Обратно, говорит, уже не то что легче, а вообще как родной ехал.
А ещё через неделю и без седла ездил, и т. д. и т. п.
Как сейчас помню его рассказ: левый фланг 12 км, правый 8 км. Сработка та была на левом фланге. То есть, за 24 км езды (примерно четыре — пять часов верхом) он, в принципе, научился и шагом, и рысью. А галоп, говорит, в дневное время вообще быстро освоил. Гораздо легче, чем первые два аллюра.
Примечание 3.
А это чтоб долго не рассказывать, что есть кокпар. Лучше один раз увидеть:
https://www.youtube.com/watch?v=3Cumi_ARnxE
Глава 19
— Как нам обращаться к тебе? — деликатно спрашивает Алтынай в лавке, имея в виду имя старика.
— Иосиф, сын Давида, — с достоинством чуть кланяется тот, споро подавая на стол заварной серебряный чайник на маленькой жаровне, такую же сахарницу, фарфоровые чашки и серебряные же ложки.
Которые я, от нечего делать, верчу в руках, в ожидании, пока чай заварится.
— Нравится? — со скрытой гордостью спрашивает старик у меня, кивая на чеканные узоры.
— Неплохая работа, — киваю. — Впрочем, набор явно для особых случаев, было бы странно, если бы он не производил впечатления…
— А что значит, для особых случаев? — Алтынай с любопытством берёт вторую ложку, разглядывая витые узоры на ней.
— Для особо дорогих гостей, — поясняю. — Тут, в отличие от коша, не каждому гостю дают такую особую посуду.
— А-а-а, а у нас любому гостю лучшее, — понимающе кивает Алтынай. — Видимо, такой обычай родился у народа, который не всем гостям бывал рад. — Она наивно хлопает глазами, глядя на Иосифа.
Старик только с удивлением крякает, переводя взгляд с меня на Алтынай. Которая периодически троллит окружающих, пользуясь своей детской ипостасью.
— А что в этой посуде особого? — всё так же наивно спрашивает у меня Алтынай.
Не знаю, как насчёт Иосифа, а меня такой её взгляд уже не обманывает: соображает она получше взрослых. А с таким вот детским выражением лица обычно просто развлекается.
— Ложка серебряная. Явно регулярно полируется, — показываю пальцем на тщательно проработанные детали узора. — Оксидные плёнки с серебра надо убирать регулярно: окисляется серебро быстро и после этого темнеет. А лигатуры тут наверняка такие, что образованию оксидных плёнок не препятствуют…
Вопрос сохранности серебра мы с Алтынай обсуждали, когда она показывала потемневшие от времени серьги прабабки. От нечего делать, суть процесса окисления объяснил (понятие кислоты ей оказалось известным).
Понятие лигатуры, как добавки в мягкие серебро, золото и платину, я ей тоже тогда объяснил.
Но Иосифу такие детали о нашем общении не известны, и он широко открывает глаза, переводя удивлённый взгляд с меня на Алтынай.
Пока чайник на жаровне не закипает и вода не начинает выливаться, гася угли.
Чай старик заваривает прямо в чайнике, церемонно затем разливая его нам по чашкам.
После моей эскапады с оксидными плёнками серебра, он начинает ко мне обращаться чуть более уважительно, почти как к Алтынай, видимо, перестав принимать за тупого мордоворота.
— А в чём была суть конфликта с ткачами? — спрашиваю между делом между первой и второй чашками чая.
— Просто грубая сила, — надувается Иосиф. — Которой лично мне нечего возразить. Гильдия ткачей тут — дари. И их много. Раньше они на меня не обращали внимания. Но в предыдущие сезоны я арендовал торговое место только на две-три луны. А сейчас оплатил за весь год вперёд.
— Уважаемый, нам не до конца понятна подоплёка, — переглянувшись с Алтынай, выражаю наше с ней общее мнение. — И что изменилось? Налоги, насколько мы поняли, вы платите регулярно. Какова причина их претензий?
— Предполагаю, что раньше две луны в году, в периоды празднеств, ткачи на меня просто не обращали внимания. А сейчас… — старик замолкает на некоторое время, видимо, получше подбирая слова. — Они требуют неоговоренный Наместником налог и в свою пользу. Причём, теперь вот так, с позиции грубой силы.
— Но есть же городская и рыночная стража? — снова переглянувшись с Алтынай, озвучиваю наш с ней общий вопрос. — Они что, вот так вот просто смотрят на всё это?
— Они подходили ко мне два раза. И в случае конфликтов, один из ткачей задерживается стражей вместе со мной, и на время разбирательства я не смогу торговать. Я пока не уверен, что в этом и есть весь их замысел, но…
— А аренда за лавку должна оплачиваться без просрочки, — догадываюсь я.
— Да, правильно, — он удивлённо смотрит на меня. — Я более чем уверен, что убытки местного ткача за пропущенные дни торговли ему компенсирует гильдия. Для которой это копейки.
— А потом, следующий из ткачей затевает ссору, — продолжаю то, что само просится на язык. — И снова, твоя лавка не торгует, а второму ткачу тоже компенсирует Гильдия, да?
