оказались возможности и против магов, — Актар многозначительно выдерживает чеховскую паузу. — Но кроме тебя, среди нас никого другого с такими возможностями не было. Потому двух магов на той площади, даже против наших полутора сотен, было за глаза.
— Вот это и есть пример, уже с нашей стороны, когда страх выводит из строя соображалку, — говорю серьёзно.
В принципе, мы с Актаром уже давно не выбираем, что сказать друг другу. Я, кстати, замечал: если я начинаю подбирать слова (чтоб его не обидеть!), он сразу замечает это и злится. И наоборот: если я говорю, что думаю, то даже прямая грубость или нетактичность не выводят его из равновесия (впрочем, возможно, это только со мной так).
— Актар всполошился, когда тебя стражники повели в суд — продолжаю в сторону Алтынай. — Причём, перепугался он не на шутку.
— Да. — Коротко роняет пуштун. — Хоть и не за себя. Но сильно.
— А это — иллюстрация к первому постулату: пугать надо тем чего боится конкретный человек. Вот нашего Актара у противоположной стороны очень хорошо вышло испугать: мозги ему отшибло напрочь, — смеюсь, приподнимаясь в седле. — Он порывался прямо там идти врукопашную, не глядя ни на что…
— Всё так, — спокойно кивает Актар. — Ты неглуп, я всегда это говорил… Меня мало чем можно напугать. НО случись что с ней, — кивок в сторону Алтынай, — и лично в моей жизни это стало бы едва ли не наибольшей трагедией. Объяснить, почему?
Лично мне и так понятны все его резоны, потому оставляю вопрос без ответа.
Во-первых, без Алтынай набирающее силу «народное строительство» в провинции теряет легитимность и результаты труда общин становятся предметом изъятия со стороны любой власти (в зависимости, передадут ли землю Шаху).
Во-вторых, старик прикипел к Алтынай и в беседах с ней проводит порой больше времени, чем со всеми остальными, вместе взятыми.
В-третьих, ответственность за женщину, находящуюся на твоём попечении. Для пашто это краеугольный камень культуры. И хотя Алтынай имеет свои собственные соображения, кто из них с Актаром на чьём попечении, но вслух она ему этого никогда не говорит (потому что умная и деликатная).
— Приятно, — открыто и простодушно улыбается Алтынай, отсвистывая что-то непонятное.
Затем разведя руки, она прихватывает поводья наших с Актаром коней одновременно. После чего выстраивает трёх лошадей бок в бок и просовывает свои ладони нам подмышки.
Актар моментально расплывается, как снег на огне.
Я не очень люблю подобные кавалерийские упражнения и трюки (совсем не люблю, если честно), но сейчас не тот момент, чтоб качать права либо что-то корректировать.
Какое-то время трясёмся таким образом (в неудобном лично для меня положении).
Тут, кстати, надо понимать, что подобный прямой тактильный контакт для многовековой культуры пашто — прямой запрет. Ну не может женщина — вот так, просто так — касаться мужчины. Тем более, чужого и на людях.
Актар, естественно, подобный демарш воспринимает исключительно как знак близкого расположения к себе (а не как различие обычаев) и после каждого такого прикосновения Алтынай потом цветёт по половине дня.
А она, как мне кажется, вполне осознанно этим пользуется (когда требуется разрядить напряжение).
— Есть что-то, что лично мне ещё следует принять во внимание? — деловито спрашивает Актар, полностью оттаяв душой через пару километров. — Кроме того, что в страхе и в волнении лично мне ничего быстро решать не стоит?
Я, кстати, регулярно поражаюсь его способности делать хорошие выводы в самых плохих (для него) ситуациях, не смотря на любой понесённый им эмоциональный ущерб.
— А давайте посоветуемся. Тот Нурислан, который… — делаю паузу, убеждаясь, что меня понимают и слушают. — Вот у него на связи в нашем городе были полтора десятка незнакомых между собой людей, из местных, которые могут нам очень осложнить жизнь в городе. Особенно в вопросах, связанных с возможной передачей Провинции Шаху.
— Отравить колодцы и одного за ночь хватит, — понимающе кивает Актар.
— Или мясо на леднике, — ёжится Алтынай.
— И многое, многое другое, я вам даже рассказывать не буду всех возможностей… Вот мне кажется, что их всех надо срочно изловить. Правда, я не могу придумать, как это сделать, чтоб была соблюдена справедливость, — задумываюсь на мгновение. — Ведь для соседей и обывателей, они — простые жители. И только мы знаем, что они на самом деле регулярно получают немалые для них деньги совсем за другое. И это «другое» часто противоречит и божьим законам, и человеческим.
Благодаря Разие, из головы задержанного в Бамиане мы вытащили все подробности. Которые для меня выглядят как вполне себе работающие основная и дублирующая агентурные сети. Только вот не знаю, какими словами и понятиями это объяснять с е й ч а с.
«Сети», кстати, были вполне себе саморегулируемыми. Имели собственные независимые (пересекающиеся и опять дублирующиеся) планы мероприятий, на самые разные случаи; в том числе если этот «Нурислан» исчезнет. Для местного общества, со скоростью звука впадающего в панику от всего нештатного — за глаза, если в угрожаемый период. А проверять «наследников Нурислана» на профессионализм, выучку и добросовестность мне почему-то не хочется.
Плюс, но тут неточно, вроде бы существует даже склад той самой дряни, от которой я на границе бегал по горам от тамошних вояк и ел человечину. Зачем его оставили — могу только догадываться.
Не иначе как на тот случай, когда землю вместе с народом решат передавать Шаху, а народ воспротивится.
Пустые изумрудные копи в горах гораздо лучше, чем они же — но с бунтующим в окрестностях народом. Условия вырабатываемых с Исфаханом соглашений нам, естественно, неизвестны.
— Я бы не громоздил сложностей, — бухает в лоб Актар. — Алтынай вообще устраняем от того вопроса, поскольку земли как-бы принадлежат пашто. Согласен? — он испытывающе смотрит на меня, под любопытным взглядом Алтынай.
— И что ты предлагаешь? — задаю встречный вопрос в стиле Иосифа.
— Я говорил с Разиёй… — мнётся Актар. — Она осталась совсем одна, и ей нужна поддержка. Мужская поддержка, потому что иначе в нашей жизни никак. Она не против вступить в мой хель, на правах обособленной ветви.
— Так у вас же женщины не наследуют!.. — выпаливаю сгоряча, не подумав.
Потом осекаюсь и прикусываю язык.
— У неё будет полная свобода действий, над ней не будет никого, и все её богатства будут в её полном распоряжении. — Чеканит Актар, не углубляясь в детали их договорённостей. — Моё главенство — чисто номинальное. Чтоб ей среди нас междоусобиц не хлебать. Я ни жениться на ней ни понуждать к чему-либо не собираюсь. Пусть девочка просто спокойно живёт, как хочет.
Актар осекается, когда соображает, что в последней фразе уже он сболтнул лишнее; под глумливое хмыканье Алтынай, которое он игнорирует.
— Разия взяла из Бамиана того паренька к себе, на правах родственника, — продолжает Актар. — Так что, если по букве правил, то и мужчина у неё в семье уже есть.
— А-а-а, так вот зачем Мазияр тащится с ней! — нетактично выдаёт Алтынай, с размаху хлопая себя по лбу ладонью. — А я уже подумала…
— С ума сошла? — вздыбливает брови мало не на затылок от удивления Актар. — Ему десять лет!
Алтынай отбрасыает поводья на шею коня и картинно закрывает рот двумя руками.
А я бы с коня так упал.
— У Мазияра очень бедная семья, и его мать согласилась, доверить Разие опеку над парнем на ближайшие пять лет, — сообщает Актар. — Разия и в средствах не стеснена, и научить может парня очень многому. Собственно, его как бы в воспитание ей и отдали. Чтоб читать, считать, общаться научился… а не то, что ты подумала, — мстительно припечатывает он, глядя на покрасневшую от смущения Алтынай.
— Гхм, люди. Это всё здорово, но речь была о другом, — деликатно возвращаю собеседников к изначальной теме.
— А-а-а, так там всё просто. Опрашиваем с помощью Разии, кто что на самом деле думает из этого твоего списка подручных Нурислана, — легкомысленно отмахивается Актар. — Потом пашто решают вопросы. С каждым отдельно. Если что, это будет личная вражда моего хеля с родичами того человека. Может, кого-то из них даже убивать не придётся? — задумчиво завершает логическое построение пуштун и сам же зависает над собственной мыслью.
— Это если у него грехов за душой нет? — серьёзно спрашивает Алтынай.
— И грехов, и греховных намерений, — отвечает Актар. А затем он поражает меня своей неожиданной приверженностью к Исламу и арабскому языку, — Inama al amalu bil niyatii. Судят по намерениям.
— Что это с тобой, — давлюсь набежавшей в рот слюной от неожиданности. — С каких это пор ты цитируешь что-то кроме Пашто Валлай?
— Это Первый из Хадисов Имама ан-Навави, — как первокласснику, снисходительно и победоносно поясняет Актар.
А я удерживаюсь от ребячества и не открываю с ним дискуссию об остальных тридцати девяти. Поскольку «Сорок Хадисов ан-Навави» я тоже знаю, пожалуй, не хуже него… Включая не только сами хадисы, а и их трактовки несколькими поколениями живших после.
— Я знаю, что это за хадис, — улыбаюсь. — Удивлён, что ты всем сорока следуешь.
— Ну, не всем сорока, — тут же смущается Актар, который никогда и никому принципиально не врёт. — Но если мысль хорошая, а человек, сказавший её — достойный и мудрый, почему не принять в сведению?
— Тем более что с Разиёй появляется ошеломительная возможность оценить не только дела, а и эти самые намерения, — оглушительно смеётся Алтынай. — Давая практику собственному менталисту, я сейчас о Разие, и натаскивая этого самого менталиста на практических задачах: ну мало ли, что хелю ещё когда понадобится?
— На всё Воля Аллаха, — сконфужено краснеет Актар, который, видимо, считал свои такие намерения исключительно собственной тайной, принадлежащей одному-единственному человеку.