Она рассказала.
Я собираюсь назвать Оливию вруньей, но передумываю: в ее голосе столько уверенности.
– Взгляни на этот дом, Кейт. Он прекрасен. Брайони повезло, что Хит приютил ее. Ты знаешь, что бывает с молодыми бездомными девушками?
– Уж точно не страшнее того, что творится здесь!
По ту сторону двери повисает напряженная тишина.
– Я не собираюсь стоять и выслушивать, как ты оскорбляешь моего мужа, – в конце концов произносит она.
– Оливия…
– И вот тебе совет – не доверяй Брайони. Ведь я здесь из-за нее.
Я бледнею, и меня сразу лихорадит и тошнит.
– Что?
– Пока, Кейт.
Я слушаю ее удаляющиеся шаги по коридору. Когда она уходит, я хватаю с кровати подушку и прижимаюсь лицом. Наружу рвется ужасный, первобытный крик – никогда не думала, что я способна на такие звуки. Я никогда не испытывала такой ярости.
Когда Брайони приносит обед, я тут же набрасываюсь на нее:
– Оливия сказала, что она здесь из-за тебя! Что это значит?
На ее лице мелькает паника, но она быстро берет себя в руки и как ни в чем не бывало ставит поднос на комод.
Я надвигаюсь на нее:
– Ну?
Она убирает выбившуюся прядь и холодно смотрит на меня:
– Это не совсем так.
Я сглатываю яростный комок в горле:
– Ну, просвети меня.
Она напряжена. Каждый мускул как скрипичная струна, которую слишком туго натянули.
– Хотя я выгляжу как Элинор, я веду себя не так, как она. Фантазии Хита насчет меня не оправдались. Я оказалась слишком дикой, слишком злобной, слишком непослушной. – Она прикусывает губу, не желая продолжать. Я молчу. Я жду. – И я сказала, что если не подхожу, пускай он найдет другую девушку, а меня отпустит. – Она краснеет и отводит глаза. – Я была еще ребенком, Кейт. Я не думала, что он так и поступит.
Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь разобраться в своих чувствах. Если Брайони не оправдала его надежд, Хит и без ее предложения начал бы искать другую.
– Ты не виновата, – говорю я после секундной паузы, и Брайони расслабляется. – Ты знаешь, как он познакомился с моей сестрой?
– Она приехала в Йорк со школьной экскурсией. Он увидел ее в музее.
Я представляю, как он разглядывает ее через стеклянную витрину – пристально, как гадюка мышь.
– Он следил за ней всю дорогу до Бата. До самого дома. Когда он вернулся в Ледбери-холл, то говорил о ней без умолку. И через несколько недель она была здесь. – Брайони поджимает губы и хочет сказать что-то еще, но быстро смотрит на меня и снова отводит взгляд. Я слегка улыбаюсь и ободряюще киваю. Она вздыхает. – Если честно, мне стало легче, что я теперь не одна. Я так долго чувствовала себя одинокой, отчаянно одинокой.
Я испытываю сострадание, потому что слишком хорошо знаю, как глубоко ранит одиночество. Больше не сомневаясь, я накрываю ее руку своей, и Брайони сжимает ее в ответ.
– Значит, то, что ты рассказала мне о своей семье, правда? Они тебя не выгоняли?
– Нет.
– Но почему ты сказала Оливии, что…
– Хит заставил. Хотел выглядеть героем.
– И спасение бездомной девочки с улицы звучит не так злодейски, как похищение счастливого подростка из семьи?
– Ну да. Не знаю, почему она ему поверила.
– Потому что ей легче поверить, что ее похититель – принц, а не чудовище.
Она прикусывает губу:
– У меня ужасное предчувствие.
– Какое?
От ее взгляда мне становится страшно, я чувствую себя такой маленькой и жалкой.
– Мы не все выберемся отсюда живыми.
53Кейтлин Арден
На следующее утро меня выдергивает из сна мягкое, как перышко, прикосновение кончика пальца к носу. Я открываю глаза – на корточках у кровати сидит Оливия. Меня охватывает ностальгия: точно так же старшая сестра будила меня в детстве каждое утро.
Она улыбается, но ее глаза серьезны: боится, что я ее прогоню. Но я хватаюсь обеими руками за протянутую оливковую ветвь и, как в детстве, изображаю котенка, который пытается укусить за палец. Она тут же отдергивает руку:
– Слишком медленно, Китти-Кейт.
Я улыбаюсь.
– Ты пришла. Не думала, что Хит разрешит.
– Он не знает.
Я в шоке: она снова его ослушалась. Но это хороший знак, правда? В сердце оживает надежда.
– Где он?
– Ушел.
Я сажусь, откинувшись на спинку кровати. Оливия тоже забирается на кровать и устраивается напротив, скрестив ноги.
– Мне не понравилось то, как мы вчера расстались. – Она задумчиво ковыряет ноготь на большом пальце. – Я знала, что тебе будет трудно привыкнуть. Хит предупредил не слишком надеяться, что всё произойдет быстро. Но я… мне просто не терпится начать здесь нашу совместную жизнь. Я годами воображала, как мы вместе живем в Ледбери-холле. Читаем с тобой в библиотеке. Делаем набеги на барную тележку, смешиваем коктейли и пьем целый день. Купаемся в озере. Хит говорит, это слишком опасно, но мне кажется, там не очень глубоко. – Ее взгляд мечтательно затуманивается. – Я представила, как мы вместе возимся в саду. Можно выращивать ореолиновые подсолнухи, – поддразнивает она.
– И фрукты и овощи тоже?
Она кивает.
– Помидоры «Вермилион»[62] и свеклу?
Она смеется:
– Да! Точно.
