Мой разум похож на мутный пруд, глубокий и солоноватый, и любые вопросы только мутят воду. Брайони зла на Оливию. Она завидует свободе, которая есть у Оливии в Ледбери-холле. Она не понимает, что моя сестра попалась в западню Хита. Единственный способ выбраться из Ледбери-холла – действовать втроем. Понятно, что Хит нарочно вбил клин между Брайони и Оливией, потому что разделять – значит властвовать. Не знаю, как убедить Брайони помочь, чтобы она не выполнила угрозу и не нажаловалась Хиту.
От нечего делать я принимаю душ, мечтая смыть с себя всё, что меня окружает, и, завернувшись в полотенце, возвращаюсь в спальню.
Хит ждет меня. Он стоит у окна и любуется видом. Джинсы и черная футболка облегают подтянутое мускулистое тело. Кофейного цвета кудри блестят на солнце. Он медленно поворачивается, демонстрируя квадратную челюсть.
Мне хочется прошмыгнуть обратно в ванную и захлопнуть дверь, хотя вряд ли это поможет – замка всё равно нет.
– Что тебе надо? – В моем голосе больше нетерпения, чем страха, и это радует.
– Я тебя напугал?
– Ну, ты же зачем-то прятался возле ванной.
Он примирительно наклоняет голову. Его взгляд задерживается на нижнем белье, брошенном на кровати, затем блуждает по мне. Я плотнее запахиваюсь в полотенце:
– Зачем ты здесь, Хит?
Он так сверлит меня глазами, что внутри всё сжимается.
– Я пришел извиниться.
– За то, что накачал наркотиками и похитил? Или за то, что вышел из себя и ударил?
Он сжимает челюсти, и, несмотря на показную браваду, мне становится страшно.
– Я принес тебе это, – он отступает в сторону, показывая на огромный букет на туалетном столике. – Белые розы и…
– Ореолиновые подсолнухи.
Его бровь изгибается в безмолвном вопросе, который остается без ответа.
– Оливия собрала в саду. Сказала, твои любимые.
С того дня в парке, когда мы с ней встретились, кажется, прошел миллион лет. Я так гордилась, что она обратилась за помощью именно ко мне. Теперь-то ясно, что это была уловка с целью заманить меня в кафе, где Оскар встречался с Самантой. И всё ради того, чтобы отсечь людей, которых я любила.
Хит подходит ко мне. Я пячусь, пока колени не ударяются о прикроватную тумбочку. Разочарование на его лице сменяется тоской.
– Я не зверь, Кейт. Я не принуждал тебя.
Как будто из всех злодеяний существует только изнасилование. Самое страшное, что Хит, производя впечатление образованного, разумного человека, считает, что не делает ничего плохого.
– А как насчет Брайони?
Он отводит глаза – всего на секунду. Наши взгляды снова встречаются, и Хит решительно отвечает:
– Ее тянет ко мне, и меня к ней тоже.
– А моя сестра?
– Моя жена, – он словно вытаскивает из колоды туза, – влюблена в меня. Ты сама видишь. Ты же не слепая. И не дура.
Я вздергиваю подбородок:
– У нее не было выбора.
– Был. И она выбрала меня.
Кровь закипает, я сжимаю кулак, борюсь с желанием ударить и, тяжело дыша, отступаю в сторону. Чтобы держаться как можно дальше от Хита, я пересекаю комнату, изображая интерес к цветам, и через мгновение чувствую, как он оказывается прямо за спиной. Так близко, что его дыхание согревает шею.
– Раньше ты хотела меня, – шепчет он.
Я медленно поворачиваюсь к нему и вру:
– Нет.
– Ты чувствовала, ты хотела этого. Если бы я тебя не остановил, ты бы отдалась мне прямо там, на диване.
Я сдерживаюсь, вспоминая тот электрический разряд между нами, силу охватившего желания.
– Но сначала я хотел привести тебя сюда, – Хит протягивает руку к вазе, берет белую розу, медленно ведет ею вниз по моей шее, ключице, обнаженной руке, и по мне бегут мурашки. – Ты ведь думала обо мне, когда трогала себя? И когда лежала под своим лживым деспотичным женихом, то хотела, чтобы на его месте оказался я?
Тыльной стороной ладони я отбрасываю розу. Шип впивается в запястье, я вздрагиваю от внезапного укола. Хит берет мою руку и переворачивает, рассматривая крошечный порез. На секунду мне кажется, что он вопьется в него губами, но он вытирает кровь большим пальцем. Его глаза – нефритово-зеленые, бездонные – прожигают насквозь.
– Я счастлив, что ты здесь, Кейт, – мурлычет он. – Наслаждайся цветами.
Когда он выходит, я хватаю вазу и швыряю об дверь.
51Кейтлин Арден
Брайони приносит ланч, видит разлитую воду и раскиданные цветы, ставит поднос на комод и, сердито вздохнув, начинает наводить порядок. Я не могу заставить себя помочь ей. Меня тошнит от того, что я когда-то позволяла этому мужчине прикасаться ко мне. Я сажусь на пол в изножье кровати, поджав колени. Брайони ставит пластиковую вазу на место и пристально смотрит на меня:
– Насколько я понимаю, визит Хита прошел не ахти?
– И что же навело тебя на эту мысль?
