Баба-яга.
Вот кто пришел к ним в комнату. Лицо ведьмы то и дело меняется. Люба узнает парикмахершу, на которую показал Женя. Тут же сквозь эти черты проступает облик самой настоящей Бабы-яги, как в старых сказках, которые есть у них на дисках, только куда страшнее.
Люба остается наблюдателем в собственном теле. Она со стороны видит, как сама приподнимается на локте и садится на кровати. Ведьма протягивает руку и помогает ей спуститься на пол. Затем она достает что-то из-за пазухи и передает Любе.
Девочка опускает взгляд. На ее ладони лежит тонкая круглая палочка. Люба знает, что такое сантиметр, ей мама однажды рассказала. Этих сантиметров в палочке будет семь или восемь.
– Сожми, – шипит Баба-яга, и Любина ладонь послушно стискивается в кулачок.
Теперь она знает, что палочка только кажется простой. На самом деле это оружие – прекрасное, жутко острое. Им можно колоть или резать, и защиты от него нет. Лезвие такое тонкое, что его почти не видно. Зато Люба слышит, как оно, подрагивая, тихо-тихо звенит.
– Иди! – слышит она и шагает к папе, лежащему на диване.
Девочка идет, хотя больше всего хотела бы убежать отсюда как можно быстрее. Но все, что может Люба, это слышать, смотреть и чувствовать.
Папа спокойно спит, лежа на боку. Но когда Люба подходит вплотную, он открывает глаза и резко садится. Дочка смотрит на него и понимает, что это он не сам проснулся и сел.
Люба стоит перед ним. Ее ладонь немного зудит оттого, что палочка едва заметно вибрирует. Оружию не терпится взяться за дело.
– Это он виноват в том, что я пришла к вам, – говорит Баба-яга, и папа вздрагивает. – Дразнил меня, смеялся надо мной. Иначе ваши мама и бабушка были бы живы.
Люба понимает, что это правда. Она видит ее в папиных глазах, которые он не может опустить.
– Ты хочешь сказать ему что-нибудь?
В голове у Любы раздается тихий звон струны. Она чувствует, что рот снова становится ее собственным. Она может говорить. Люба набирает в грудь воздух.
Ей хочется, чтобы папа сказал: «Это все неправда, доченька. Баба-яга врет, я не виноват».
Сейчас он проговорит это, и она обязательно поверит ему.
Люба открывает рот и не может ничего сказать. Только мычит что-то, и все. Она пытается снова и снова, но слышит то же самое. А папа смотрит на нее, вытаращив глаза.
– Это тоже он виноват.
Любина рука поднимается. Оружие касается папиной шеи, и на коже набухает капелька крови.
– Нет, это слишком просто и быстро. Он не успеет раскаяться. Надо начать с другого.
Люба послушно отводит оружие немного назад.
Тут ее рука вдруг резко дернулась, плечу стало больно. Люба вскрикнула и заморгала, в первый миг не узнавая ничего вокруг.
Она стояла на самом краю тротуара, светофор на другой стороне дороги горел красным. За ним Люба увидела забор с кирпичными столбами и пролетами из железных прутьев. Из-за деревьев, растущих за оградой, торчали купола с крестами.
Наваждение рассеялось. Она поняла, что находится у той самой церкви, в которую часто ходила бабушка.
Девочка посмотрела на папу. Тот ответил ей взглядом, в котором светилась мягкая укоризна. Любе стало стыдно. Похоже, она так… задумалась – да, только и всего, не хватало еще кошмарам всяким верить! – что шла, ничего вокруг не замечая. Если бы папа не держал ее за руку, то девочка оказалась бы на дороге, по которой ехали машины.
– Прости, папа. – Люба прижалась к его руке. – Я…
– Ничего, дочка. – Папа, всегда очень жестко требовавший от детей внимания на дороге и соблюдения правил, на этот раз не стал читать нотаций. – Мы все устали. Соберись, пожалуйста.
Напротив них вспыхнул зеленый человечек. Над ним пошел отсчет секунд, которые отводились людям на переход дороги. Папа потянул Любу за руку, и они пошли по «зебре».
Сестра вытянула шею и посмотрела на брата. Женька шагал с совершенно спокойным выражением лица, словно и не случилось с ними ничего. Люба от души позавидовала ему. Вот ведь везет. Небось малышу и не снились никакие кошмары – хотя бы сегодня. Не то что ей.
А Женя шел и смотрел на церковь, куда ему порой случалось заходить вместе с бабушкой. Она говорила, что там легче всего разговаривать с Боженькой. Он особенно хорошо слышит, когда Ему что-то говорят.
Поначалу Женя считал, что Бог похож на Деда Мороза. В зимнего волшебника он верил со всем возможным пылом и искренностью. Правда, прошлый Новый год Женя помнил плохо, но когда осенью Люба рассказала ему о Деде Морозе, принялся ждать его с нетерпением. Женя уже знал, что попросит большой дом для черепашек-ниндзя, совсем как тот, который то и дело показывали по телевизору, когда он смотрел мультики.
Однажды Женя сказал бабушке, что Боженька – это Дед Мороз, а та огорчилась и отчитала его. Мол, глупости какие. Потом она долго-долго пыталась объяснить внуку, что это совсем не так.
Женя тогда так ничего толком и не понял. Он запомнил только одно. У Боженьки нельзя просить подарки. Можно лишь пожелать, чтобы их меньше хотелось, и тогда они почему-то появятся. Может быть, когда-нибудь. Потому что подарки – это вообще не главное.
