– Да какая разница? Он ведь сейчас в армии.
– Ну, так будет не всегда, – заметил Кокрилл.
Вудс нетерпеливо мотнула головой:
– Да ладно, инспектор, это же полная ерунда. Из-за таких вещей не убивают.
– Убивают и по менее значительным поводам, – саркастически заметил Кокрилл.
– Но я… Он не мог… – Вудс взяла себя в руки. – Не знаю, почему я беру на себя труд выгораживать майора Идена, однако дело в том, что вы ошибаетесь. Он не такой человек.
– Да, рациональное соображение, – насмешливо протянул Кокрилл. – «Он не такой человек!» Как это по-женски!.. Послушайте, мисс Вудс, я вовсе не утверждаю, что именно Иден убил Бейтс и Хиггинса, но он один из шести человек, у которых мог быть для этого мотив. И у него нет алиби на период между тем, когда он был в холле и видел, что привезли Хиггинса, и тем, когда он зашел в палату.
– Боже мой! – нетерпеливо воскликнула Вудс. – Какая ерунда! Видел, что привезли Хиггинса!.. Он видел кучу тряпок, наваленных на носилки, измазанное грязью лицо и старческие пальцы, торчащие из дырявых ботинок. И вы утверждаете, что на основании этого Джарвис задумал убийство, выработал хитроумный план и привел его в исполнение? Абсурд!
Кокрилл прислонился к окну, задумчиво глядя на серый зимний пейзаж.
– Конечно, это не Джарвис, – настойчиво повторила Вудс, испуганная молчанием инспектора.
– А тогда кто? – спросил Кокрилл, отворачиваясь от окна. – Кого вы можете мне предложить? Которого из ваших пятерых друзей?
– Я не знаю, – беспомощно ответила Вудс.
– Взять, к примеру, вас, – сказал Кокрилл, подмигивая. – Вас можно сразу исключить. Бессмысленно затевать такие сложные приготовления к убийству мисс Линли, а потом прийти и своими руками вложить шиллинг в счетчик. Таким же образом это не может быть мисс Линли – она одна из жертв, или мисс Сэнсон, поскольку она спасла ее. Капитана Барнса мы тоже исключаем: зная его искреннюю и глубокую привязанность к мисс Линли, невозможно предположить, что он покусится на ее жизнь. Вы уверяете меня, что это не майор Иден, значит, остается майор Мун.
– Кто угодно, только не майор Мун, – ответила Вудс, улыбаясь от одной этой мысли. А потом встревоженно добавила: – Вы ведь не думаете, что это он?
– А вот и не скажу вам, – ответил Кокрилл.
Полой своего макинтоша он смахнул пепел с подоконника, резко повернулся и решительным шагом двинулся вон из комнаты, топая по узкой лестнице.
Вудс поспешила за ним. Схватившись рукой за узкие перила, она взволнованно спросила:
– Вы уже знаете? Вы знаете, кто это сделал?
– Конечно, – ответил Кокрилл.
Взяв шляпу с кухонного стола, он лихим жестом водрузил ее себе на затылок.
Вудс встала как вкопанная и изумленно уставилась на него.
– Каким образом? Как вам удалось?.. Когда вы узнали?..
– Да всего лишь пару минут назад, – весело ответил инспектор. И успел заговорщически подмигнуть, до того как шляпа упала ему на глаза.
Глава VII
Перелом берцовой кости лежал на той самой угловой кровати, где провел свою последнюю ночь Хиггинс. Ширмы, расставленные вокруг, прикрывали его от остальной палаты. Он пожаловался, что нога болит, ну просто сил нет, простодушно добавив, что на этот раз его слова – чистая правда.
– В каком смысле? – недоуменно переспросила Эстер. – А раньше вы притворялись?
– Нет, нет, и раньше болело, – торопливо ответил Уильям, однако опять не смог сдержать улыбку и добавил: – Удивительно: болит, только когда ваша смена.
Эстер, которой дали отоспаться после спасения подруги, назначили в ночную смену до тех пор, пока не сможет выйти на работу Фредерика.
– Вы опять пытаетесь флиртовать со мной?
– Да, – сказал Уильям, поймал ее руку, поцеловал, перевернул и поцеловал ладонь и каждый из пальчиков, а потом замер, обеими руками прижав ладонь к своей щеке. На мгновение молодые люди замерли в сладком, радостном умиротворении.
У Уильяма действительно болела нога, ныла спина, и вообще он изнемогал от скуки и обиды на судьбу: пока он лежал в госпитале, корабль, на котором он служил, со всеми его друзьями и товарищами на борту ушел в море. А ему предстоит еще несколько недель валяться в мрачной палате, и одному богу известно, возьмут ли его снова на флот. Зато сейчас он держал эту маленькую, тонкую ручку в своей и смотрел в ясные карие глаза, светящиеся нежностью.
– Милая, – сказал Уильям и, притянув к себе ее руку, прижал к сердцу.
В тот вечер в больнице Святой Елизаветы творилось что-то несусветное.
– Эй, сестра, где мое теплое питье?
– Приятель, возьми у меня. Она дала мне сразу три порции!
– В чем дело, сестра? У меня в кружке только вода!
– Сестра, а у меня только какао-порошок!
Они смеялись, ворчали и подшучивали.
– Вы, похоже, влюбились, сестра! Сестра Сэнсон втюрилась!..
Сестра Сэнсон действительно втюрилась. От этой мысли веяло умиротворенностью и теплом. Уильям будет ее опекать, его любовь станет для нее защитой и опорой. «Я все начну сначала. Я больше не буду терзаться чувством вины за мамину смерть. Она бы хотела, чтобы я не тосковала, не мучилась воспоминаниями, а жила спокойно и счастливо. Уильям позаботится обо мне…»
Эстер подошла к нему и сказала:
– Милый, – и снова протянула руку.
Они долго-долго смотрели друг другу в глаза.
– Милая, – сказал Уильям.
– Милый, – сказала Эстер.
– Я не могу все время назвать тебя «милая», – не выдержал наконец Уильям. – Поэтому, солнышко, скажи, как тебя зовут.
– Милый, нельзя делать девушке предложение, даже не зная ее имени.
– Ну, тогда скорее скажи мне.
– Мой дорогой, меня зовут Эстер.
– Какое счастье! Я никогда раньше не ухаживал за девушкой по имени Эстер!
Весь вечер, пока за окном совсем не стемнело, она просидела рядом с его кроватью. Время от времени ей приходилось отходить к пациентам, но она всегда возвращалась и вкладывала маленькую, огрубевшую от работы ручку в его ладонь. Они говорили не о ее матери и не о войне, а о том, как они будут жить, когда бомбежки останутся в прошлом. Ко времени вечернего обхода они уже благополучно завершили войну, построили себе беленький домик на холме с видом на Годлистоун, завели двух мальчиков и девочку и поменяли двухместный «крайслер», купленный сразу после свадьбы, на степенный семейный «даймлер». Наконец Эстер собралась уходить.
– Ты еще болеешь, мой милый, тебе надо поспать…
– Насчет сна, Эстер… Как ты думаешь, что лучше: одна большая двуспальная кровать или две односпальные?
– Ах, Уильям! – Она смутилась и покраснела.
– Лично я предпочитаю двуспальную, – сказал Уильям, притянув ее обратно к себе за краешек передника.
Старшая ночная медсестра делала обход вместе с дежурным врачом.
– У нас сегодня было три операции, майор Джонс. Какие будут предписания? Одна из грыж, которую делали вчера, сильно страдает от болей, а перелом берцовой кости жаловался, что усилилась боль в ноге. Как он сегодня себя чувствует, сестра?
В то короткое время, когда он мог обратить внимание на ногу, Уильям сказал, что нога немного побаливает. Эстер решила, что отоспаться ему в любом случае не помешает, и попросила для него снотворного. Дежурный врач записал назначение, и сестра выдала ей морфий и снотворные порошки из шкафа для ядовитых лекарственных средств. Уже направляясь в палату со шприцем в руке, Эстер услыхала, как та спрашивает у врача:
– Ничего, если мы разрешим ей делать уколы? Вообще-то она одна из них…
Майор Мун появился в закутке в половине одиннадцатого.
– Эстер, не угостишь ли ты меня чаем, дорогая?
Когда она с улыбкой согласилась, он подошел к ней и вдруг, взяв ее за подбородок, повернул к свету.
– Что с тобой случилось, детка? Ты сегодня выглядишь совершенно обворожительно.
– Правда? – переспросила Эстер, чувствуя, что ее просто распирает от счастья.
– С твоим идеальным овалом лица ты всегда была красавицей. Как мадонна с фрески в церкви. Но сегодня мадонна превратилась в фею.
– Мадонна влюбилась, – призналась она, широко улыбаясь.
У него перехватило дыхание.
– Влюбилась!.. Признавайся, кто этот счастливчик?
Уильям мирно спал на кровати рядом с ее закутком, и Эстер выложила Муну всю историю своей любви и того, как много это для нее значит.
– Не думайте, что я из-за денег, благополучия и тому подобного. Нет, любовь гораздо, гораздо важнее, хотя все это, конечно, тоже важно. Я боялась будущего, боялась, что после войны буду вынуждена сама себя обеспечивать. У мамы была пенсия, и мы на нее жили… Но вы же знаете, какие эти мамы… Она не хотела, чтобы я шла работать, она была уверена, что я выйду замуж и мне не придется… Я так и не получила никакой профессии, понятия не имею, как бы я жила. А теперь… Ах, майор, он такой милый! Конечно, это глупо, мы знаем друг друга только неделю или около того, но… знаете, так бывает…
– Я очень рад за тебя, дорогая, – ответил Мун и, обхватив за плечи, поцеловал ее прямо в губы.
Он поцеловал Эстер не как пожилой человек, благословляющий юную девушку, которая отдала свое сердце другому, а как любовник. Однако тут же отпустил ее и произнес извиняющимся тоном:
– Прости, я хотел лишь по-отечески чмокнуть тебя в щечку, но немного увлекся. Ты сама виновата, ты сегодня просто неотразима.
Вудс появилась в дверях с вытянутыми вперед руками и драматическим голосом произнесла:
– Нечистая! Нечистая!.. – При виде майора Муна она уронила руки и сказала со смехом: – Прошу прощения, сэр, я никак не ожидала застать тут кого-то еще. Хотя, в конце концов, вы ведь тоже один из нас…
– В чем дело, Вуди? – спросила Эстер.
– Моя дорогая, обитатели нашего убежища потребовали, чтобы я пережидала авианалеты где-нибудь в другом месте. Они боятся, что я встану среди ночи и подожгу их матрасы парафином из лампы!
– Что за бред…