Естественно, Флоренс как невеста ни на секунду не остается одна, поэтому я не могу всё объяснить или извиниться. Вместо этого я стараюсь быть максимально полезной и жизнерадостной. Я становлюсь официанткой, уборщицей, прачкой. Навожу порядок в номере, создавая идеальный фон для предсвадебной репортажной съемки; готовлю напитки на всех – мне даже удается удержаться от улыбки, когда Оливия просит сделать другой кофе. Отпариваю наши платья. Плечи ноют от разглаживания всех складочек и морщинок на шалфейно зеленом шелке. В перерывах я фотографируюсь и стараюсь не замечать, как Флоренс нежно обнимает Оливию за талию, а от меня держится на расстоянии пары дюймов. Утро проходит в потоке шампанского, фотосъемок, щипцов для завивки и туши для ресниц.
Вскоре Флоренс облачается в платье невесты. У него квадратный вырез и жемчужные бретельки с асимметричным низом, открывающим очень дорогие туфли, которые она еще ни разу не обувала. Ее темный «французский боб» уложен волнами и убран под жемчужный ободок. Губы, как всегда, накрашены в любимый алый цвет. Она стоит поодаль, слушая наставления свадебного организатора Зары.
– Главная подружка невесты и просто подружка – подойдите ко мне, пожалуйста, – просит фотограф.
Я открываю было рот, чтобы поправить ее, что мы обе главные, но тут же закрываю: вообще-то это неважно. Улыбка Оливии слишком самодовольна, чтобы выглядеть очаровательной. Нас просят позировать перед большим эркерным окном. Мы уже в платьях, с прическами и макияжем. Оливия – само совершенство с густыми, до талии, волнами волос, ниспадающими по спине блестящим каскадом. У нее длинные ресницы, длинные ноги и тонкая талия. Она обвивает меня изящной рукой, и я сдерживаюсь, хотя так хочется оттолкнуть эту чужую женщину.
Мы улыбаемся в камеру.
– Теперь посмотрите друг на друга.
Я нехотя поворачиваюсь. Она до боли красива. Ее кожа гладкая и влажная. Неудивительно, что она обманула всю страну своей трагической историей. Потому что безобразная ложь никогда не слетает с губ таких красоток.
Камера отъезжает.
– Улыбайтесь, – инструктирует фотограф.
Оливия тут же дарит мне самую ослепительную улыбку, на фоне которой моя собственная кажется натянутой и клоунской.
– Внимание – туфли! – взвизгивает Флоренс. Мы поворачиваемся и видим, как она достает из коробки пару очень дорогих ярко-желтых дизайнерских туфель на каблуках. Фотограф в восторге.
Флоренс изящно опускается на стул, чтобы обуться.
Оливия сжимает мою талию, привлекая внимание:
– Это… – шепчет она, – ореолин?
И я возвращаюсь в тот день в парке, когда мы стояли рядом с подсолнухами и так хохотали, что в уголках глаз появились морщинки. Я улыбаюсь воспоминанию, Оливия тоже, ее лицо расплывается в улыбке.
– Ореолин, – опять шепчет она, словно ей в рот попала смешинка.
Щелк. Щелк. Щелк.
Голова кружится. Фотограф сделала уже миллион снимков – я и Оливия. Я и незнакомка. Я и самозванка. Смех в груди увядает, я отстраняюсь от Оливии с ее дурацкими играми. Она выглядит обиженной. Искренне огорченной. Я смотрю с недоумением: она как маятник, который раскачивается от ехидных улыбочек и язвительных замечаний до смеха и сестринской привязанности. Почувствовав напряжение, фотограф оставляет нас в покое.
Церемония уже близко. Стоя у окна, я разглядываю гостей, столпившихся внизу во дворике, и мельком замечаю родителей – маму в шляпке лавандового цвета и папу в галстуке в тон.
– Уже совсем скоро, – рядом появляется Флоренс. – Прекрасно выглядишь.
Я поднимаю руку, демонстрируя платье простого покроя, выбранное ею:
– Это целиком твоя заслуга. Помнишь свадьбу Эммы?
Подруга морщится:
– О боже, да. Настаивать, чтобы подружки невесты сделали себе конские хвосты, – это акт агрессии.
Мы улыбаемся друг другу, и лед наконец-то тает.
У нас мало времени, и я пользуюсь случаем всё объяснить:
– Я правда сожалею. Мне так жаль, Флоренс. Телефон почему-то оказался выключен, мне назвали неправильный номер и…
– Всё в порядке, – мягко обрывает она. – Вначале я разозлилась, но… – Она вздыхает. – Теперь всё хорошо, правда? Ты здесь, и это главное. Просто… ты можешь пообещать, что больше никаких сюрпризов? Я хочу, чтобы с этого момента свадьба прошла гладко.
Я киваю:
– Обязательно. Обещаю.
Она обнимает меня. Я вдыхаю знакомый аромат инжира и цветущего лотоса от «Джо Малон» и слышу щелчок камеры: фотограф поймала нас издалека. А из-за плеча Флоренс за нами наблюдает Оливия. Ее смешливость и сестринские чувства куда-то испарились. Холодные голубые глаза встречаются с моими, и злобная улыбка медленно ползет по ее лицу.
38Кейтлин Арден
Мы стоим в коридоре перед залом для церемоний. За дверью слышен возбужденный гул: все с нетерпением ждут появления невесты. Я на взводе от предвкушения и нервов. Главное – не споткнуться: Флоренс меня прикончит, если я растянусь на полу в проходе. Из-за меня уже и так куча проблем и стрессов.