Женя вошел внутрь с папой и сестрой, огляделся и потянул их к небольшой скамеечке, стоявшей у стены. Там он обычно дожидался бабушку, пока та молилась, а потом шел с ней ставить свечки. Ему нравилось их зажигать.
Правда, бабушка сразу же отбирала у него свечку и втыкала ее в одну из тех больших штуковин, которые стояли перед иконами. Это короткое слово, услышанное от бабушки, было простым, Женя сразу же его запомнил.
Но папа не пошел вслед за мальчиком.
– Ты куда, сын? – услышал Женя и постарался объяснить.
Папа выслушал его, покачал головой и сказал:
– Нет, Женька. Нам сейчас все время вместе надо быть. Чтобы Баба-яга нас по одному не победила. И в церкви тоже.
Это Жене было понятно. Черепашки-ниндзя тоже становились сильнее, если сражались вместе. Тогда даже страшный Шредер ничего не мог с ними сделать, не говоря уже о Бибопе и Рокстеди.
Мальчик послушно остался стоять рядом с папой, продолжая думать о своих любимых героях. Черепашки были смелыми и сильными, а еще добрыми и веселыми. Особенно Микеланджело. Его Женя, конечно же, взял с собой. Они всегда спешили на помощь, бежали побеждать тех, кто обижал других.
Совсем как Дед Мороз и Боженька. Бабушка рассказывала, что тех, кто плохо себя ведет, Он рано или поздно больно-больно накажет, а тем, кто Его слушается и не жадничает, поможет.
Ну а Дед Мороз тоже был добрым и веселым. Так ему, Жене, говорила Люба. Он тоже помогал людям и любил поиграть с детьми, а потом дарил им подарки и радовался, получая письма.
«Вот бы и нам черепашки помогли, – подумал Женька. – Прибежали бы да побили Бабу-ягу так, чтобы она удрала далеко-далеко. А может, лучше попросить Деда Мороза? Пусть это будет подарок на Новый год, только пораньше, прямо сейчас».
Он задрал голову. Наверху, над огромной люстрой, была небольшая круглая башня с окошками, совсем как в замке для рыцарей. За ними виднелось небо и облака. Бабушка говорила, что Боженька живет на небе, а Люба рассказывала, что Дед Мороз летает на санях, которые везут лошадки.
«Наверное, если смотреть вверх, то они скорее меня услышат», – подумал Женя и беззвучно зашевелил губами.
Так всегда делала бабушка.
Когда он спросил, почему так, она ответила: «Чтобы другим людям своим голосом не мешать, внучек. Они ведь тоже о чем-то с Боженькой разговаривают».
Говорил Женя недолго. Он всего-то попросил, чтобы Боженька и Дед Мороз рассказали черепашкам про Бабу-ягу. Пусть они ее накажут. А он им обязательно поможет, потому что тоже умеет драться, как ниндзя.
Женя знал это совершенно точно. Однажды он целый день повторял удары за черепашками, а вечером показал маме с папой, чему научился. Родители улыбались и говорили, что он молодец и настоящий ниндзя.
И вообще, во всех сказках Бабу-ягу обязательно побеждали, причем не только взрослые дяди и тети. Женька сам видел, как в одном мультике Бабу-ягу наказал мальчик Ивашка, а в «Гусях-лебедях» – девочка Маша и ее брат Ваня. Значит, и они с папой тоже справятся с ней.
Вася стоял посередине зала, держал детей за руки и думал, как ему быть дальше. Вот он пришел в церковь с пакетом, в котором лежала пол-литровая бутылка со святой водой – мама всегда держала ее в шкафу про запас – со шприцами в кармане, и что теперь? Как ему наконец-то обрести веру? Снова попробовать помолиться?
В поле зрения Васи оказался священник. Он вышел откуда-то сбоку и теперь неспешно пересекал залу, направляясь к дверям, через которые только что вошел сам Вася. Церковник, на вид его ровесник, еще не наживший объемного живота на службе Господу, был одет в черную рясу и шел, держа голову прямо. На губах у него играла легкая улыбка.
– Простите… – поддавшись импульсу, сказал Вася. – Можно вопрос?
Священник повернулся, посмотрел на него, улыбнулся немного шире, подошел и заявил:
– Конечно, спрашивайте.
«Как мне поверить в Бога? Только чтобы прямо сегодня?»
Вопрос, конечно, остался непроизнесенным. Вася замялся, подыскивая подходящую формулировку.
– Не переживайте так, говорите, как на душу легло. Знаете, у нас всякое спрашивают.
Вася встретился взглядом со священником и вдруг успокоился. В самом деле, а что он теряет? Ну, сочтет его этот поп таким же идиотом или одним из тех, кто кругленькие суммы отваливает и после этого мнит себя праведником – да на здоровье. Невеликий вред. Хотя, конечно, хотелось бы все же, чтобы помог.
– Понимаете… – Вася посмотрел на детей и снова ощутил неловкость.
Как-то при них… а, да пошло оно все!
– Понимаете, я очень хочу поверить в Бога по-настоящему. Это… это вопрос жизни и смерти. Я серьезно говорю. Знаю, что рецепта нет, но…
– Извините, что перебиваю. Вы ведь сын Елизаветы Петровны?
Вася так и смолк с открытым ртом.
– Я вас помню. Вы раньше вместе с ней приходили, а потом перестали. Давно уже. Теперь вот и ее не видно, с прошлой недели, если не ошибаюсь. Что-то случилось?