В любом случае стоило поговорить с Вайолет – расспросить у нее про поездку в заповедник, а также узнать, о чем они ссорились с бывшей миссис Стин.
Я направил автомобиль к дому Уоррена, но на мой звонок в дверь вышла горничная, сообщившая, что хозяйка уехала сегодня утром и еще не возвращалась.
– Она забрать чемоданы, месье, – сказала Маришка.
– Чемоданы?
– Да. Один большой и один маленький, – горничная показала руками примерные размеры чемоданов. – Я убирать комнату мадам, там не хватает одежды. Мадам сказать, что уехать на несколько дней к друзьям.
Странное решение для женщины, чей муж обвиняется в убийстве и со дня на день предстанет перед судом. Если только Вайолет действительно не застрелила Ричардса, как и предположил Уоррен, и теперь боится, что во время суда правда каким-то образом выплывет наружу.
Недоумевая по поводу всего происходящего в последние дни, я заехал на бульвар Олимпик в мемориальную библиотеку, где среди стеллажей обнаружил своего старого приятеля Маркуса Ван Ренна. Он курировал отдел английской поэзии, а параллельно преподавал в частном колледже Роббена и писал собственную работу о «малых елизаветинцах» или о чосеровском периоде – в общем, что-то восхитительно бессмысленное и бесконечное. Благодаря Маркусу я значительно расширил свой литературный кругозор, собственно, ему я был обязан знакомством с творчеством Лоуренса Даррела. У нас были прекрасные отношения, хотя моего друга по-прежнему угнетали две вещи – моя профессия частного сыщика и полное неприятие любого рода поэзии.
– Готов спорить, тебе опять нужна консультация литературоведа для очередного расследования, – проницательно заметил Маркус, оторвавшись от созерцания библиотечного каталога.
– Надеюсь, ты сможешь мне помочь. Что за стихотворение, в котором говориться примерно так «люблю тебя любовью, которая кажется утерянной».
Маркус посмотрел на меня подозрительно.
– Только не говори мне, что ты этого не знаешь. Это Элизабет Браунинг, сонет «Как сильно я люблю тебя», посвященный ее мужу.
Ах, вот почему моему брату запомнилось что-то похожее на оружие.
– Нет, это немыслимо! Эти стихи знают все. Их учат в школе. Это как «Ворон» Эдгара По, как Уитмен29. Ты не можешь быть таким дремучим.
– Мне очень стыдно, но поэзия никогда не откладывалась у меня в голове. Ты не мог бы напомнить мне это стихотворение?
Маркус усмирил гневно дрожащую верхнюю губу и принялся выразительно декламировать:
Как я люблю тебя? Считай.
Во-первых, я люблю тебя
Как простирается душа
До самой кромки Бытия.
Как светят солнце и свеча
На ежедневный хлеб-и-соль.
И как от страсти трепеща
Тиран восходит на престол.30
На мой вкус, несколько слащаво. Сразу видно, что писала женщина. Я вспомнил хладнокровную Вайолет Делл и всю информацию, которую узнал о Ричардсе – самовлюбленном карьеристе с задатками психопата. Неужели их связывали такие тайные романтические чувства, что он мог посвятить своей «утерянной любви» подобные строки?
– А, скажи, это же ведь известная книга? Эти стихи?
– Фу!
– Я про саму книгу. Она до сих пор издается?
– Дуглас, еще слово и я запрещу тебе появляться в моей библиотеке.
– Она общественная. Я хочу спросить – есть ли у этого сборника какие-то редкие первоиздания? Которые могут дорого стоить?
– Черт возьми, неужели ты расследуешь кражу стихов Браунинг? Нет, не думаю, что такие есть. Книга сразу стала очень популярной и разошлась большим тиражом. Это классика. Если только речь идет не о рукописи самой Браунинг.
– Нет, насколько я понял, это была обычная книга, просто старая.
– Тогда я не знаю, чем тебе помочь. Ты можешь хоть немного пояснить, в каком контексте тебе повстречались эти строки?
– Скажем так, существует предположение, что кто-то, назовем его Х, собирался преподнести в подарок сборник стихотворений Браунинг некой особе, назовем ее Y. А в качестве посвящения написал пару строк, которые я тебе процитировал.
– Это сорок третий сонет, – сухо уточнил Маркус. – Я правильно понял, что Х – это мужчина, а адресатом была женщина?
– Да.
– Тогда что-то не сходится. Супруга Элизабет Баррет-Браунинг звали Роберт Браунинг и он тоже был очень известным поэтом середины прошлого века. Они были необыкновенно увлечены друг другом и годами писали любовные стихи и письма. Было бы разумно, если бы мужчина в качестве посвящения подруге выбрал строки из творчества Роберта Браунинга.
Черт бы побрал всех этих Браунингов. Я попрощался с Маркусом и решил немного прогуляться по бульвару.
Интересно, действительно ли Ричардс собирался подарить эту книгу именно Вайолет и успел ли это сделать. Спросить у самой Вайолет не представлялось возможным, как, впрочем, и у Ричардса. Тем не менее, Уоррен увидел томик стихов у него дома, а не у жены. Он решил, что речь идет о Вайолет, поскольку в послании были указаны инициалы – для В.Д, то есть Вайолет Делл. Но вдруг Ричардс имел в виду какую-то другую тайную подругу, являвшуюся его настоящей зазнобой сердца? Надо спросить у Энджи ДеЛеоне, знала ли она о каком-то недавнем романтичном увлечении брата.