У Флоренс дрожат руки, и это странно: она всё утро была такой спокойной. Хотя она актриса и большую часть жизни провела на сцене. Я только сейчас понимаю всю важность этого момента для нее. Она смотрит на меня, прикусив нижнюю губу, и я чувствую невероятную радость от того, что она ищет поддержки именно у меня.
Я прохожу мимо Оливии и встаю рядом с лучшей подругой.
– Дыши глубже, – советую я. – Помни: главное – это ты и Дэниел.
Флоренс слегка расслабляется и кивает:
– Я и Дэниел.
Мы улыбаемся друг другу, и я чувствую прилив любви к ней.
Струнный квартет начинает играть «Она пылает» Фоя Вэнса[57].
Настает моя очередь идти по проходу между свечей. Свадебный организатор строго инструктировала нас держать голову высоко, цветы – низко, расправить плечи, широко улыбаться и двигаться медленно. Зал великолепен – со сводчатым потолком и огромным окном с видом на розарий, из которого льется золотистый свет, и всё сверкает. Вижу родителей. Мама вытирает глаза, и я понимаю: она мечтает, чтобы это я шла по проходу в пышном белом платье. Когда она узнает о расставании с Оскаром, это разобьет ей сердце. Отец улыбается мне так широко, по-настоящему, искренне, что я невольно улыбаюсь в ответ и чувствую исходящую от него нежность, даже когда занимаю свое место впереди. Затем появляется Оливия и плавно скользит ко мне. Она великолепна. Сдержанная. Сияющая. Теперь я понимаю, почему некоторые девушки специально выбирают себе невзрачных подружек невесты: Оливия затмила всех. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю устремленные на нее голодные, горячие взгляды мужчин и тоскливые, завистливые – женщин.
Музыка становится громче, появляется Флоренс. Она улыбается и прижимает к груди букет из подсолнухов и роз. Теперь до конца жизни, даже в самые тяжелые дни, с ней будет Дэниел. Он будет ждать ее дома, и ей больше никогда не придется просыпаться одной. Я чувствую укол зависти, который тут же заглушается приливом счастья: подруга его заслуживает.
Она подходит к алтарю, в восхищенном взгляде Дэниела читается «не могу-поверить как мне повезло», и я вдруг вспоминаю лицо Оскара в тот день, когда я согласилась принять его предложение. Он заказал частный урок рисования, что показалось странным: он не способен нарисовать даже фигурку из палочек. Преподаватель предложил запечатлеть самый счастливый момент в наших отношениях. Когда время истекло, Оскар рывком развернул мольберт, и я ахнула при виде прекраснейшей акварели, нарисованной явно не им. Я сразу узнала своего любимого художника. На картине были мы с Оскаром: встав на одно колено, он протягивает коробочку с кольцом, а я прикрываю рот руками в радостном изумлении. Он специально заказал эту работу. Она висит в нашей спальне, и мне становится больно: теперь ей предстоит пылиться на чердаке.
По плану церемонии Флоренс вручает мне свой букет. Он тяжелее, чем кажется, и я стараюсь не уронить его. Регистратор велит нам занять свои места. Мы с Оливией садимся впереди всех на два отдельных стула. Рядом Флоренс предусмотрительно поставила несколько светильников из латуни и стекла, чтобы наш ряд не выглядел совсем пустым.
Сьюзен занимает центральное место на сцене.
– Моя дочь попросила меня прочитать отрывок из «Выбора капитана Корелли»[58], – сообщает она. Она тоже актриса, как и Флоренс.
Обожаю эту книгу. Мы с Оскаром вспоминали о ней, обсуждая будущую свадьбу. Слезы катятся по щекам, когда Сьюзен зачитывает слова о том, что любовь на время сводит с ума. Боже, как Флоренс и Дэниел смотрят друг на друга. Они так влюблены. Я рада, что сердце лучшей подруги в руках прекрасного, заслуживающего доверия мужчины.
И тут Оливия трогает меня за коленку и щиплет сквозь шелк. Я подпрыгиваю и поднимаю на нее взгляд – спросить, какого черта она так делает. Но в ее глазах столько злобы, что слова застревают в горле. Она наклоняется ближе. Я чувствую ее дыхание на шее. Она шепчет:
– Если продолжишь копать, мы закопаем тебя рядом с твоей гребаной сестрицей.
По венам разливается холод.
– Что? – шепчу я.
Она убирает руку и как ни в чем не бывало смотрит на жениха и невесту. В том месте, где впились ее пальцы, кожа до сих пор горит. Если задрать подол, там окажутся красные отметины, которые наверняка превратятся в ужасные фиолетовые синяки.
Она правда только что сказала, что моя сестра мертва? Тугая волна паники сжимает грудь, лишая возможности дышать.
– Что ты сказала? – шиплю я.
Она даже не моргает, притворяясь, что не слышит.
Музыка всё громче. Я представляю холодное, окровавленное тело сестры, гниющее в безымянной могиле. Вижу личинок и червей, которые поедают ее плоть. От нее останутся одни кости. Зал кружится перед глазами. Кровь пульсирует в груди.
– Что ты сказала? – Я смотрю на ее профиль, вскакиваю и ору: – ОТВЕЧАЙ, МАТЬ ТВОЮ!