— К чему усложнять лишний раз?! — ещё не отойдя от неприятного момента, поморщился Хамза. — Это что, так важно? Какая разница, в чём её обвинить?
— У нас не бесправная дикость, у нас всё по закону, — аккуратно и тщательно проговорил судья, перебирая листы пергамента на столе. — Обвинение должно быть полностью законным… тщательно оформленным… с упомянутым перечнем доказательств, которые либо не сохраняются, либо сложно проверяются…
— Может, оскорбление Султана? — раздалось от весёлой троицы сзади. — Мы свидетели, га-а-а-га-га…
— Я ему родня, червь! — девчонка явно пыталась использовать иллюзорные шансы добиться справедливости.
— Не имеет никакого значения, — добродушно сообщил ближайший охранник. — Всё уже решено, и кроме воли наместника больше ничего не имеет значения.
Остальные вообще проигнорировали заявление девчонки.
— А ведь какая хорошая идея, — встрепенулся судья. — И доказывать ничего не надо, и заодно можно сразу язык отрезать, чтоб не болтала потом! Ну, мало ли, кто её разыскивать будет, — задумчиво добавил он.
Присутствующим было понятно, что ханский знак на шее девчонки явно не даёт судье покоя. Толстяк точно собирался и с Наместником не поссориться, и от возможной проверки подстраховаться (случись вдруг кому проверять законность вынесенных им решений).
— Мало ли, вдруг и правда родня… — продолжал переживать толстяк, веселя стражников. — А писать, пусть пишет. Если грамотная…
В грамотность дикарки из степи, естественно, никому из присутствующих не верилось.
— Язык ей без надобности, — с досадой согласился Хамза, прикидывая, что теперь придётся обратно переться во Дворец.
Делая крюк, чтоб чётко выполнить судебное предписание.
— Наместнику от неё язык совсем не нужен, — гоготнули сзади.
_________
— Зайдите в здание стражи по дороге во Дворец, там ей и язык удалят, — судья, закончив что-то быстро писать, протянул Хамзе сразу три свитка пергамента. — Сделайте прямо сегодня, вот сразу как выйдете отсюда. Вот моё судейское решение, вот это для стражи, вот это вам…
— Это же произвол и беззаконие! Аллах покарает всех вас! — забилась в руках мужчин девчонка, веселя их тем самым ещё больше.
— Знала бы ты, как часто я это слышу, — с тёплой отеческой улыбкой кивнул ей судья. — Если моя нынешняя жизнь — кара, то пусть она длится как можно дольше.
Его мягкий и дружелюбный тон никак не вязался с тем, что он говорил и делал.
Впрочем, кроме девки, все окружающие знали: за каждое такое «решение» Наместник более чем щедро благодарил судью. Толстяк только что, благодаря росчерку пера, стал на четверть особняка богаче.
Причём особняк этот был из мрамора.
Глава 24
— Актар, погоди!
Не успеваем мы удалиться метров на двести, как сзади нас догоняют двое из присутствовавших в момент, когда я вошёл.
— Извини, забудь, что мы только что говорили, — дед возраста самого Актара хватает его за рукав, останавливает и пытается отдышаться. — Я был неправ. Мы были неправы… Погоди, не ходите туда. Сейчас мы людей соберём, кто из молодых есть рядом!..
После быстрого бега и длинной фразы, у догнавшего нас сбивается дыхание. Секунд пятнадцать он только сопит, его восстанавливая.
— Хорошо, — соглашается Актар, на лбу которого моментально разглаживается глубокая морщина. — Но ждать некогда, мы торопимся.
— Малым числом мы всё равно ничего не сделаем! — возражает второй, который помоложе.
— Братья-пашто, — беру Актара и второго старика под руки, увлекая дальше по улице. — Мы с Актаром остановились на том, что сейчас буду командовать я. Вы меня не знаете, но поверьте, так будет лучше.
— Мы не против, — обобщает за всех тот, который моложе. — Но что надо делать?
— А вот это я по дороге и расскажу, — продолжаю держать стариков под руки, потому что они, кажется, норовят встать на месте. — У нас есть знакомая старуха, желательно с базара? Которая бы говорила на дари, на пашто и на туркане одинаково хорошо? Которая бы не боялась скандалить, даже с мужчинами? Осталась бы давно без мужа, вела бы хозяйство сама, при том пользуясь уважением на улице? Желательно чтоб у неё было много детей, которые давно разъехались по миру.
Актар переглядывается с тем из товарищей, с которым они одного возраста, и вдруг прыскает прямо на ходу:
— Ещё жива?! — спрашивает он, даже не называя имени.
— А что ей сделается, — легкомысленно отмахивается его престарелый товарищ. — Ещё и нас с тобой переплюнет…
— Если я хоть чуть понимаю в жизни, у этой старухи должна быть точно такая же либо подруга, либо родственница, — продолжаю добавлять в план «обеспечение». — С которой они то ссорятся на всю улицу, то не разговаривают подолгу. Но на праздники всегда вместе; и если что случается — они первые друг другу помогают. Есть такая вторая женщина?
