Спортивные штаны слишком велики и постоянно спадают, поэтому я надеваю черные боксеры и длинную серую футболку, которая доходит до середины бедер. Вещи пахнут Гидеоном: морской солью и шалфеем, лимонником и кондиционером для белья.
Когда я выхожу из ванной, снизу доносится музыка. Я смущенно топчусь на верхней площадке лестницы. Неужели я правда собираюсь поужинать со своим психотерапевтом в его доме, когда на мне только его футболка и боксеры? Нужно уйти, но что меня ждет дома?
Готовая еда на одного в компании с тишиной. Одиночество душит, а рядом с Гидеоном я снова могу дышать.
Воспользовавшись моментом, чтобы успокоиться, озираюсь по сторонам. Дом оформлен со вкусом: деревянные стены, приглушенные осенние тона, репродукции Уильяма Морриса[60]. Совсем не похоже на черную мебель и хромированную фурнитуру типичного холостяцкого логова. И тут замечаю выдвинутый ящик приставного столика. Внутри какие-то бумаги, но я не обращаю на них внимания, заинтересовавшись перевернутой фотографией в позолоченной рамке. Осторожно достаю ее. Молодая симпатичная брюнетка в шелковом свадебном платье с кружевами позирует на ступенях церкви, стеснительно улыбаясь в объектив. Жена Гидеона. От того, что она брюнетка, как я, а не блондинка, как Оливия, меня почему-то охватывает волнение. Но рассуждать некогда: я прячу снимок обратно в ящик и спускаюсь.
При виде моих обнаженных ног на лице Гидеона мелькает удивление, но он тут же берет себя в руки и улыбается самой широкой улыбкой. Я протягиваю платье, и он кладет его в стиральную машину.
Я смотрю на тарелки с помидорами и пастой с базиликом:
– Помочь?
– Конечно.
Гидеон протягивает терку и кусок пармезана. Изысканный сорт из магазина деликатесов, а не какой-то сырный порошок из супермаркета. Я принимаюсь за дело и вдруг замечаю, что он пялится на мои ноги. Перехватив взгляд, он улыбается и отводит глаза.
Когда мы садимся за стол, у меня вовсю текут слюнки. Поскольку алкоголь и пустой желудок – страшное сочетание, я не притрагиваюсь к вину до середины ужина. Мы беседуем как старые друзья. Похоже, для Гидеона неважно, углубляюсь ли я в самые мрачные переживания или болтаю про любимое итальянское блюдо – он слушает с одинаковым вниманием.
На столе рядом с недопитой чашкой остывшего чая обложкой вниз лежит путеводитель по Индонезии. Наверное, Гидеон читал его перед тем, как броситься мне навстречу.
– Любите путешествовать? – интересуюсь я.
Он кивает:
– Побывал кое-где, но хотел бы увидеть больше.
Он никогда не упоминал об этом во время наших сеансов – наверное, это признак хорошего психотерапевта. В конце концов, ему платят за то, чтобы он слушал меня, а не наоборот. Но сейчас всё по-другому – обстановка дружеская, более интимная. Я рассказываю о местах, куда хочу поехать, и признаюсь, что так и не сделала это из-за Оскара.
Гидеон потягивает вино:
– А где сейчас Оскар?
Я ковыряюсь в тальятелле[61], уставившись в тарелку:
– Мы расстались.
Признание повисает между нами в воздухе как спелое яблоко. Я чувствую, как Гидеон берет его, рассматривает и откусывает кусочек.
– Жаль это слышать. – В его словах ни капли искренности. Я поднимаю глаза, наши взгляды встречаются, и я всем телом, до самых кончиков пальцев ног, чувствую исходящий от него жар.
– Знаю, он любил меня, но…
– Некоторые не могут любить, не разрушая самое дороге, – замечает Гидеон.
Я делаю еще глоток вина и вспоминаю, как мы с Оскаром отчаянно цеплялись друг за друга, день за днем разрушая собственные мечты.
Гидеон откашливается:
– Хотите поговорить о том, что произошло сегодня? Почему вы позвонили, чтобы встретиться со мной, и чуть не попали под машину?
Я краснею:
– Для этого потребуется еще один бокал.
Он улыбается.
Мы переходим в гостиную. Она похожа на кабинет – везде темное дерево, большие ковры, латунная фурнитура. Мы садимся рядом на кремовый диван, и я долго – кажется, проходит несколько часов – рассказываю об Оскаре и его книге, о свадьбе и обо всем, что произошло раньше.
– Не вините себя, – настаивает Гидеон. – У вас был сильный стресс. Расставания сами по себе тяжелы, а книга всё усугубила. Вы не могли не взорваться.
Я вздрагиваю при воспоминании, как заорала во время церемонии.
– Но испортить свадьбу лучшей подруги…
– Оливия предупредила вас накануне вечером специально, чтобы потрепать нервы. Ваша вспышка закономерна: вы не выспались, были голодны и с разбитым сердцем. И Оливия об этом знала. Тем более кое-что она же и подстроила.
– Значит, вы согласны, что она всё спланировала?
– Причем тщательно.
– Но почему? Почему она нацелилась на меня?
– Это знает только она. Вы ее спрашивали?
Я пытаюсь вспомнить. Кажется, мы не были настолько откровенны.
– Нет. Да и вряд ли она скажет правду. Не понимаю, как тест ДНК показал совпадение. Она не может быть Оливией.
