– Жаль, не могу утешить, что потом станет легче, – тихо произносит она.
На этот раз она не озирается на дверь – значит, нас не подслушивают. Я вытираю глаза:
– Как ты здесь оказалась?
Она накрывает колени пледом и начинает накручивать кисточки на пальцы:
– Я хотела пойти на вечеринку, а мама меня не пускала. Мы поссорились, и я улизнула. Пошла одна. – Она качает головой, словно не веря в собственную глупость. – Я не знала, что он следил за мной. Ждал, пока я останусь одна. Я так и не попала на вечеринку. Он появился из ниоткуда. Всё, что я помню, – это отвратительная маска, а потом… ничего. Очнулась уже здесь.
Я делаю приблизительные подсчеты. Хиту около сорока. То есть, когда он похитил Брайони и Оливию, ему было чуть за двадцать. Я собираюсь спросить Брайони о прошлом Хита, но она спрашивает сама:
– Интересно, ты слышала о моей семье? Может, что-то в новостях или… – Ее широко раскрытые голубые глаза полны надежды.
– Вряд ли, – мягко отвечаю я. – Когда ты пропала, мне было девять, и такие вещи проходили мимо меня.
Ее лицо вытягивается, и у меня сжимается сердце.
– Как твоя фамилия?
– Дэнверс.
Секунду я раздумываю, не соврать ли, чтобы пощадить ее чувства. Сказать, что ее до сих пор ищут и есть шанс, что найдут. Нет, не стоит: я сама прошла через ложь и боль, когда эта ложь вскрылась. Поэтому я просто качаю головой. Плечи Брайони никнут, она вся съеживается.
– Расскажи о своей семье, – прошу я в надежде, что это приободрит ее.
– Я росла в счастливой семье. Мои родители врачи. Каждый четверг мы играли в настольные игры. В «Скрэббл» я была лучшей, – Брайони улыбается, но тут же замолкает и так туго наматывает кисточку на палец, что он синеет. Ее улыбка гаснет. – Но теперь я не помню голоса родителей. Это как знать слова любимой песни, но забыть мелодию. У меня тоже есть сестра, – продолжает она. – Ей было три, когда меня похитили. Сейчас ей двадцать – Брайони смотрит в потолок, стараясь сдержать слезы.
– Мне так жаль, – я поднимаю руку, чтобы накрыть ее ладонь своей, но замираю: вдруг она не хочет, чтобы к ней прикасались. Она берет с подноса тарелки и протягивает одну вместе с ложкой. Я не голодна, поэтому просто ковыряю фрукты. – Хит сказал, у него есть сестра.
– Элинор.
– Ты ее видела?
– Нет. И ты не увидишь.
– Она сбежала с ирландцем?
– Нет, – она смеется – отрывисто и совсем невесело. – Вряд ли она когда-нибудь покидала Ледбери-холл.
– Хочешь сказать… она здесь в плену? В одной из запертых комнат?
Брайони бросает на меня жалостливый взгляд:
– Я думаю, он убил ее.
Страх пронизывает тело, как ток.
– Почему ты так решила?
– Ему снятся кошмары. Он зовет ее, а когда просыпается, прижимается ко мне и рыдает, как ребенок. А иногда, когда слишком много выпьет или приходит в себя после ночного кошмара, называет меня Элинор. Неудивительно, что он выбрал нас – мы на нее похожи.
– Мы? Ты про себя и Оливию?
Она кивает:
– По всему дому развешаны ее фотографии. – Брайони наклоняется ко мне и продолжает, понизив голос: – Похоже, они были друг к другу ближе, чем должны быть брат с сестрой.
Меня скручивает от отвращения, а потом накрывает волной страха:
– Он может убить меня. Любую из нас.
– Он изо всех сил старается себя контролировать. И будет злиться на себя из-за того, что на тебя набросился.
– Как думаешь, почему он коллекционирует девушек, похожих на сестру?
– Думаю, сожалеет, что убил ее. А благодаря нам он искупает грех или даже убеждает себя, что способен любить кого-то, не губя.
Когда он спас меня из-под машины, то сказал, что некоторые люди не могут любить, не разрушая самое дорогое. Брайони права – в этом всё дело. Для него это лучшая проверка самоконтроля.
Вчера вечером я разозлила его, и он сорвался. Брайони и Оливия попали сюда совсем девочками. Юными и неопытными, впервые оказавшимися один на один со взрослым мужчиной. Он не привык иметь дело со взрослыми женщинами, у которых есть жизненный опыт. Вчера вечером он дал мне пощечину, а завтра может избить до смерти. Я должна сбежать. Спасти всех нас из Ледбери-холла.
– У тебя есть доступ на кухню? – спрашиваю я, рассматривая тарелку с едой на коленях. – К ножам, вилкам? Что можно использовать как оружие?
Брайони отправляет в рот ломтик манго и задумчиво жует:
– Нет. Готовит Оливия. Но он запретил ей заходить к тебе. Сегодня она дала поднос с завтраками и велела проследить, чтобы ты что-нибудь съела. Моя комната рядом с твоей.
Я опускаю ложку:
– Твоя комната не закрывается? Мы могли бы сбежать?
– Оливия закрывает ее за мной на засов. Но даже если бы дверь была настежь, другие двери в доме заперты. Ты сможешь только пробежать по коридору и спуститься по лестнице к входу.
– Где тоже заперто…
Брайони кивает.
Отчаяние распахивается внутри как люк, за которым тьма и бесконечность. Я захлопываю его, отказываясь так быстро сдаваться:
– Я видела комнату с висячим замком, что там?
– Спальня Элинор. Как-то я зашла туда – еще до того, как он привез Оливию. Он был в бешенстве. После этого повесил замок.
– Ты когда-нибудь пыталась сбежать?
Она разрезает ложкой вишню пополам:
– Несколько раз. Как видишь, безуспешно.
– И как он реагировал?
– Я что – твой хрустальный шар? – В ее грустной улыбке проскальзывает что-то язвительное. – Пытаешься увидеть свое будущее?
– Да, – признаюсь я.
Какое-то время она молчит. Интересно, ответит ли вообще. Я понимаю, что это не самые счастливые воспоминания. Но я должна знать, что со мной сделают, если поймают.
– Он вел себя грубее обычного. – Ее слова повисают в воздухе как петля, в которую я не хочу совать голову. И всё же я представляю те кошмары, которые пережили Брайони и Оливия, и ужас пронзает меня насквозь от горла до желудка. Возможно, и мне это предстоит. – И ограничил перемещение по дому. Неделями держал взаперти в комнате. Мне было нечем заняться. Не с кем поговорить. Было так одиноко, что, когда он разрешил выйти, я почти вприпрыжку побежала по лестнице на официальный ужин.
– Официальный ужин?
Она кривится:
– Традиция семьи Ледбери. Мы каждый вечер едим вместе в столовой. Правда, обычно я привязана к стулу.
– А Оливия нет?
– Нет, – резко отвечает Брайони, ковыряя дольку нектарина. – Он доверяет ей, потому что она влюблена в него.
– Она больна, – мягко говорю я. – У нее стокгольмский синдром. Это когда у пленника возникает необъяснимая связь со своим…
– Я знаю, что это, – шипит она.
Ее настроение портится при упоминании Оливии. Уже не в первый раз разговоры о сестре выводят ее из себя. Наверное, прямо спросить о причинах такой неприязни – это как сыпать соль на открытую рану. И всё-таки я не хочу, чтобы Брайони обвиняла Оливию в том, что она не в силах контролировать.
– Это помогает ей справиться с тем, что она в плену. Метод выживания.
– Ну, из-за ее метода выживания я и попалась. – В голосе Брайони ненависть и насмешка.
– Ты о чем?
– Хит носит на шее на цепочке универсальный ключ. Остальные ключи хранятся в жестянке в его спальне.
– Ты уверена? – При мысли о том, что я доберусь до этой жестянки, сердце начинает колотиться чаще. – Откуда знаешь?
– Как-то за ужином Оливия спросила, можно ли ей поиграть на пианино. Но оно заперто в гостиной. И Хит сказал своей любимице, где взять ключ. Мне потребовалось несколько недель, чтобы он поверил, что я наконец в него влюбилась. Что я хочу его. Я убедила его, и мы пошли к нему в спальню. – Она неловко ерзает. – Когда мы… закончили… и он заснул, я вылезла из кровати, схватила ключи и убежала. А Оливия застукала меня на лестнице и закричала.
От Брайони так и веет враждебностью. И хотя Оливия сейчас кажется мне чужой, я защищаю ее, потому что она моя сестра. И она не виновата, что Хит Ледбери заполз ей под кожу, как раковая опухоль.
– Она больна, Брайони.
– Ненавижу ее. – В ее словах столько яда. – Если бы не она, я сбежала бы семь лет назад.
Я готова и дальше защищать Оливию, но это только разозлит Брайони. А мне нужно, чтобы она была на моей стороне.
– Послушай, я сумею убедить ее бросить его. Она поможет нам выбраться.
– Этого никогда не будет.
– Передай, что я хочу ее видеть.
Брайони роняет ложку:
– Нет.
– Почему?
– Хит запретил ей приближаться к тебе.
– Он боится, что если я окажусь с ней наедине, то его влияние ослабнет. Пожалуйста, передай, что я хочу ее видеть.
Ее губы недовольно вытягиваются.
– Нет.
– Но почему?
– Потому что тогда он убьет мою сестру или, хуже того, притащит ее сюда. – Брайони вскакивает и швыряет на поднос бумажную тарелку. – Когда он поймал меня на лестнице с жестянкой, то заволок в комнату и пропал на два дня. И вернулся с фотографиями моей сестры. Он выследил Люси и предупредил, что, если я еще раз ослушаюсь, ей плохо придется.
Брайони трясущимися руками берет поднос. Я облизываю пересохшие губы, пытаясь придумать, как убедить ее помочь мне. Конечно, я не хочу рисковать ее сестрой, но у нас нет шансов спастись, если не действовать сообща.
– Люси так и будет в опасности, пока мы не сбежим от Хита.
Брайони смотрит на меня, стиснув поднос так, что костяшки пальцев побелели, и скрежещет зубами:
– Знаешь, что больше всего бесит? Я сделала всё что могла, чтобы моя младшая сестра была как можно дальше от этой чертовой дыры. А твоя сестра сама притащила тебя сюда. Она любит тебя не так сильно, как его. Он всегда будет для нее на первом месте. – Ее презрительные слова втыкаются в меня как лезвия. – Помогать тебе и твоей сестре означает приговорить мою. Я этого не сделаю. Еще раз пристанешь – скажу Хиту, что ты задумала отравить его прекрасную куколку. И ты больше не увидишь Оливию.