Актар вопросительно смотрит на старого товарища:
— Вот чего не знаю, того не знаю. С кем-то дружит?..
— Не то чтоб подруга; младшая сестра мужа, который умер, — отвечает тот. — В остальном, всё так.
Деды начинают ржать на ходу, а тот, что помоложе, спрашивает:
— Бабки везде такие? Думал, это только наша достопримечательность.
— Видимо, не только, — дипломатично удерживаюсь от обобщений. — Ещё нужна повозка, можно арба. Желательно с ишаком, чтоб бабка сама могла управлять. Кстати, это всё не бесплатно! От имени Орды, отблагодарю по-честному.
*********************
Полусотник, выйдя из судебного помещения в приёмную, сделал знак остальным, чтоб остановились, и опустился спиной на один из диванов, не обращая внимания на окружающих.
Какое-то время он боролся с собственной злостью. Так хорошо начинавшийся вечер обернулся дополнительными хлопотами. Не будь в решении судьи пункта об «урезании языка», в принципе, день можно было бы считать оконченным.
«Сбросил» бы девку на людей; подчинённые довели б её до дворца (он же — место содержания преступника, определённое судебным решением). Там её сдали бы на руки огромной нелюдимой бабище — и всё.
А он бы в это время уже мог шагать в мало известный, закрытый забором, но такой очаровательный дом… на весь вечер, вплоть до утра. Только для этого надо ещё забежать домой, сменить одежды на более подобающие, посетить баню с подогреваемыми мраморными полами…
Вот вместо этого всего (будь проклят жирный судья), теперь предстояла целая эпопея, вовсе не такая приятная.
В отличие от Столицы, в местной дыре урезание языка представляло собой не небольшую экзекуцию (раз и навсегда лишающую рабынь наместника возможности пожаловаться, поскольку грамотностью даже самые красивые девки обычно похвастаться не могли). В Столице, в отличие от этого города, в экзекуторской всегда присутствует дежурный целитель, который и кровь останавливает, и лишнюю боль снимает.
Здесь же, в лапах местных коновалов, уже были случаи, когда экзекуция завершалась смертью «преступницы». Пара человек, брыкаясь и вырываясь до последнего, своими рывками не дали остановить себе кровь (Хамза до сих пор не понимает, как целых два раза подряд можно было удалять язык НЕ раскалёнными докрасна ножницами. Даже он, далёкий от этой работы, знает: раскалённый металл прижигает сосуды и незамедлительно останавливает кровотечение. В итоге, девки померли прямо в здании стражи. Ещё кто-то не выдержал сильной боли; остановка сердца, кажется; дворцовый лекарь говорил что-то такое.
Понятно, что ни о каком штатном целителе в аппарате этой городской стражи речь не шла, это не Столица (масштабы, соответственно, не те).
По местным правилам, сопровождать на т а к у ю экзекуцию (и с неё тоже) преступницу должен был сам полусотник (как будто его «огонь» мог чем-то помочь в случае чего! Идиоты…).
Над душой Хамзы, конечно, ещё довлел отчасти соблазн: махнуть на всё рукой, саму девку перепоручить подчинённым и шагать, куда собирался. В этом случае, пройди всё нормально, о нём никто и не вспомнит наутро. Ещё хорошо, если девка после всего будет как снулая рыба (из-за боли, из-за потери крови, из-за неожиданной смены положения в обществе).
А если вдруг возникнут какие-то сложности? И если Наместник будет разбираться — как так, почему не уберегли?
Одно дело — свидетельства рядовых незнатных стражников (язык не поворачивается назвать простолюдинов боевыми товарищами, хотя что-то в этом слове было). У тех могли и головы полететь.
И совсем другое дело, если успокаивать разбушевавшегося наместника будет «брат», тоже маг, тщательно и добросовестно п р и с у т с т в о в а в ш и й л и ч н о при всех процедурах; и лично свидетельствующий, что девке просто не повезло. А сделано всё было правильно.
Вообще-то, вероятность «плохого» исхода была невелика. Но Хамза отлично знал: если ты собрался расслабиться, всё, что может пойти на службе не так, обязательно пойдёт не так.
Вздохнув с сожалением, он рывком поднялся с дивана, кивнув остальным на двери:
— Двигаем в здание стражи! Идём вместе.
От остальных, видимо, не укрылась его борьба с самим собой, потому что сзади раздался глумливый смешок (сразу из трёх глоток).
Ещё пару лет назад Хамза бы очень возмутился и без разговоров пересчитал зубы всем без разбора прямо тут. Но сейчас, чуть пообтесавшись, он уже не придавал того значения «форме» отношений, зная от старшего родственника, что их «содержание» много важнее.
Пока каждый из полусотни еженедельно отдаёт одну десятую своего жалованья лично ему, Хамзе (а жалование, не уставал он напоминать сам себе, здесь платиться в полной мере и в срок), пусть хмыкают за спиной сколько угодно.
Власть — это выполнение другими людьми того, что правильн