Мы улыбаемся друг другу.
– Я представляла, как мы вместе состаримся, – продолжает она. – Как в одинаковых свитерах разговариваем с растениями в горшках. Я прямо вижу, как сижу в саду, любуюсь закатом над деревьями и держу тебя за прохладную морщинистую руку.
С одной стороны, мне хочется наорать на Оливию – из-за нее я оказалась в этой тюрьме. А с другой – нежно обнять, потому что она и правда любит меня. Любила всё это время. Она не понимает, что со своими благими намерениями напоминает неразумного малыша, сажающего в клетку маленького дикого зверька. Ребенка, который хватает перепуганную полевку, помещает рядом с хищным котом и даже не подозревает, что кот в конце концов убьет ее.
Не знаю, можно ли убедить ее, что придуманная для нас жизнь – фантазия, не имеющая ничего общего с реальностью. У меня отняли свободу и заставили жить под контролем социопата. Насильника, хотя он и отрицает это. Я никогда не полюблю Хита Ледбери. Никогда не скажу Оливии спасибо за то, что она уговорила его притащить меня сюда. Могут понадобиться годы, чтобы убедить сестру: ее муж – паршивый ублюдок. А возможно, она так и не поверит. Она так отчаянно хочет, чтобы я осталась, что никогда не поможет мне сбежать. По крайней мере, сознательно. У меня появляется план.
– Можешь провести для меня экскурсию?
– По дому?
Я киваю.
Она прикусывает нижнюю губу:
– Хит хочет устроить тебе экскурсию после свадьбы.
Я бледнею:
– Свадьбы?
Она оживляется:
– Ну да. Я же говорила, Хит джентльмен. Он хочет всё делать по правилам.
Выйти замуж за собственного похитителя на какой-то выдуманной, смехотворной, фальшивой церемонии?
Категорически нет. Я стараюсь скрыть выражение ужаса на лице:
– Я… не думаю, что могу выйти за него, не увидев, где мне предстоит жить. Это неправильно, Оливия. Мне здесь неуютно. Я почти не видела дом. Ты права, привыкнуть нелегко, но чего ты хочешь при таких странных обстоятельствах? – И пока она обдумывает мои слова, я продолжаю, пытаясь склонить ее на свою сторону: – Если ты хочешь, чтобы я жила здесь, ты и должна всё показать.
– Он ни за что не разрешит.
Я игриво улыбаюсь:
– Разве ему обязательно знать?
Она неловко переминается с ноги на ногу и бросает взгляд на дверь, словно собираясь уходить.
Во мне нарастает паника.
– Я имею в виду, что я ему ничего не скажу. – Если у меня есть хоть какой-то шанс сбежать, нужно выбраться из этой комнаты. И сделать это, пока нет Хита, который меня остановит. Я продолжаю радостно улыбаться, скрывая под улыбкой коварный план. Глаза Оливии блуждают по моему лицу. Я чувствую: она вот-вот уступит. Тянусь к ней, беру за руку и сжимаю ее:
– Пожалуйста.
И едва улыбка растягивает ее губы, похожие на бутон розы, становится ясно: я выиграла.
– Ладно.
Я улыбаюсь с надеждой – в первый раз с тех пор, как очутилась здесь.
– Завтра он уедет на пару часов. Только, Кейт, не говори Брайони.
– Почему?
– Она меня ненавидит. Завидует, что я любимица Хита. Будь ее воля, меня бы уже не было в живых.
54Кейтлин Арден
Несмотря на предупреждение Оливии, я всё рассказываю Брайони, когда утром она приносит завтрак: без нее мне не справиться. Я заставляю ее раз сто пересказать планировку Ледбери-холла и повторяю за ней, когда она снова приходит с ланчем. Она говорит, где именно у Хита хранится жестянка с ключами. Когда я выберусь из своей комнаты, придется запереть Оливию, чтобы выиграть время и выпустить Брайони. А потом мы вдвоем вытащим из поместья Оливию, даже если она будет сопротивляться и орать. План состоит в том, чтобы выбраться на дорогу и найти проезжающую мимо машину или другой дом – кого угодно, кто сможет вызвать полицию.
К ужину я уверена, что знаю планировку дома наизусть. Хоть я и не доверяю Брайони до конца, я уверена: она хочет оказаться как можно дальше от Ледбери-холла. Мы нужны друг другу.
Всю ночь я не смыкаю глаз – я слишком взволнована и напугана. Завтра откроется столько возможностей. Мысли лезут, как пауки из щелей, пока не заполняют всю голову. Меня тошнит, когда я думаю, что Хит поймает меня, едва я выйду из комнаты. Что он тогда сделает? Думаю о его мертвой сестре и о том, как он убил ее. Зачем?
Дом вокруг скрипит и стонет: старые трубы, причитания призраков. Эти стены хранят столько тайн… Если прижаться к ним ухом, я наверняка услышу, как медленно бьется сердце Элинор, как замирает ее дыхание.
Просыпаюсь от холода – наконец-то после стольких месяцев удушливой, липкой жары наступил сентябрь, и в воздухе чувствуется дыхание осени. Звуки дождевой канонады по черепице крыши заполняют комнату. Я вылезаю из кровати и встаю перед залитыми дождем окнами. Темные сердитые тучи клубятся в стальном небе. Надвигается гроза. В детстве мы с Оливией любили грозы и ждали их с нетерпением, с колотящимся сердцем и распахнутыми глазами уставившись в небо и считая промежутки между ударами молний. Мы замирали в ожидании следующей вспышки. Мое сердце колотится и теперь, но не из-за надвигающейся грозы: словно пойманный дикий зверь, я горю желанием вырваться из западни.