Ну что ж, теперь учителем становился я.
– Видишь ли, друг мой Анс, для нас, жителей бывшей России, так же, как и для той их части, национальная принадлежность которой определяется ныне московской пропиской, власть всегда представлялась чем-то вроде стихийного бедствия. Каждый из тех, кто живет в зоне повышенной сейсмической активности, всегда помнит о том, что землетрясение случится в любом случае, будет ли он выражать по этому поводу свое недовольство или нет. Но кто окажется подготовлен соответствующим образом к тому, что может случиться в любой, самый неподходящий момент, имеет значительно больше шансов остаться после катастрофы живым. Примерно так же мы относимся к любым решениям, принимаемым властями: зная заранее, что ни к чему хорошему для нас они не приведут, мы стараемся принять превентивные меры, чтобы снизить их отрицательное воздействие хотя бы в масштабах одной отдельно взятой квартиры. Что бы ни затевали власти, мы в первую очередь думаем не о том, насколько это реально, а о том, как будем жить, если вдруг бредовая фантазия какого-нибудь очередного правителя воплотится в жизнь.
Взгляд у Гамигина был такой, словно я рассказывал ему о фактах каннибализма, имевших место в последние годы на улицах Москвы. То, что он слышал, казалось ему настолько диким, что он невольно отказывался принимать это как реальность.
– Ты считаешь это правильным? – по-прежнему удивленно спросил у меня Гамигин.
– Не знаю, – пожал плечами я. – Мы просто привыкли так жить, потому что никогда не жили иначе. Видишь ли, Анс, для того, чтобы понять подобную философию, нужно родиться и прожить большую часть своей жизни здесь, желательно не выезжая за границу даже ненадолго. Так что давай лучше вернемся к нашим баранам, то бишь к Красному Воробью, Соколовскому и Щепе.
– У тебя есть какие-то новые соображения на этот счет?
Взгляд у Гамигина был несколько отсутствующим – должно быть, он все еще продолжал размышлять над тем, что я ему сказал.
– Скорее не соображения, а повод для сомнений. – Гамигин никак не отреагировал на эту мою весьма осторожную фразу, поэтому я перешел к более расширенному ее изложению: – К открытию Соколовского, как нам известно, проявляют весьма активный интерес не только святоши, которым известно о нем по крайней мере то, что счел им нужным сообщить сам ученый. Чекистам суть открытия Соколовского скорее всего неизвестна, но их подхлестывает то, что к нему проявили интерес святоши. Симон даже если и понимает смысл того, что предложил ему на продажу Красный Воробей, то для него все это представляет прежде всего чисто коммерческий интерес. Но существует и еще одна заинтересованная сторона, которая пока еще никак себя не проявила.
Я сделал паузу, предлагая высказаться черту.
Гамигин ничего не сказал.
– Ты по-прежнему настаиваешь на том, что явился два дня назад в мою контору только затем, чтобы я помог тебе установить личность трупа, исчезнувшего таинственным образом из морга вашего управления? – спросил я.
Ни один мускул не дрогнул на лице черта. Он молча смотрел мне в глаза до тех пор, пока я сам не отвел взгляд в сторону.
– А тебе кажется, что я, как и все остальные, включился в охоту за сокровищами? – спросил Гамигин ровным, невыразительным, совершенно не свойственным для него голосом.
– Если говорить начистоту, то история с убийством Ястребова, от которого не осталось даже трупа, представляется мне слишком уж невероятной, – признался я. – В особенности в свете всего того, что произошло за истекшие сутки.
– Мы разве уже не доверяем друг другу?
Я не знал, куда деваться от пронзительного взгляда глаз Гамигина, превратившихся вдруг в капельки застывшей черной смолы.
– Ты даже не дал мне никаких зацепок, с которых я мог бы начать расследование.
Произнесенная мною фраза должна была бы обвинять детектива Гамигина, повесившего на меня мертвое дело, но прозвучала она так, словно это я сам оправдывался.
– У меня не было ничего, кроме фотографии мертвеца, невнятных показаний портье из гостиницы, в которой он проживал, и отметки о прибытии Ястребова в Ад, сделанной на паспортном контроле, – невозмутимо-спокойным голосом ответил мне черт. – Я даже не знал, с чего начинать расследование. Поэтому и обратился к тебе, рассчитывая, что у частного детектива из Московии, возможно, имеется опыт в делах подобного рода.
– Можно подумать, в Московии из городских моргов ежедневно исчезают мертвецы, – саркастически усмехнулся я, – а частные детективы только тем и занимаются, что их разыскивают.
– Значит, ты ничем не можешь мне помочь?
Я молча развел руками.
– Почему же ты взял аванс?
Вопрос чисто риторический. В приличном обществе подобные вопросы не задают. А если и задают, то сразу же после этого, не дожидаясь ответа, бьют по роже того, кому вопрос был адресован. Но Гамигин смотрел на меня, ожидая ответа. Как будто я мог хоть что-то на это ответить.
– Я взял деньги, потому что вы мне их дали!
