Тем временем ропот в зале всё возрастал, и в этом ропоте всё чаще слышались слова поддержки, нацеленные на Гектора…
Произошло именно то, чего я так сильно опасался. Августа стояла, словно изваяние и не верящим взглядом смотрела на окружающих её магов. Холодная ярость, пылавшая в ней, была такой силы, что у меня складывалось стойкое ощущение, будто воздух вокруг нее наэлектризован до предела.
Она видела, как её тщательно выстроенная атака рушится прямо на глазах, а её честь беспардонно топчут, обвиняя в меркантильности и отчаянии. Она видела едва скрываемое торжество в глазах Малфоя и ему подобных. И так же она видела, как Гектор, под защитой лживого обета и всеобщего скепсиса, выходит сухим из воды.
Она кинула полный отчаяния взгляд в сторону Дамблдора, который вроде как должен был находиться на стороне «светлых» семей, однако старик лишь едва уловимо пожал плечами, и посмотрел на неё с ТАКИМ упрёком во взгляде, что даже мне стало понятно, что он очень сильно не доволен самоуправством Августы, и что она не посоветовалась с ним, перед тем как заварить всю эту кашу. Он словно хотел сказать, что и рад бы помочь, однако против мнения большинства он в этом вопросе не пойдёт.
Именно в этот момент со своего места поднялся Амос Диггори. Его обычно добродушное лицо в этот раз было строгим. Он не принадлежал к лагерю Малфоя, но в то же время не был открытым союзником Дамблдора. Он придерживался нейтралитета, и его слово имело вес честного человека.
— Господин Председатель, уважаемые члены Визенгамота, — его голос прозвучал твердо, разом заглушая последние перешептывания. — Споры о доказательствах и мотивах участников слушания могут длиться вечно, но есть аспект, который мы с вами упускаем. Конкретно — я сейчас говорю о Статуте VII «О Семейных Узах и Защите Крови».
Пункт третий этого устава гласит: «Даже если вина обвиняемого в преступлении против члена Дома не доказана судом Визенгамота окончательно, а обвинение было выдвинуто Главой Дома или законным Наследником, обвиняемый не может далее оказывать какое-либо влияние, прямое или косвенное, через служебное положение, финансовый контроль или иные рычаги, на членов семьи обвинителя, особенно если они находятся в уязвимом положении».
Он сделал паузу, позволив сказанным словам проникнуть в сознание каждого в этом зале. Закон был старым, архаичным, редко применяемым, но он существовал. Он защищал чистоту крови и семейные устои от потенциальной мести или давления.
— Фрэнк и Алиса Лонгботтом, — продолжил Диггори, глядя прямо на Дамблдора, а затем обводя взглядом зал, — находятся в Святом Мунго. Они полностью зависимы от учреждения, где господин Уизерби занимает ключевую должность. Даже если мы сегодня не установим его вину окончательно, сам факт выдвинутого обвинения со стороны рода Лонгботтомов, и потенциальная возможность влияния господина Уизерби на судьбу пациентов, являющихся членами этого Дома, требует превентивных мер согласно этому статуту.
Предложение Диггори повисло в воздухе, заставляя каждого очень сильно задуматься. По сути — это был гениальный ход, который позволял не оправдать Уизерби, но и не осудить. Просто… нейтрализовать его влияние на род Лонгботтомов, прикрывшись древним законом, и тем самым частично удовлетворить иск Августы.
Всё это время я не сводил взгляда с Дамблдора, и когда Диггори озвучил своё предложение — чётко увидел, что старик сомневается! Вообще — у меня сложилось стойкое ощущение, что он не хочет ничего менять, но так же он видел, что большинству присутствующих нравится прозвучавшее предложение. Именно поэтому он громогласно произнёс:
— Предлагаю постановить, что с текущего момента господин Уизерби полностью отстраняется от любой финансовой, административной или лечебной деятельности, касающейся палат Фрэнка и Алисы Лонгботтом. Более того, учитывая особую уязвимость пациентов и необходимость абсолютного беспристрастия, дальнейшее их лечение, включая финансовые вопросы, следует передать другому лечебному заведению.
В тот же миг в зале воцарилась звенящая тишина. Выдвинутое предложение было юридически безупречным и политически удобным для большинства магов. Оно снимало напряженность, защищало пациентов от гипотетической мести Уизерби, и при этом оставляло самого Уизерби на свободе, а его покровителей — в тени. Малфой слегка кивнул, и его тонкие губы тронула едва заметная улыбка. Это был приемлемый компромисс.
— Ставлю на голосование предложение господина Диггори, — провозгласил Дамблдор, явно довольный возможностью замять скандал.
Я уже прекрасно видел куда дует ветер, поэтому без малейших сомнений разломил пластину, присланную Луной на мой призыв о помощи, которую всё заседание сжимал в кармане. В зале же тем временем поднялся целый лес рук, со светящимися палочками. Я чётко видел, как голосуют даже те, кто минуту назад смотрел на нас с искренним сочувствием.
Страх перед сложностями, перед раскрытием неприятной правды, перед силами, стоящими за Уизерби, оказался сильнее, чем желание узнать правду. Удобная ложь о алчности моей бабушки оказалась намного приятнее горькой правды о коррупции и финансировании террора. Все наши тщательно собранные доказательства, были просто проигнорированы, как дорогая, но никому не нужная игрушка.
— Предложение принято большинством голосов, — объявил Дамблдор. — Гектор Уизерби, вы отстранены от работы с делами пациентов Лонгботтом. Эти пациенты должны быть перемещены из Мунго в кратчайшее время, чтобы не было конфликта интересов. Заседание закрыто!
В тот же миг зал буквально взорвался шумом. Люди вставали, и каждый считал своим долгом обсудить только что прошедшее заседание. Уизерби, под охраной двух стражников, которые нужны были не сколько для охраны ОТ Уизерби, сколько для охраны самого Уизерби, уже вели к выходу. Проходя мимо нас он бросил быстрый, полный странной смеси страха и торжества взгляд на замершую Августу, и стремительным шагом направился на выход из зала.
Глядя вслед удаляющемуся магу, я с мрачным обещанием подумал:
«Победа в битве ещё не означает победу в войне, дорогой Гектор… Не смотря на то, что ты остался безнаказанным — главной цели мы добились, и Фрэнк с Алисой больше не являются твоими заложниками…»
Глава 38. О пользе предусмотрительности
Моя бабушка стояла и в неверии смотрела на происходящее. Её рука, сжимавшая резную ручку трости, была белой от напряжения, сковавшего всё её тело.
Тщательно выстроенная атака, благодаря которой должна была свершиться месть за сына, невестку, и честь рода — всё в одночасье рухнуло, рассыпавшись в прах под напором лживого обета и политического конформизма.
Именно в этот момент в нашу сторону из потока расходящихся магов выскользнула хорошо знакомая фигура волшебника, которого мне сейчас хотелось видеть меньше всех.
Его платиновые волосы были как обычно безупречно уложены, а мантия лежала идеально выверенными складками. На губах этого волшебника играла тонкая презрительная улыбка, что в сочетании с высокомерным взглядом вызывало безудержное желание эту самую улыбочку слегка поправить…
— Мадам Лонгботтом, — голос Малфоя был приторно-медовым, но только совершенно глухой человек не услышал бы, что каждый его слог нёс в себе тонну язвительности и издевки.
Он слегка склонил голову, изображая учтивый поклон, после чего протянул:
— Позвольте выразить… восхищение вашей неутомимой энергией. Редко кто в ваши годы сохраняет такую… ревностную заботу о семейных делах, хотя, — он сделал паузу, во время которой его холодные глаза успели скользнуть по неподвижной фигуре Августы, а затем с едва уловимым презрением — и по мне, — порой эта самая ревностность может застилать глаза, мешая видеть более широкую картину.
Истинно древние рода, как мой собственный к примеру, знают цену терпению и… изяществу в достижении своих целей. Прямые атаки, увы, не всегда продуктивны. Особенно когда хватка исполнителя этого удара… ослабевает.
Он не обвинял открыто, но зато тонко, почти невесомо, указывал на ослабление позиций Лонгботтомов, на их будто бы утраченную способность держать ситуацию под контролем, да и вообще — он искренне наслаждался моментом, а так же своим «остроумием».
Августа медленно повернула к нему голову, приложив нечеловеческое усилие, чтобы разорвать сковавшее её оцепенение. В следующий миг её глаза вспыхнули холодным, смертоносным огнем, и она уже открыла рот, готовая изрыгнуть поток ответного яда, но прежде чем она успела выдохнуть хоть слово, рядом с нами материализовалась другая фигура.
Высокая, в ослепительно-золотистых мантиях, с длинной седой бородой — Альбус, мать его Дамблдор. Его появление было внезапным и беззвучным, а голубые глаза, обычно теплые и искрящиеся, сейчас смотрели на Августу с выражением глубокого, почти отеческого разочарования.
— Августа, — произнес он тихим голосом, но сделал это с такой внутренней силой, что его голос с лёгкостью перекрыл начинающуюся истерику бабушки, и заставил Люциуса сделать шаг назад, однако эта маленькая не приятность не смогла стереть с его рожи мерзкую ядовитую полуулыбку.
— Августа, дорогая моя… — Дамблдор покачал головой, и в этом движении было столько укора, что Августа невольно сжала губы. — Почему? Почему ты не пришла с этим ко мне? Зачем было созывать это… представление, не обсудив свои подозрения, и не взвесив все последствия от своих действий? — Он вздохнул, и этот вздох был полон горечи мудреца, вынужденного расхлебывать последствия чужой глупости.
— Столько шума, столько… ненужного внимания. А ведь всё могло быть решено тихо, дипломатично, без этого публичного… кровопускания.
Альбус действительно был искусным политиком, и имел все шансы на то, чтобы пристыдить Августу своей речью, однако к его несчастью моя бабушка сейчас пребывала в до невозможности взвинченном состоянии, и в результате неуместного нравоучения она переключилась на Дамблдора… и взорвалась шипящим криком: