Я подхожу к окну. Солнце медленно садится, окрашивая небо в разные цвета – чернильно-фиолетовый и глубокий индиго. Территория вокруг дома просторная и зеленая, но заброшенная, заросшая. Тщательно ухаживают только за участком вокруг небольшого пруда. Ивы склоняются до самой воды, в центре пруда – островок с каменной обветренной статуей обнимающейся пары. Она поросла мхом и от этого еще красивее. Других домов рядом нет. Ни одного. Надежда гаснет в груди, я оседаю на пол, колени упираются в твердое дерево. Я и не подозревала, что в таком большом пространстве можно испытывать клаустрофобию, но стены этой странной клетки давят. То ли сердце увеличилось в груди, то ли ребра сжались. Я падаю вперед, на руки, не в силах дышать.
Я не слышу, как открывается дверь и рядом на колени опускается Брайони, убирая с моего лица мокрые пряди. Она бормочет что-то успокаивающее и велит повторять за ней: вдох-выдох, вдох-выдох, пока мой пульс не замедляется.
– Это из-за наркотиков, – говорит она.
– Не из-за наркотиков – от страха, – возражаю я.
Брайони молчит.
– Нас ждут, – в конце концов говорит она, помогая мне подняться, и тут я замечаю на ее левой руке обручальное кольцо с сапфиром.
– Ты замужем? За Хитом?
Она хмурится и смотрит на свою руку, как на чужую:
– Да.
Я бледнею. Разве лже-Оливия не проговорилась, что она замужем? Разве не сказала, что может найти мне идеального мужа? Внутри всё сжимается – и еще раз, и еще… Паника нарастает, грозя захлестнуть с головой.
Брайони дотрагивается до меня, и я вижу на ее левой руке блестящий розовый шрам, змеящийся от запястья до локтя. Кто это сделал – она сама или Хит? Слезы застилают глаза.
– Что со мной будет?
Она поджимает губы, смотрит молча, с жалостью, а потом тихо произносит:
– Прямо сейчас я надену их на тебя. – Она тянется через меня к подоконнику, где лежит пара наручников. Наверное, положила их туда, когда вошла и застала меня в панике.
Цепочка на них длиной всего несколько дюймов. Я качаю головой и отступаю назад:
– Нет.
– Кейтлин. – вздыхает она.
– Нет!
Она оглядывается на дверь:
– Ты не увидишь Оливию, если не согласишься надеть.
Мысли мечутся.
– Притворись, что надела, а потом…
Она качает головой:
– Он не дурак. И даже если ты будешь без наручников, их там двое.
– Двое… – я снова учащенно дышу. – Но нас тоже двое, и еще моя сестра.
Брайони снова хмурится.
– Пожалуйста, – прошу я. – Послушай…
– Он меня убьет, – твердо заявляет она.
Я ощущаю в горле привкус страха, но проглатываю его. Нужно убедить Брайони помочь.
– Брайони, прошу…
– Или надевай, или всё! – рявкает она. Я отшатываюсь, пораженная внезапной переменой в ее поведении. Теперь в ее голосе не терпение и забота, а жесткость и сталь.
– Если не спустимся через несколько минут, он поднимется сюда, и тогда, и тебе и мне не поздоровится.
Страх поднимается изнутри как желчь. Я проглатываю ком, взвешивая варианты. Я не хочу надевать наручники, но отказаться – значит остаться взаперти без всякой надежды выйти. И не увидеть сестру. Решившись, я протягиваю Брайони запястья.
Когда меня выводят из спальни, я оглядываюсь и вижу снаружи на двери засов. Мы сворачиваем влево и идем по длинному коридору, обшитому деревянными панелями. С обоих концов коридора льется свет из огромных одинаковых арочных окон над лестничными пролетами. Озираюсь влево и вправо. На этаже не меньше семи комнат. На трех дверях, включая мою, засовы. Еще на одной – висячий замок. Теперь ясно, что меня держат не в обычном доме, а в роскошном особняке.
Мы спускаемся по лестнице в большой холл. Впереди прочная деревянная дверь, высокая и широкая, как в замке или в амбаре. При мысли о побеге сердце трепещет. Я представляю, как вожусь с замком, рывком распахиваю дверь и выбегаю из дома. И кричу, кричу, кричу… Если из моей комнаты не видно других домов, это не значит, что их нет на другой стороне улицы. Я делаю шаг к двери. Брайони хватает меня за плечо.
– Пожалуйста, не надо, – шепчет она в ужасе. – Если убежишь, он обвинит меня.
Инстинкт призывает бежать, но логика подсказывает: шансы выбраться нулевые. Скорее всего, дверь заперта, и бросаться на нее бесполезно. Я подавляю секундное желание всё-таки попробовать и киваю Брайони. Она еле заметно благодарно улыбается и ведет меня в дверь слева. В гостиной стоят три узорчатых дивана с обивкой теплых оттенков, дорогая мебель из темного дерева и камин – такой огромный, что я могу поместиться в нем во весь рост.
Брайони берет меня под локоть и ведет в другую дверь. Три стены из четырех занимают книжные полки от пола до потолка, рядом выдвижная лестница. Я никогда не видела столько книг не в публичной библиотеке. Между книгами в твердых переплетах на полках повсюду безделушки: глобус, мраморный бюст, латунные подсвечники. На арочном окне еще одна решетка, много мебели из красного дерева, каменный камин. В центре вокруг журнального столика – два темно-синих кресла и трехместный диван. В углу – заставленная бутылками барная тележка, за ней еще одна дверь.