Оставив угрюмость, Брайони ухмыляется, ставит передо мной поднос и усаживается напротив, скрестив ноги, словно мы две подружки, которые наслаждаются пикником в заросшем парке. Я даже не пытаюсь взять тарелку. Брайони пододвигает поднос ближе:
– Твой сэндвич с ветчиной.
– Я не голодная.
– Нужно поесть. Ты почти не притронулась к завтраку, а если не съешь ланч, с Оливией случится припадок. Она приготовила твое любимое блюдо.
Из любопытства я беру сэндвич из пышного фермерского хлеба с начинкой из твердого сыра, копченой ветчины и листьев салата. Совсем как те, которые мы ели в тот последний прекрасный день на лугу перед похищением Оливии. Есть даже брауни и стакан лимонада со льдом. Несмотря на отсутствие аппетита, я знаю, как важно поддерживать силы, если есть хоть какой-то шанс сбежать. Со вздохом беру тарелку и ставлю себе на колени:
– Я так и не поняла, зачем Хит притащил меня в Ледбери-холл.
Брайони надкусывает сэндвич:
– Ради Оливии.
– Он говорил об этом… но… зачем? Его могли поймать.
Она усмехается:
– Ему это уже дважды сходило с рук.
– И всё-таки…
Она откладывает сэндвич и смотрит на меня долгим ясным взглядом.
– Оливия регулярно впадает в депрессию на несколько дней или даже недель. И хотя может свободно разгуливать по Ледбери-холлу, запирается в комнате, – с горечью добавляет Брайони. – За последний год ей стало хуже, депрессия тянулась месяцами. Она сказала, что ей поможешь только ты. Она просила не в первый раз, но он в первый раз прислушался.
Упоминание депрессии удивляет. Оливия ведет себя так, будто ее жизнь с Хитом сошла со страниц романа. Но, видимо, подсознательно она понимает запутанность и ненормальность их отношений.
– Почему он в конце концов сдался?
– Испугался, что она что-нибудь с собой сделает.
Я смотрю на шрам на запястье Брайони. Она перехватывает мой взгляд и быстро убирает руку:
– И – вуаля – ты здесь. Ее желание для него – закон.
Я беру сэндвич с бумажной тарелки, вижу под ним сложенный листок, разворачиваю и читаю: «Я скучаю по тебе, Китти-Кейт х».
Брайони выхватывает записку и таращится на меня:
– Это написала Оливия.
– Да, – цежу я сквозь зубы и забираю записку обратно.
Она смотрит на меня с детским ликованием:
– Идеальная, послушная Оливия.
– Не надо, – предупреждаю я: мне не нравится ее насмешливый тон.
– Но Хит запретил ей приближаться к тебе.
– Она и не приближалась. Просто написала записку.
– Всё равно это вряд ли ему понравится.
Сейчас я совсем не доверяю Брайони. Она ненавидит мою сестру. Но настолько ли сильная ненависть, чтобы она настучала Хиту на Оливию? Я начинаю паниковать:
– Ты не скажешь ему.
Ее глаза сверкают.
– Почему бы и нет?
– Потому что это доказывает, что Оливия привязана ко мне и даже готова его ослушаться. Так что есть шанс, что я смогу выиграть этот раунд. – И, не услышав возражений, решаюсь испытать удачу. – Если ты просто скажешь Оливии, что я хочу ее видеть…
Брайони прокручивает в уме варианты, словно подбрасывает монетку.
– Ладно, – смягчается она, – но если что-то пойдет не так, виновата будешь ты.
52Кейтлин Арден
На следующий день после завтрака, когда Брайони уходит, в узкой щели под дверью мелькает тень. Я подхожу и прижимаю ладонь к прохладному дереву:
– Оливия?
Молчание.
На секунду я решаю, что мне померещилось, но затем ее голос разносится по дубу, сладкий, как сироп:
– Я здесь.
Сердце подскакивает к горлу:
– Ты зайдешь?
– Не могу, – она издает что-то среднее между хныканьем и мольбой.
– Где он?
– Пошел отправить новое письмо Майлзу и Кларе.
– Это ты про маму и папу? – резко поправляю я.
Молчание.
Яд Хита проник настолько глубоко, что Оливия говорит о родителях как о случайных знакомых.
– Ты же понимаешь, что наше исчезновение разобьет им сердце. – Слова застревают в горле, как осколок стекла.
– С ними будет всё нормально.
– Они любят нас…
– Они собирались меня сплавить. Ты знала?
Я хмурюсь:
– Куда?
– В пансион.
Я прищелкиваю языком от возмущения:
– Это Хит тебе сказал?
Молчание.
– Он врет.
– Наш отец учился в пансионе.
– И ему не понравилось. Он бы никогда не послал нас в такое место.
– Хит показал мне буклеты. Какой-то пансион за много миль от тебя.
Я стискиваю перед дверью кулаки, изо всех сил стараясь скрыть отвращение в голосе:
– Оливия, да это просто вранье. Он мог взять их где угодно.
Она снова молчит.
– А семья Брайони? – напираю я. – Тебе не кажется, что они хотят снова увидеть свою дочь?
– У нее нет семьи. Она была бездомной, когда Хит привез ее сюда.
Я качаю головой, вспоминая рассказ Брайони:
– Ее родители врачи. У нее есть сестра.
– Они выгнали ее. Она жила на улице несколько месяцев. Он спас ее.
– Видимо, это тоже рассказал Хит?
– Нет, – отрывисто отвечает Оливия. –