И кстати. Если эти ордынцы настолько богаты, чтоб выбрасывать по полтора дирхама в день за незнакомую старуху, может, хоть с ними удастся обговорить хоть какое-то подобие лечебницы для неимущих кварталов города?
По всем правилам, такая лечебница уже давно должна была быть организована за счёт налогов, собираемых Наместником.
Но увы, в жизни ни единого дирхама на это выделено не было. А сам Файзулла, периодически справляясь в канцелярии Наместника об этом, в ответ встречал только недоуменное качание головой.
_________
– У тебя хорошие компаньоны, Иосиф, – говорит один из приглашённых (тучный сорокалетний мужчина с самой длинной, чёрной, как смоль, бородой) после того, как дочь хана со спутником уходят. – Не кичливые, и достаточно дружелюбные, если говорить о самой девочке.
– Будет ошибкой считать её просто девочкой, – качает головой второй из присутствующих, явно принадлежащий к народу пашто. – Вначале сотник городской стражи. Говорят, даже пикнуть не успел… Потом сегодняшнее объявление касательно Дуррани. То далеко не самое мелкое племя...
– Может, она просто молода и прямолинейна? – смеётся первый собеседник.
– Если у юного и прямолинейного есть своя Орда, ему уже не нужно беспокоиться о произволе сотни городской стражи, – туманно отвечает Иосиф.
– Ладно, не набивай цену. Тут собрались только те, кто оценил, как ты удачно разобрался с городской стражей, – смеётся пуштун. – Хотя, справедливости ради, шакалы совсем … – далее следуют грязные ругательства, от которых остальные присутствующие чуть морщатся. – Свою работу совсем не делают. Только поборы. Уже женщине одной днём на улицу не выйти… Мы передадим, кстати, пожелания дочери хана тем из Дуррани, кто сейчас в городе. Ещё сегодня. Иосиф, передай своей гостье, что пуштуны прибудут на её суд. Я, правда, пока не знаю, кто именно…
Глава 29
– А они между собой на суде не передерутся, если из разных каум люди прибудут? – деликатно осведомляется Иосиф, по которому видно, что это не более чем поддержание учтивой беседы. – Вы же и друг другу порой совсем не друзья?
– Не наша забота, – роняет пуштун. – В Орде пусть сколько хотят дерутся. Там будет кому на них управу наладить. Случись вдруг что… Да и будут же Старейшины скорее всего, не молодые.
– Успеют приехать? – спрашивает сидящий рядом дари.
По инерции, беседа продолжается на туркане (хотя главные участники уже и ушли).
– Да. – Снова лаконичен пуштун.
– Такое впечатление, что ты о турканской Орде лучшего мнения, чем о своих, – ради развлечения, продолжает подначивать пуштуна дари.
– Вот не начинай, – морщится пуштун. – Я за Правду. И если действительно нарушен Пашто-Валлай, то нарушивший должен отвечать. Ты же не жил у нас… Войны между своими не видел. – Пуштун тяжело смотрит на соседа-дари и продолжает. – Лучше самый жестокий, но строго соблюдаемый порядок. Чем власть беззакония и хаоса. Это если нашими категориями считать.
– А какие у вас категории? – спрашивает сосед слева, прикладываясь к пиале с красным чаем, который пьёт только он.
– Сколько детей этого поколения оставит своих детей после себя, – хмуро отвечает пуштун.
– Насчёт жёсткого порядка и хаоса, я бы поспорил, – ни к кому не обращаясь, мерно говорит Иосиф, – но не буду. Не за тем собрались.
– Так я это и не про твой народ и сказал, – удивлённо поднимает брови пуштун. – А про свой. – Затем пуштун как будто спохватывается, что-то вспоминая. – Кстати, всё спросить хотел. Иосиф, а сколько человек из десятка в вашем народе грамотны? В среднем?
– А о каком возрасте сейчас говорим? – отвечает вопросом на вопрос Иосиф, под смех всех окружающих.
– Ну давай возьмём двадцать, двадцать пять лет, – задумчиво отвечает пуштун. – Так сколько?
– А ты сейчас какую грамоту имеешь в виду? – второй раз отвечает вопросом Иосиф.
Под уже почти что неприличный громкий хохот окружающих.
– Нашу, вот такую? – Иосиф выкладывает какой-то символ из фисташек на столе. – Или письменность тех мест и стран, где мы можем находиться?
– Да хоть какую! – теряет терпение пуштун, под уже почти что нечеловеческий смех окружающих. – Хоть какую грамоту! Лишь бы умел записать свою мысль на пергаменте! Хоть как-то!
– Не буду спрашивать, учитываешь ли ты в своём вопросе соблюдение правил той речи, на которой ведётся запись, – задумчиво продолжает Иосиф. – Или, по-твоему, достаточно просто узнаваемо передать слова на письме?
Все присутствующие за столом уже вытирают слёзы, не в силах сдерживать рези в животе от смеха на полный желудок, ещё и после обильного угощения.