Неожиданно я хлопнул себя по лбу. Фамилия Анджелы – ДеЛеоне, это и настоящая фамилия Ричардса. А вдруг этот подарок предназначался для него самого от того, кто знал, что, что на самом деле его зовут Виченцо ДеЛеоне. Тайный код, понятный лишь близким любовникам. Если эту книгу Ричардсу подарила дама, то это объясняет, почему были выбраны стихи Элизабет Браунинг.
Я решил проверить свою догадку, отправившись к Ричардсу на городскую квартиру. Насколько я понял, там сейчас должна была хозяйничать Энджи, разбирая вещи брата прежде чем освободить жилище для нового арендатора.
Девушку я застал на месте, по прежнему одетую в ее собственное понимание траура: черные вельветовые брюки и черную шелковую блузку, завязанную снизу узлом.
В квартире не было ни малейшего намека на какие-то упаковочные работы. Безделушки, журналы, пластинки и магнитофонные записи аккуратно стояли на полках, на журнальном столике были свалены коробки от еды навынос. Все поверхности были покрыты внушительным слоем пыли, из чего я заключил, что Энджи здесь даже не убиралась.
– Не могу себя заставить ничего делать, – честно призналась она. – Забирать мне все это некуда, я делю комнату с соседкой в Беркли. Наверное, я в конце конце концов просто вызову какую-нибудь Армию Спасения и отдам им все вещи брата. А сейчас я здесь просто… живу. Только вынесла весь алкоголь из дома, чтобы не впасть в искушение. Так что, простите, ничего не могу вам предложить, кроме газировки. Могу попробовать заварить чай.
От чая я вежливо отказался и спросил, не попадался ли ей на глаза сборник стихов Элизабет Браунинг. Энджи на минут исчезла в спальне и вернулась с красиво переплетенной, но слегла потрепанной книжкой.
– Эта? – равнодушно спросила она. – Лежала у брата на прикроватной тумбочке.
Я осторожно открыл обложку и на авантитуле обнаружил знакомые строки и посвящение для В.Д.
– Вы не знаете, это почерк вашего брата? – спросил я.
Энджи с интересом заглянула в книгу.
– Немного похож. Но это не он писал. У Винса был довольно неровный почерк, в основном буквы были четкими и изящными, как здесь, но парочка букв непременно норовила или расплющиться или куда-то уехать. Видимо, это из-за нерегулярного школьного образования в детстве. Странно. Я помню эту книгу. Винс ее все время хранил ее, даже когда мы еще жили вместе.
– Ее кто-то подарил вашему брату?
– Да… наверное. О, боже! – Энджи спрятала лицо в ладонях. – Это же Клоэ!
– Кто?
– Клое Рэнфорд. Им тогда было, наверное, лет по тринадцать или по четырнадцать. Они вроде как встречались. Ну, как подростки. Я очень смутно помню, потому что тогда была совсем ребенком. А потом Клоэ умерла… Винс был очень расстроен.
– Они были сильно влюблены друг в друга?
– Да не помню я! Я же говорю, я была крохой и ничего не понимала. Я и саму Клоэ очень смутно вспоминаю. В основном помню, как брат и Рэнфорды меня поправляли, когда я произносила ее имя неправильно. Я говорила Хлоя, а они настаивали, что ударение надо делать на последний слог. Ну а потом она умерла, и я выбросила это дурацкое имя из головы.
– Я могу взять книгу? На время.
– Нет! – Энджи выхватила сборник у меня из рук и прижала к животу. – Ваша семья и так достаточно причинила мне горя. Я не отдам вам последнее, что осталось у меня в память о Винсе.
Логики в ее словах никакой не было, но уламывать девушку мне показалось делом достаточно бесполезным. Раз она хочет сидеть в квартире брата посреди его вещей и разводить бардак – не мне судить. Каждый справляется со своим горем, как умеет.
Глава 34
Из квартиры Ричардса я поехал к Рэнфордам. Слуга сообщил, что хозяйка проводит время в саду, а самого Вернона нет дома. Я остался ждать в кабинете Жюстин, куда она сама явилась через десять минут, на ходу стаскивая садовые перчатки. Перед тем, как войти во французское окно, женщина выскользнула из объемных сапог и босиком зашлепала по паркету. Странные порядки все-таки царят в этом доме.
– Вы хотите видеть Пенни? – осведомилась Жюстин. – Сейчас у нее занятия. Мы пригласили ей репетитора на дом, чтобы девочка не отстала от программы, пока не найдет в себе силы вернуться в школу. Пенни очень умная, вы знали? Не хотелось бы оставлять ее на второй год из-за всех этих… событий.
– Как она?
– Первый шок уже прошел. Но она как будто… заморожена. Ведет себя совершенно нормально, но многие слова произносит чисто механически. Будто бы загнала все дурные воспоминания в самый темный подвал мозга и повесила замок. Я понимаю это состояние, сама через такое прошла.