– Почему?
– Моя сестра никогда бы не причинила мне столько боли.
Гидеон ставит бокал на журнальный столик и поворачивается ко мне. Он очень серьезен.
– Вы считаете себя виноватой в том, что растерялись в ночь похищения. Может, и она так считает?
– Думаете, это месть?
Он пожимает плечами:
– Возможно. Она ревнует, Кейт. – Только я собираюсь спросить, откуда он знает, как вспоминаю, что он еще и психотерапевт Оливии. – Со стороны ваша жизнь кажется почти идеальной. Когда Оливия вернулась, она увидела, что у вас есть дом, карьера, жених, любящие родители, преданная лучшая подруга, которая когда-то была ее лучшей подругой. Всё, чего она лишилась.
Чувство вины заставляет меня сжаться.
– Из-за меня.
Он качает головой:
– Нет, не из-за вас. Ни один здравомыслящий человек не станет вас обвинять. Но вряд ли она мыслит здраво.
Я обдумываю эту версию. Выглядит вполне правдоподобно, но только если не знать мою сестру. Она не была мстительной. Она меня любила. Любила по-настоящему. Мы были не из тех братьев и сестер, которые постоянно соперничают. Воспоминание Флоренс о светло-желтых джинсах показало ту девочку, которую я знала. Которой она была. Оливия была терпеливой и научила меня кататься на велосипеде. Когда родители не видели, она брала вилкой брокколи с моей тарелки и отправляла себе в рот, хотя тоже их ненавидела. Она никогда не позволяла мне падать духом. Она верила в меня, даже когда я сама в себя не верила. Это моя сестра. В ней нет ни капли яда и мстительности. Я так и говорю Гидеону.
– Но шестнадцать лет – большой срок, Кейт. Она жила без вас дольше, чем с вами.
Я представляю Оливию как ореолиновый подсолнух, который тянется к солнцу, уходя корнями глубоко в землю. Вижу, как его рука хватает сестру, вырывает из земли и ломает пополам. Лишившись земли и корней, она вянет. Становится сама не своя. И сколько бы ни светило солнце, оно уже не поможет.
Я всеми силами пытаюсь привыкнуть к мысли, что женщина, которая насмехалась надо мной, разрушала мои отношения, угрожала, – моя сестра. Хотя более вероятно, что эта самозванка была в плену вместе с настоящей Оливией – может, у Саймона Бриггса – и поэтому так много знает о моей сестре. Поэтому у нее оказался образец ДНК, с помощью которого она обманула тест. Да, точно. Это единственное объяснение. Но где тогда моя сестра? Жива ли она? Может, она убила Бриггса? Отравила, чтобы спасти себя и эту самозванку, а теперь слишком напугана, чтобы признаться? Может, моя сестра и есть человек в маске? И теперь следит за нами, пытаясь понять, безопасно ли вернуться. Или самозванка убила Бриггса, а сестра оказалась свидетельницей. Если она мертва, похоронена, как мне сказали, то логично предположить: ее убили, чтобы скрыть преступление. Самозванка выдает себя за мою сестру, чтобы ее не нашла полиция. Но верю ли я, что настоящая Оливия мертва? От этой мысли ледяные пальцы горя впиваются в горло.
Я перевожу дух, смотрю на ковер и начинаю про себя перечислять все цвета на нем. Темно-синий, бордовый, горчично-желтый…
– Кейт, всё хорошо?
Я осушаю бокал, чтобы успокоиться. Рано или поздно придется ехать домой, так что этот второй бокал – последний.
– Вы такого не заслуживаете, – продолжает Гидеон. – А Оскар – самый большой идиот из всех.
Я наклоняюсь к нему:
– Почему?
– Потому что он отпустил тебя.
Вот так просто. И действенно. И искренне с его стороны. Что-то вспыхивает между нами. Какой-то электрический разряд заставляет меня прильнуть к нему. Уткнуться в него. Я вдыхаю запах морской соли и шалфея, лимонника и чистой кожи. Обегаю глазами его блестящие кофейного цвета кудри, длинные ресницы, щетину и ямочку на подбородке. У него широкие плечи и узкая талия. Я хочу его. Я хочу его, хотя запах Оскара еще не выветрился с подушки. Неужели я такая дрянь? Во взгляде Гидеона читается не менее сильное желание. Я так давно не чувствовала себя желанной. Ощущение, что ты желанна, придает сил. И ты понимаешь, что можешь превратить в потное похотливое животное самого уверенного и привлекательного мужчину из всех, кого знаешь.
Я остро чувствую собственное тело. Мягкую футболку, которая задирается вверх на бедрах при каждом движении, учащенное дыхание и то, как я выгибаюсь навстречу Гидеону. Снова думаю про цветок, который тянется к свету. И тянусь к Гидеону. Запускаю пальцы в его волосы и притягиваю к себе. Он прижимается губами к моей ключице, к горлу, и везде, где его кожа соприкасается с моей, становится горячо. Его зубы задевают мою шею, рот скользит по моей челюсти. Я приоткрываю губы, желая попробовать его на вкус, желая…
Он отстраняется. Встает:
– Я не могу.
– Почему?
– Потому что если начну, то уже не остановлюсь.
Я тоже встаю:
– А если я не хочу, чтобы ты останавливался?
– Ты сейчас на распутье, Кейт. То, что с тобой происходит,