— Молодой человек понимает в торговле намного больше, чем можно предположить по первому взгляду, — без былого сдержанного презрения в голосе вздыхает Иосиф. — Несмотря на явно богатырскую внешность, ум молодого человека впечатляет не меньше.
— Он много в чём понимает, — весело хлопает меня по плечу сидящая рядом Алтынай.
— К сожалению, лично у меня пока нет полного понимания, как сопротивляться этим поборам. — Со сдержанным достоинством вздыхает Иосиф. — Я, с одной стороны, очень хорошо знаю: разбойникам ничего платить нельзя. Даже если они рядятся в форму Гильдий или стражи и защищаются законами: если заплатишь раз, будешь платить всегда… Но здесь моих соплеменников совсем не много. И на взаимовыручку моего народа рассчитывать не приходится.
— Почему не закроете лавку? — задаю вполне логичный и напрашивающийся вопрос.
— Привлекательные возможности. Развитая торговля в городе и окрестностях. Богатые покупатели, не жалеющие никаких денег на роскошный внешний вид. — Достаточно откровенно объясняет Иосиф. — И никого из тех, кто мог бы торговать таким же товаром, как есть у меня.
Ну да, отсутствие конкуренции на уже развитом рынке способно сподвигнуть на героические свершения… В пользу золотого тельца. Впрочем, кто я такой, чтоб судить; каждый самовыражается по-своему.
Мы с Алтынай опять переглядываемся: Иосиф говорит правду, но чего-то явно не договаривает. И мы оба это видим.
— У меня есть мысли, что можно было бы сделать, — Алтынай преображается за какое-то мгновение и из смешливой девочки начинает выглядеть действительно как дочь хана. — Но вначале хотелось бы услышать все имеющиеся соображения полностью.
— Присоединяюсь, — киваю я.
Иосиф, немного поколебавшись, сообщает об объединении торговцев его народа. Которые действуют на территории нескольких стран и которые рассматривают варианты расширения рынков; и по поручению которых он тут проводит что-то типа разведки боем (насколько понимаю, он имеет в виду рынок капиталов, но это я у него уточню позже, не хочу сейчас перебивать).
По их правилам, если за финансовый год у его проекта тут будет убыток, половину суммы ему покроет община. Но вторую половину он вынужден будет компенсировать сам. Потому и настроен бороться до конца.
Плюс, он очень опасается судебных разбирательств с Гильдией ткачей и исков от них же, даже и необоснованных: само отстаивание в суде законности его промысла, почему-то вызывает у него органическое неприятие и опасения.
Впрочем, не могу его судить строго: ценность такого ресурса, как время и нервы, я понимаю очень хорошо. Уже опуская варианты с «объективностью» местного суда.
— У вас, кажется, было какое-то возможное решение, — он цепко смотрит на Алтынай, завершив пересказ своих подробностей.
— Я — родная дочь хана Средней Орды Старшего Жуза. И мне интересно происходящее в городе, — начинает обозначать свою позицию Алтынай, вежливо и спокойно глядя в глаза Иосифу. — Я сейчас ищу тут на рынке тех, с кем могла бы вести свои дела, определяющиеся интересами моего народа. К сожалению, народ пашто категорически для моих замыслов не подходит. Дари — тоже с большой оглядкой, и скорее нет, чем да.
— Так а кто тогда ещё тут остаётся? — удивлённо размышляет вслух Иосиф. — Здесь как раз в основном только пашто и дари. И их разновидности, между которыми, право, разница столь невелика, что и просто незаметна…
— О чём и говорю, — пожимает плечами Алтынай. — Кстати, а сколько человек в этой вашей Гильдии ткачей?..
— Пока не до конца понимаю вашу мысль, — чуть склоняет к плечу голову тот, силясь уловить звучащий подтекстом намёк.
— У меня есть мнение, что я могла бы помочь в конкретном случае непозволительного поведения местной Гильдии ткачей, — опускает веки Алтынай (сейчас совсем не выглядящая ребёнком).
— Что от меня взамен? — опускает локти на стол Иосиф, цепко глядя в глаза Алтынай.
— Пара наших людей у вас в лавке. — Отвечаю ему вместо неё. — Которые будут вам помогать, разносить заказы, делать, что скажете. В разумных пределах. Они же смогут вас защитить в случае чего.
— И моя личная поддержка всех ваших начинаний тут, — добавляет Алтынай, — Поскольку, согласно тамги, я имею право на любую деятельность в этой провинции, включая торговлю, кроме чеканки своей монеты.
— Впрочем, имеет ли право чеканить монету сам Наместник, ещё тоже надо разобраться… — роняю под удивлённым взглядом Иосифа. — Может статься, что у провинции нет своего права эмиссии. С учётом национального вопроса в окрестностях…
Глаза Иосифа открываются всё шире.
— А кем выдана тамга? — осторожно интересуется он.
— Тамга хана выдана моему отцу Великим Султаном. — вежливо отвечает Алтынай. — А я — единственная наследница. На сегодня, ещё и Хранительница. В отсутствие отца.
— Условия тамги не отменяются, в связи с отсутствием хана, а передаются по наследству его потомкам, — поясняю всё ещё весьма удивлённому Иосифу. — Есть пергамент-разъяснение к тамге, можно будет ознакомиться.
Какое-то время мы с Алтынай молча наблюдаем широко открытые глаза старика.