– А то ты почему-то так нервничаешь, что мне, право, не ловко, – поднимает глаза на своих собеседников Иосиф (двое из которых уже откинулись назад на подушки и даже не пытаются удержаться за столом сидя, сотрясаясь от хохота). – В общем, из десятка, если к двадцати годам, грамотными в моём народе будут все десять. – Быстро заканчивает ответ джугут, видя, что пуштун теряет последние остатки терпения. – Другое дело, Наджиб, что у нас любой, просто записавший слова, ещё не считается грамотным.
– А что ещё надо-то? – вспыхивает любопытством пуштун. – Ну, пусть один записал, другой прочтёт. Так? Что ещё надо, что прослыть грамотным у вас?
– Во-первых, ты упускаешь умение считать, и считать быстро и правильно. Во-вторых, у нас как раз очень часто надо, чтоб письмо прочёл не какой угодно «друго-о-ой», – передразнивает пуштуна джугут, – а только тот, кому письмо адресовано. Другие, даже прочитав, понять не должны. А попасть, ты прав, само письмо может много кому в руки... Но, на твой вопрос я, кажется, всё же ответил. Не буду сейчас подробно упоминать, что наши с тобой народы по-разному будут оценивать одного и того же человека, грамотен ли он…
Из комнаты, где сидят купцы, слышны только невнятные всхлипы. Но слуг в своём доме джугут никогда не держал (по непонятным для других причинам), и свидетелей веселья ни в каком приближении не обнаруживается.
А дочь степного хана и её охранник уже давно спят в выделенном почётным гостям крыле дома.
_________
На утро приходится подниматься ни свет, ни заря, чтобы к указанному Алтынай часу быть уже в ханском шатре вместе с ней.
За самим пленным маликом, Алтынай говорит, послали на рассвете; и привезти его должны только к полудню.
Гостившие вчера у Иосифа «коллеги»-купцы ржали, как кони, до поздней ночи (интересно, чем он их там развлекал?). Периодически заставляя просыпаться и меня.
Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, потому пришлось терпеть.
Алтынай, кстати, в отличие от меня, спала, как убитая: вот они, плюсы молодого возраста.
– Слушай, а как этот суд будет происходить? – спрашиваю её уже в лагере. – Я должен что-то знать заранее, должен как-то готовиться?
– Вообще, существует два варианта, – начинает отвечать она, попутно готовя всё к завтраку на двоих. – Обычно, имеющая претензии семья высказала бы всё прилюдно. Бий опросил бы свидетелей и участников, рассмотрел бы все обстоятельства и доказательства и вынес бы решение. Но это бы годилось, если бы не все сегодняшние обстоятельства.
– И где у нас тут бий? – развожу руками. – Опять же, насколько решение нашего бия устроило бы остальные народы, тех же пашто? Коль скоро ты приняла решение звать и их.
– Ну, если руководствоваться строго условиями тамги, то всё, что происходит в Степи, решается в самой Степи, – задумчиво сводит вместе брови Алтынай.
Подавая лепёшки и мясо с чаем на завтрак.
– Потому, решения нашего бия было бы достаточно, если глядеть только на Закон, – откусывает кусок от своей лепёшки она. – Но тут задета семья хана. Более того, последний наследник мужского пола… Значит, нужен представитель семьи хана, имеющий от этой семьи все полномочия.
– А какие именно могут быть полномочия, например?
– Например, объявить кровную месть, – отвечает Алтынай. – И потребовать наказания всего рода обидчика, вплоть до седьмого колена. Или проследить, чтоб это наказание было исполнено в точности, без исключений.
– Это имеются ввиду дети? – уточняю для себя все детали, стараясь не испытывать эмоций. – Что за исключения?
– Нет, детей ростом ниже стремени никто не трогает. Обычно, – продолжая жевать, качает головой Алтынай. – Ну и девочек тоже не трогают, не достигших понятного возраста... Хотя-я-я-я, тут возможны и варианты; в зависимости от того, насколько сердиты хан, его семья и её представители на суде… А исключения – это обычно старые, больные и немощные. Но в нашем с тобой случае это обсуждать не имеет смысла, поскольку я сама и участник, и свидетель, и член семьи хана. И бия у нас нет. А тут в роли бия нужен кто-то с авторитетом и именно таким опытом. Чтоб никому в голову не пришло оспорить его решение… При наших обстоятельствах, было бы логично позвать аксакалов, – смеётся Алтынай. – Но Еркена, например, звать особого смысла нет, особенно после того, как ты его из шатра выпроваживал. А с остальными уже я постерегусь связываться. Они могут встать на его позиции не потому, что он прав…
– А потому, что они одного круга и возраста?
– Ага, старики же. Просто из старческой вредности…
– Я бы посмеялся. Если б не обстоятельства. Так какой выход ты видишь?
– А я сейчас не собираюсь никому доказывать свою правоту, – серьёзно говорит Алтынай. – Мне хватит того, что я знаю. Чтобы принять решение, и осуществить его, моих возможностей хватит.
– А зачем ты позвала пуштунов?
– Правило хорошего тона, – пожимает плечами она. – Живём почти на одной земле. Какое-то время даже ели вместе один хлеб… Позвала их в память об этом. Не хочу уподобляться им в беззаконии. Ну и, это дело должен был разбирать Наместник. Которого я вообще не понимаю. Хочу понять, насколько простой народ согласен здесь с Правилами и Законами.