Брайони велит сесть в кресло. Я неохотно подчиняюсь. Она опускается на колени.
– Что ты делаешь? – быстро спрашиваю я.
– Это кабельная стяжка, – Брайони вытаскивает ее из кармана платья.
Я вскакиваю. Брайони выглядит испуганной и тоже поднимается.
– Сядь, – резко шепчет она. – Ты сама согласилась.
– Я согласилась прийти сюда, чтобы встретиться с сестрой. И даже имела глупость согласиться на наручники. Но меня не предупреждали о привязывании к креслу.
– Ну, у меня не оказалось при себе документа с правилами и условиями, который можно дать тебе на подпись, – огрызается она и потирает лоб, словно от головной боли. – Если откажешься, придет Хит и уведет тебя обратно. Я думала, ты хотела увидеть Оливию.
– Да, хочу.
Ее терпение напоминает изношенный ковер, и мой отказ «подчиняться» делает его еще тоньше. Если у меня всё равно связаны руки, то какая разница, если свяжут и ноги? Я не могу провести в этом доме еще одну ночь, не увидев сестру. Делаю пару глубоких вдохов и послушно опускаюсь в кресло.
Брайони облегченно вздыхает, затягивает стяжку и встает.
– Постарайся его не злить, – тихо предупреждает она. – Добром это не кончится.
Эти слова еще звучат в ушах, когда она закрывает за собой дверь. Я тут же дергаю руками в наручниках, но металл врезается в запястья. Мысли качаются, как маятник: от предвкушения встречи с сестрой до планов побега. Пока я раздумываю, смогу ли подтащить кресло к окну и протянуть руку достаточно высоко, чтобы разбить его, открывается дверь библиотеки.
Адреналин разливается по венам.
Я поворачиваюсь в кресле. Наши глаза встречаются.
Она молчит в ожидании моей реакции.
Я открываю рот и кричу.
47Кейтлин Арден
Она бросается ко мне и зажимает рот, чтобы заглушить яростные вопли. Меня обманули. Я зла и на саму себя за то, что поверила, что увижу сестру, и на них – за обман.
– Пожалуйста, Китти-Кейт, – упрашивает она. – Сделай глубокий вдох.
Горло горит, в голове пульсирует, я вне себя от ярости, но мне нужны ответы, поэтому я замолкаю. В наступившей тишине она кивает и убирает руку с моего рта. Я злобно смотрю на нее. На женщину, которая неделями выдавала себя за мою пропавшую сестру, которая сумела разрушить мою жизнь.
– Брайони обещала, что я увижу Оливию, – требую я. – Где она? Где моя сестра?
Она опускается на колени и берет меня за руки:
– Я твоя сестра.
Я выдергиваю руки:
– Нет, ты не она.
– Это я, Кейт, – она не сводит с меня умоляющих больших голубых глаз. – Как бы иначе я прошла тест ДНК? Откуда бы знала про прядь волос и парня в автобусе? Почему я похожа на твою сестру? Похожа на тебя? Я Оливия. Китти-Кейт, это же я.
Она начинает рассказывать про ночь похищения. Про нашу прогулку на луг с полевыми цветами. Про попкорн и фильм, который мы смотрели. Как на верхней площадке лестницы она увидела меня и прижала палец к губам, призывая оставаться незамеченной. Об этом могла знать только настоящая Оливия.
Пелена гнева спадает, я смотрю на нее. В ее глаза. Ледниковые озера и летнее небо, незабудки и лепестки колокольчиков. И в ярко-красном цвете своей крови я чувствую правду. Всхлип облегчения и радости вырывается у меня, но потом… потом его смывает поток растерянности.
– Но… ты не знала имя нашего кузена. И не вспомнила коттедж Хатауэй.
– Это я нарочно.
Я качаю головой, припоминая другие странности:
– А контактные линзы…
– Подбросила специально для тебя.
– Ты же сама предложила рассказать, кто ты на самом деле. Не понимаю…
– Это часть плана.
– Какого плана?
– Привезти тебя сюда, в Ледбери-холл, чтобы снова быть вместе. Я сказала в ресторане, что думала о тебе каждый день, пока меня не было. Я серьезно, Кейт. Я вернулась за тобой.
– Что-то не сходится. Если ты действительно моя сестра, зачем заставляла меня сомневаться в этом?
Она опускает глаза, стискивая руки на коленях:
– Хит приказал. Он сказал, это единственный способ заставить всех поверить, что ты… неуравновешенная.
Я молчу, пытаясь понять.
– Но почему ты хочешь, чтобы люди так думали?
– Я не могу сказать, – она поднимает на меня умоляющий взгляд. – Не могу. Хит всё объяснит.
– Я не хочу узнавать от него. Я хочу услышать это от тебя.
– Неужели ты не можешь просто быть счастлива, что через столько лет мы снова вместе?
– Счастлива?! Ты врала мне. Из-за тебя я причинила боль всем, кого люблю. Ты помогла меня похитить. Меня накачали наркотиками и заперли, и… и… – Убойный коктейль из горя и гнева сбивает с мыслей. Слова исчезают в рыданиях. Горячие слезы текут по щекам. Оливия протягивает руку, чтобы вытереть их. Я уворачиваюсь. – Не трогай меня!
Она уязвлена, нижняя губа дрожит. Она так похожа на мою тринадцатилетнюю сестру, что у меня щемит сердце.