– Следующий шаг – снимешь наручники?
Его улыбка становится шире:
– Это вряд ли. Начнем с малого. – От его низкого бархатистого голоса и слишком интимного тона по коже бегут мурашки. Он представляет, как мы вместе лежим на диване, мои руки запутались в его волосах, я притягиваю его к себе. Тогда он был таким сдержанным, и теперь я понимаю почему: хотел распаковать новую игрушку у себя дома.
Напуганная его намерениями, я разглаживаю связанными руками платье и пытаюсь отвлечь новым вопросом:
– Но зачем так рисковать? Ведь Оливия могла не вернуться в Ледбери-холл?
– Я хотел проверить границы наших отношений.
– Хочешь сказать, хотел проверить, насколько хорошо ее контролируешь?
Он смотрит на меня разочарованно, как на полную идиотку:
– Любовь, настоящая любовь – значит доверять другому, полностью отдаваться ему. Она доверяет мне, а я ей. Оливия могла рассказать тебе, вашей семье и полиции про меня и Ледбери-холл, но решила вернуться. Она выбрала меня.
Он как вьюнок, пустивший слишком глубокие корни и так крепко обвивший мою сестру, что она уже не различает, где заканчивается он и начинается она. Я со злостью смотрю на него, презирая каждую его клеточку:
– Ты залез ко мне домой. Как ты вошел и вышел?
– У твоих родителей есть запасной ключ. Оливия дала его мне, и я сделал копию.
– Ты вломился в дом, чтобы выставить меня психопаткой перед полицейскими или забрать рукопись?
Он улыбается:
– И то, и другое. Я узнал о книжонке Оскара за несколько недель до возвращения Оливии.
– Как?
– Я наблюдал за тобой месяцами, Кейт. – Не знаю, почему меня это шокирует, но это так. Я прокручиваю в голове воспоминания, ища боковым зрением следы Хита, когда бегала по делам или ехала на работу. Думаю, как иногда беспечно раздевалась при открытых шторах, и мои щеки пылают. – Я наблюдал и за твоим женихом и пытался понять, что ты в нем нашла. Я даже съездил на пару его встреч с редактором из «Харриерс»: сидел за другим столиком и слушал.
Я не утруждаюсь вопросом, зачем ему было нужно, чтобы я узнала о книге. Оливия уже объяснила: Оскар исчез из моей жизни. Освободил место для Хита. Если убрать с дороги жениха, я становлюсь гораздо более легкой мишенью. Я вспоминаю предупреждение Брайони, что их двое. Когда я встретилась с Хитом – или Гидеоном – в парке в тот день, я видела человека в маске. Я точно видела – пусть в профиль, с большого расстояния и мимолетно, но эту маску ни с чем не спутать. Я спрашиваю про этот случай.
– Это была твоя сестра, – объясняет он. – Только не чувствуй себя глупой. С такого расстояния и в такой толпе любой бы купился.
Я отвожу глаза и краснею, потому что и правда чувствую себя идиоткой. Я оказалась такой доверчивой. Слишком доверчивой. Конечно, кто-то мог бы его опознать, но это вряд ли. Когда я рассказала Флоренс о встрече со своим психотерапевтом в парке, то не назвала его имя. Оскару известны только его приметы, которые сообщила полиция. И вряд ли Оскар в курсе, что эти приметы полицейским сообщила Оливия. Никто не сможет связать Хита с моим похищением. Когда я была «у него» дома, мы прошли через заднюю калитку, чтобы нас не заметили. А настоящий Гидеон Темпл вообще ни при чем и к тому же сейчас за границей. Поэтому никому и в голову не придет расспрашивать его обо мне или о человеке, который присматривал за его домом.
– Это всё? – Хит задумчиво смотрит на меня. – Время вопросов и ответов истекло?
– А Саймон Бриггс? Он при чем?
Глаза Хита блестят – ему нравится демонстрировать, какой он умный и хитрый.
– В группах поддержки можно встретить самых разных людей.
– Уязвимых людей.
– Людей, которым нужна компания.
– ДНК Оливии была повсюду в той хижине. – Мне вдруг становится дурно от этой мысли. – Что ты заставил ее сделать?
– Я не заставлял, – строго говорит он, его взгляд похотливо скользит вниз по моему телу, я стараюсь не шелохнуться. – Я сходил на разведку в несколько групп взаимопомощи в поисках идеального кандидата. Бриггса я нашел на собрании общества анонимных алкоголиков. Он пытался завязать. А после собрания я пригласил его выпить. Конечно, он легко сломался. Слабак.
Я представляю самоуверенного, остроумного, обаятельного Хита, у которого в друзьях кто-то вроде Саймона Бриггса. Человек, чья жизнь покатилась к чертям после романа со школьницей. Чье существование ограничивалось сельской хижиной в компании крыс и потрепанных книг в мягких обложках. Впервые за долгие годы он почувствовал себя избранным. Я перевожу взгляд на руки Хита. Те, которые скользили по моей обнаженной спине. Которые записывали мои самые сокровенные мысли в уюте чужого кабинета. Руки, которые спасли от летящей машины. Я представляю, как те же самые руки обхватывают Саймона, как морское существо – беззащитную, ничего не подозревающую добычу. Ведут в бар. И там Саймон чувствует, что его внимательно слушают – куда внимательнее, чем на всех этих собраниях анонимных алкоголиков с их жидким кофе и засохшим печеньем.
– Я сказал ему, что моей сестре Оливии нужна работа – убирать, готовить, ухаживать за садом. Он в нее влюбился.
Оливия действительно красива. Конечно, Бриггс оказался без ума от нее. Судя по торжествующей улыбке Хита, так и было задумано.