Схватив со стола банку пива, я нервно дернул за кольцо. Шипящий поток пены ударил из-под крышки и выплеснулся мне на брюки.
– Черт! – Я вскочил на ноги, ладонью стряхивая пивную пену с брюк. – Я могу хоть сейчас вернуть тебе аванс! – раздраженно крикнул я Гамигину.
– Не стоит, – не спеша качнул головой из стороны в сторону черт. – Хотел ты того или нет, но дело сдвинулось с мертвой точки. – Гамигин взял со стола банку пива, легким движением открыл ее и сделал глоток. – Сейчас я еще более, чем прежде, уверен в том, что Соколовский, Красный Воробей и Ястребов – это одно и то же лицо.
Я глянул на черта исподлобья:
– И что теперь?
– Будем продолжать расследование.
Гамигин превосходно владел интонациями своего голоса. Он произнес эту фразу так, что мне сразу же стало ясно: черт только высказывает свое собственное мнение и не собирается на меня давить, предоставляя мне право самому ответить на заданный вопрос. Поддержка Гамигина в этом расследовании мне была не то что нужна, а просто-таки необходима. Как ни странно, черт, с которым я был знаком чуть более суток, стал за это время самым близким для меня человеком. В обстановке полнейшей неопределенности, когда вокруг меня плели сети одновременно несколько спецслужб, он был единственным, кому я доверял и на кого мог положиться. Гамигин уже доказал это сегодня, когда спас мне жизнь. Но прежде чем сказать ему об этом, я пожелал, что называется, расставить все точки над «i».
– Выходит, все же тебе тоже нужен Соколовский? – спросил я.
– В первую очередь я должен выяснить, кто такой Ястребов, – весьма рассудительно ответил на мой вопрос черт. – Было бы неплохо также отыскать его труп. Что же касается открытия Соколовского… – Гамигин сделал глоток пива. – Не скрою, мне было бы интересно узнать, какую именно информацию удалось вытащить Щепе из нуклеотидной последовательности «молчащего» участка инсулинового гена. И если это действительно то, что я думаю, то я, как гражданин Ада и как инспектор Службы специальных расследований Сатаны, безусловно, заинтересован в том, чтобы эта работа не попала в руки святош.
– Но по договору со святошами, если мне удастся отыскать материалы исследований Соколовского, я должен предоставить их тем, кто поручил мне это дело.
– Но ведь ты можешь даже и не заметить, как мини-диск с записями расшифрованной нуклеотидной последовательности окажется у меня в руках, – хитро прищурившись, посмотрел на меня Гамигин.
– Зачем тебе мини-диск?
– Я передам его своему командованию.
– И что потом?
– Записанная на нем информация будет изучена, и, если окажется, что она не содержит никаких сведений, которые могли бы нанести прямой или косвенный ущерб интересам Ада, результаты работы Соколовского будут преданы широкой огласке.
Признаюсь, Гамигин удивил меня своим искусством словесной казуистики. Прежде мне не доводилось слышать от него столь безукоризненно гладких, обтекаемых фраз, в которых было четко выверено и взвешено на аналитических весах буквально каждое слово. Обычно демон-детектив отдавал предпочтение конкретным ответам, не требующим дополнительного толкования. Чтобы помочь ему, я решил перевести выданную им сентенцию на общепонятный язык:
– То есть ты хочешь сказать, что если материалы Соколовского окажутся в Аду, то их предадут огласке только в том случае, если содержащаяся в них информация будет играть вам на руку. В противном случае она будет похоронена под спудом.
– Ты не совсем верно истолковал мои слова, – медленно покачал головой Гамигин. Так медленно, словно ему было невероятно трудно это сделать или же каждое движение причиняло ему мучительную боль. – Ад старается проводить открытую политику, но при этом нам приходится защищать собственные интересы.
Я усмехнулся и с укоризной покачал головой.
– То же самое могли бы ответить мне и святоши. Мне очень жаль, Анс, но должен заметить, что ты начинаешь говорить на том же языке, что и они.
В глазах Гамигина блеснули недобрые огоньки. Я понял, что моя последняя реплика едва не вывела черта из себя – чего я, собственно, и добивался, – но в самый последний момент ему все же удалось сдержаться.
– Что ты от меня хочешь? – наклонив голову, искоса посмотрел на меня демон-детектив. – Я состою на государственной службе и должен выполнять возложенные на меня обязанности. Это – во-первых. Во-вторых, я – демон. Или – черт, как ты выражаешься. Моя родина – Ад. И, да не прозвучит это выспренне, я счастлив и горд, что родился и живу именно в Аду, а не где-либо еще! Сказать тебе честно, я не знаю, как поступит Сатана, когда материалы исследований Соколовского окажутся у него в руках. Если они действительно стоят того ажиотажа, который вокруг них нагнетается. Но в любом случае я не собираюсь отдавать в руки святош информацию, которую они без зазрения совести используют против моего народа!
Гамигин сделал паузу, допил остававшееся в открытой банке пиво и только после этого произнес вновь удивительно спокойным голосом: