Раушан успевает только руками всплеснуть: сейчас снова нужно быстро звать мужчин.
Но в этот раз, незваные «гости» ханского шатра «возвращаются» сразу же: первый вообще вылетает из ханской юрты спиной вперёд, как будто его в живот лягнул ногой конь.
Второго, удерживая его голову за шею подмышкой, выводит азара, пинком пониже пояса спуская затем вниз с холма. Где тот и исчезает, кувыркаясь и смешно размахивая в воздухе руками и ногами.
— Всё правильно, — Раушан, несмотря на возраст, мгновенно оказывается рядом с азара и кладёт ладонь тому на бицепс. — Всё правильно, сынок. Спасибо, и не держи зла… Это всё хмель. Завтра по всему стойбищу кумыс соберу и Еркену в юрту больше ни глотка не дам.
— Спасибо, апай. А то вроде все вокруг донельзя правоверные, время тоже никак не модерн, а как будто домой попал… — бормочет азара непонятные вещи в ответ.
— Не держи зла, сынок, — Раушан мягко гладит бицепс здоровяка. — А что, у вас, оседлых шиитов, разве пьют хмельное?
— Разреши, я не буду отвечать, — хмыкает азара и, явно погрузившись в какие-то свои мысли, негромко смеётся несколько мгновений.
Глава 18
— Вот же скотина, — бормочу, размышляя, как убрать заблёванный Еркеном пол, по счастью, только у самого выхода из юрты. — С одной стороны, заставить бы его самого это всё убирать. Утром, как протрезвеет…
Дальше не продолжаю, но Алтынай уже смеётся:
— Скотин было три, не одна. И да, заставить убирать их самих было бы хорошо. Но не ждать же утра? Рядом с этим… — она брезгливо косится глазами влево и вниз.
— Да это понятно…
— Так, этот кусок войлока просто выбросим, — через секунду разрешает мои сомнения Алтынай. — Не хранить же эту гадость…
— С удовольствием, — комментирую, уже скатывая вместе с Алтынай в трубочку (гадостью внутрь) означенный кусок войлока. — Я почему-то не подумал, что можно просто выбросить: у нас в домах полы деревянные. Так просто кусок пола из дома не выкинешь.
— У нас — не у вас, — продолжает смеяться Алтынай. — И слава Аллаху…
— А вот пьяные у вас совсем как у нас, — неожиданно для себя, делюсь нахлынувшими ассоциациями и ретроспекциями. — Такая же пьяная мерзость…
— Хмельное ещё никому не добавило ни ума, ни счастья, — рассудительно отвечает Алтынай, явно что-то вспоминая. — Не зря это харам. А если нарушил, сам себя и накажешь за это в итоге.
— Воистину, согласен, — мне и самому на ум в связи с алкоголем приходит минимум ограниченно смешного; в основном — печальное и трагическое. — Интересно, как и чем они ухитрились так упиться? У вас же вообще хмельного не водится?
— Кумыс, — пожимает плечами Алтынай. — При известной сноровке, его можно сбродить так, что будет пьянить… Еркен, кстати, на старом месте регулярно менял мясо на арак и шарап. Отец его грозился выгнать из стойбища. Потом к Еркену приехали родственники, он вроде бы перестал пить. Но сейчас почему-то опять за своё… Уже вместе с родственниками. И ведь голод уже не страшен, зачем пить? Родных он не терял, тоску души глушить незачем, — наивно и задумчиво бормочет Алтынай, перетягивая свёрнутый трубочкой загаженный кусок войлока кожаным шнурком и направляясь к выходу из юрты.
— Сестра, если человек пристрастился к любому дурману, хоть и к хмельному питью, твоя обычная рассудительность (хочу сказать «логика») у него уже не работает. Это я тебе как целитель говорю. Его мозг будет работать уже совсем по другим законам. Не трать время на мысли о нём… Куда это ты направилась ночью? — спрашиваю Алтынай, выходящую из юрты, с намерением к ней присоединиться.
Потому что отпускать её одну, в свете последних событий, совсем не хочется: вроде и все свои вокруг, но если и тут возможны такие вот чудеса с пьяными соседями… Лучше провожу. С такими «своими» и чужих не надо.
— Пойду выброшу это в огонь, — Алтынай кивает на войлок в руках.
— Пошли вместе. На всякий случай…
У костра, на самом краю плато, встречаем группу молодёжи, весело обсуждающую предстоящую завтра рыбную ловлю в Кара-Су. И затихающую при виде нас с Алтынай.
— Всем вольно, — бормочу. — Мы не ругаться. Мы эту гадость сжечь.
Затем нас приглашают задержаться у костра и около часа потчуют шашлыком из рыбы и чаем.
Что оказывается очень кстати, так как поесть мы сегодня просто забыли.
При виде нас с Алтынай, парни почему-то откровенно стесняются, и беседа получается скомканной. Мы, переглянувшись, решаем не злоупотреблять гостеприимством, и, набрав шашлыка с собой и отлив себе чая в пустой котелок, возвращаемся в свою юрту.
— Слушай, а какие у тебя планы были на завтра? — вдруг спрашивает Алтынай, когда мы уже собираемся ложиться спать.
— Теперь даже не знаю. Думал весь день рыбу ловить, но они и без меня, как оказалось, справятся. От Наместника ничего нет, а ехать к нему во дворец самим будет неправильно — он слуга друга твоего отца, не по чину ему. Чтоб мы к нему копыта коней били… Значит, ничего не буду делать.
— Тогда насчёт твоих мыслей о добыче с рынков знаний в будущем: чем раньше мы с ними начнём работать, тем для нас лучше. — Озадачивает меня Алтынай, заставляя сесть на пятую точку посреди юрты в прямом смысле слова.
— Продолжай, — только и могу сказать. — Подробности?
— Во дворец к Наместнику, конечно, не поедем. — поясняет Алтынай. — Но в сам город я бы съездила. И даже не в город, а на базар, он за городской чертой, снаружи, у восточной стены.
— Я не против, — отвечаю, подумав немного. — Но у меня вообще нет денег.
— У нас есть рыба, — смотрит на меня, как на маленького, Алтынай. — У нас, если будут ловить и другие коши, однозначно будет её излишек. Чтоб этот излишек не пропал, его нужно продавать. Для этого, нужно договариваться с теми, кто торгует. Перед тем, как договариваться, нужно выбрать, с кем из них. — Она явно имеет в виду, партнёров, но в языке нет этого слова. — Чтоб выбрать, нужно как минимум поехать познакомиться.
— Логично, — удивлённо киваю в ответ. — Но я думал, рыбу будем солить и коптить. И складывать на зиму.
— И это тоже. Но всё равно получится больше, чем нам нужно. И кроме рыбы, на зиму нужен же ещё фураж, дрова, посуда… Лучше менять на это твою рыбу, чем коней и скот. В общем, торговать всё равно придётся… И готовиться к этому нужно серьёзно.
В этом месте даже не думаю спорить, потому что восточный базар — место такое. Готовиться, действительно, нужно по-взрослому. Ибо потенциальных сюрпризов хватает.
__________
На утро, однако, сразу никуда мы не едем, потому что учим ездить на коне меня: хоть лично я не видел ничего зазорного в том, чтоб пробежаться до базара и обратно пешком, но Алтынай категорически отмела данный вид моего появления в городе. Как не соответствующий ни нашему статусу, ни её положению, ни нашим намерениям.
— Твой приход пешком со мной очень ударит нам по уважению, — поясняет она. — Я вчера об этом не подумала. Звезду кокпара* из тебя делать не будем, но через два часа в седле ездить сможешь. Достаточно уверенно, чтоб не позориться. Пошли.
За два часа занятий, однако, Алтынай действительно обучает меня сидеть в седле достаточно уверенно, чтоб по крайней мере доехать до города и обратно.
Натёртые части организма не в счёт.
— Ты просто не любишь коней, — поясняет она причины моей заторможенности. — Но это пройдёт… Теперь поехали.
Возможно, это только благодаря её влиянию, но поездка верхом мне действительно кажется где-то даже интересной уже через час. С нами, чуть поодаль, едет десяток парней, которых Алтынай взяла в качестве необходимого эскорта. Ехать до города, кстати, около четырёх десятков километров с хвостиком, так что ночевать однозначно планируем не дома.
У ворот восточного города с любопытством наблюдаю большое количество людей, но мы внутрь не едем. Повинуясь взмаху Алтынай, мы поворачиваем в сторону и едем вдоль городской стены до самого настоящего вавилонского столпотворения, коим является местный базар.
Как ни парадоксально, он имеет упорядоченную структуру: базар поделен на ряды и участки, соответствующие определённым видам товара. Тенты из ткани и шкур, деревянные навесы типа грибков, разложенный прямо на земле товар и многое другое. Чуть дальше, ближе к городской стене, видны капитальные строения, которые, видимо, являются лавками с более серьёзным товаром.
Возле самого базара, длинной вереницей тянутся коновязи, где можно «припарковать» свой транспорт. Что мы и делаем.
На базаре, Алтынай разбивает нас на тройки и ставит пацанам задачи. Первая тройка отправляется в ряды овощей, зерна и фуража; вторая — в ряды скобяного товара; третья тройка направляется в мясные ряды, а я с Алтынай и ещё одним парнем просто иду по базару. Изображая нечто знатное.
Излишне говорить, что оделась Алтынай, как для выхода в свет. Хоть и с поправкой на верховую езду и степную моду, что в конкретно её случае, с учётом её происхождения, более чем логично.
Из денег, каждой тройке было роздано исключительно золото и серебро (пусть и в небольших количествах).
— Мы должны выглядеть очень уважаемо, — ориентирует всех Алтынай перед входом в базар, не уведомляя, впрочем, парней обо всех истинных целях визита сюда. — По нам должно быть видно, что у туркан всё благополучно, голода нет, деньги есть. Мне, возможно, предстоит договариваться с купцами; они должны думать, что мы и без них вполне обойдёмся…
Парни кивают и исчезают в толпе.
Мы ходим по рядам, глазеем по сторонам и, по-хорошему, в основном «выгуливаем» Алтынай. Которая говорит, что ей необходимо почувствовать какой-то мифический «Сегодняшний дух этого места», чтоб точно сориентироваться, что делать дальше.
На базаре встречаем не так уж мало людей, говорящих на туркане (правда, на юго-западной его ветви, очень плохо понятной нам): это как оседлые выходцы из этого народа (и их потомки), так и местные, владеющие порою половиной десятка самых употребительных языков.