– Он попытался ее поцеловать. Разумеется, она оттолкнула его, ушла и не вернулась. Я заявился к нему, преисполненный братскими чувствами, и он извинился. Я сказал, что она не вернется, и посоветовал написать ей записку.
Детектив Гримшоу упоминал о предсмертной записке – это она и есть?
– Что там было?
– Детектив ее не зачитал?
Я качаю головой.
Он самодовольно ухмыляется и произносит с западно-английским акцентом:
– Оливия, прости. За всё. Прощай. – И пожимает плечами. – Коротко и ясно. И достаточно печально, чтобы предположить самоубийство. Как только он это написал, я позвал его выпить со мной на солнышке.
– Вот почему в хижине не нашли других отпечатков Хит кивает, впечатленный, что я продолжаю угадывать.
– Значит, это ты принес выпивку? – Я вспоминаю бутылку виски с таллием. – Он умер один. В муках.
– Он был нехорошим человеком. Извращенцем.
– Ты тоже извращенец! – взрываюсь я. – Ты украл мою сестру, когда она была совсем ребенком. Оторвал ее от семьи. От меня.
Его лицо искажается от гнева.
– Я люблю ее. Я дал ей всё. Я даже не прикасался к ней, пока мы не поженились. Пока она сама не попросила.
Темная волна презрения захлестывает меня.
– Ты больной.
Он ставит стакан, придвигается вплотную, хватает меня за плечо и рывком ставит на ноги. Его нефритово-зеленые глаза прямо передо мной, теплое дыхание на моих губах.
– Ты тоже меня хотела, помнишь?
Я плюю ему в лицо.
Он так больно стискивает мне руку, что я вскрикиваю. При виде его яростного, ненавидящего лица меня изнутри, как из распоротого шва, заполняет страх. Я пытаюсь вырваться, и у меня получается, но Хит еще больше свирепеет и отвешивает пощечину. Ударившись о пол, я грузно приземляюсь на бок. Ребра горят, перед глазами всё расплывается от слез.
– Сама виновата! – ревет он, рывком поднимая меня так, что плечо уже просто вопит от боли. Он тащит меня вверх по лестнице. Я спотыкаюсь, но он легко перекидывает меня через плечо. Одна сторона моего лица пульсирует, как второе сердце. Мы поднимаемся всё выше и выше. Я боюсь, что если буду сопротивляться, он сбросит меня с лестницы. Он идет по коридору, и я слышу, как открывается дверь.
На пороге появляется Оливия с пепельным лицом, делает шаг ко мне, но он рявкает на нее, приказывая вернуться в комнату.
– Помоги, – кричу я. – Оливия!
– В комнату! – ревет он.
Она нехотя подчиняется и закрывает дверь. Его идеально выдрессированный щенок. Хит опускает меня на пол перед моей дверью и прижимает к твердому дереву, навалившись всем телом и зажимая рукой рот. Его лицо всего в нескольких дюймах от моего.
– Она моя, – говорит он глухим зловещим голосом. – И ты тоже. И Брайони. Скоро поймешь.
А потом протягивает руку, открывает дверь и заталкивает меня внутрь.
49Кейтлин Арден
Я провела в наручниках всю ночь. Никто не пришел их снять. Глаза щипало от усталости, но я не спала – сидела на кровати, прижав колени к груди, и слушала поскрипывание костей старого дома. Теперь я наблюдаю, как тени перемещаются по комнате. Солнце взошло. Его тепло касается моей кожи, словно горячая потная ладонь, и снова становится душно.
От звука отодвигаемого засова сердце колотится о ребра. Входит Брайони с подносом и слегка улыбается мне. На ней нежно-розовое платье-халат, ноги босые. Она ставит деревянный поднос на прикроватный столик: две бумажные тарелки с фруктовым салатом, мюсли с йогуртом и два стакана апельсинового сока со льдом. Я разглядываю тонкие деревянные ложки. Даже если сломать такую пополам, в качестве оружия она бесполезна. Я не ела ничего существенного после пасты, приготовленной Гидеоном – или Хитом – несколько дней назад, но у меня пропал аппетит.
– У меня кое-что для тебя есть. – Брайони берет с подноса маленький ключик и расстегивает наручники. Я растираю запястья, покрытые сине-фиолетовыми синяками.
– Я слышала шум вчера ночью, с тобой… всё нормально?
– Всё чудесно. Я просто наслаждаюсь своим пребыванием здесь, – саркастически отвечаю я. – Еда выглядит потрясающе, хотя столовые приборы не помешает заменить на более стильные, а наручники, на мой вкус, немного тонковаты.
– Но хозяин всё продумал, – невозмутимо заявляет она.
Я не могу удержаться от смеха – пронзительного, нервного, напоминающего приступ икоты. Осознание реальности начинает проникать внутрь до самых костей, словно яд. Саймон Бриггс, которого полицейские считают похитителем моей сестры, мертв. Покончил с собой. Дело закрыто. Хит всё предусмотрел. Полиция пойдет по его следу из хлебных крошек и придет к выводу, что я бросилась в реку. Конец трагической истории сестер Арден. Хиту удалось удерживать у себя Оливию шестнадцать лет, Брайони – на год дольше, и никто его не заподозрил. У меня никаких шансов. Какой будет моя жизнь в заточении в этом доме следующие десять, двадцать лет? Во мне нарастает ощущение беспомощности, желание заплакать, которому я и поддаюсь. Смех переходит в рыдания. Брайони садится на кровать. Она не прикасается ко мне – просто садится совсем рядом, давая понять: я не одна.