– Мы все могли совершить первое убийство, – нетерпеливо сказал Иден. – Ладно, Фредерика, все, кроме тебя! И любой из нас мог убить бедняжку Бейтс. Однако никто из нас не мог в тот день устроить покушение на Фредди. Возьмем, к примеру, меня. Я не мог знать, что у них не нашлось лишнего шиллинга для счетчика. Это мог сделать только тот, кто знал, что у них кончился газ, иначе нет никакого смысла оставлять кран открытым.
Последовала неловкая пауза. Все помнили, что Джарвиса видели выходящим из коттеджа в то утро и что он так и не сказал, зачем он туда заходил. Однако никому не хотелось говорить ему это в лицо. Он оглядел друзей, немного озадаченный выражением их лиц, но, поскольку все промолчали, продолжил:
– То же самое относится к Барни и Муну, они могли сделать все остальное, но в том, что касается попытки отравить Фредди, они вне подозрений. Я думаю, Эстер могла, но именно она спасла Фредди, и совершенно очевидно, что она не стала бы убивать Уильяма. Что касается Вуди…
Иден посмотрел на нее с легкой улыбкой.
– Вообще-то все это могла сделать ты, – смеясь, заметил он.
– Получается, что так, – спокойно ответила Вудс.
– Каким образом, дорогая? – спросила Фредди.
– Ну конечно, я сидела здесь одна, ожидая прихода Эстер из больницы, когда Хиггинсу готовили баллон с углекислым газом, поэтому у меня нет алиби, и в любом случае у меня было множество возможностей остаться в операционной в полном одиночестве. Я была одна, когда убили сестру Бейтс. Я знала, что в то утро, когда Фредерика едва не погибла, у нас закончился газ, и хотя они с Барни собирались поехать в город, я легко могла предположить, что он придет слишком поздно и не успеет ее откачать. Что касается Уильяма, у меня была куча времени в операционной для замены перекрашенных баллонов, и мер предосторожности, чтобы их не использовали в следующий раз, и тому подобного…
– Выходит, действительно могла, – сказала Фредерика.
Все смущенно посмотрели на Вуди – и сразу в сторону, на что угодно, только бы не встречать взгляд этих ясных карих глаз. Дружески болтая от нечего делать, они вдруг почувствовали, что между ними притаилось нечто страшное и отвратительное. В конце концов, кто-то должен был совершить эти преступления, причем кто-то из них… На простом, немолодом уже лице Вудс отразилась невероятная боль, которую затем сменила оскорбленная гордость. Она сказала резко:
– А поскольку вы все готовы поверить, что эти убийства – моих рук дело, я, пожалуй, расскажу вам о мотивах.
Иден поморщился:
– Нет, не надо, Вуди.
Пару секунд она колебалась, потом, уже не обращая на него внимания, произнесла громко и резко:
– Когда Хиггинс и Уильям лежали под завалами во время авианалета… Что последнее они слышали?
Эстер очнулась от испуга и пролепетала:
– Вуди, дорогая, пожалуйста, не говори ничего. Прошу тебя. Мы верим, что это не ты. Не говори ничего такого, о чем ты пожалеешь.
Вудс уже не могла остановиться. Она повторила с нажимом:
– Так что же они слышали?
– Радио, – сказала Фредди, не в силах отвести взгляда от лица Вудс.
– Немецкое радио, – отчеканила Вудс. – Не забывайте! Немецкое радио, передававшее геббельсовское вранье. Хиггинс, который был под наркозом, то есть почти в бессознательном состоянии, как и тогда, когда он лежал под обломками, услышал мой голос – я процитировала что-то из Черчилля. И что он сделал? Что он сказал? Эстер, ты была там, и ты, Барни, и Джарвис, и майор Мун, вы все там были – что сказал Хиггинс, когда услышал мой голос?
– Он стал говорить, что где-то слышал его раньше, – прошептала Эстер.
– А потом и Уильям повторил слова старика. Я подошла к его койке и что-то сказала сидевшему рядом инспектору. И повторилось то же самое, что в операционной. Возможно, от меня пахло эфиром – так что у него в голове возникла связь, он вспомнил свою собственную операцию в ночь авианалета, а потом как лежал под развалинами… А может, ему достаточно было просто услышать мой голос, и он, в точности как Хиггинс, сел на кровати и воскликнул: «Где я слышал его раньше?»
– Не говори глупости, Вуди, – оборвала ее Фредерика. – Насколько я понимаю, ты ведь не могла вести передачу немецкого радио?
– У нее когда-то был любимый брат, – произнес майор Мун.
Вудс села за маленький, заставленный едой столик и, уронив голову на руки, разрыдалась.
В ту же секунду Эстер вскочила с кровати, а Фредерика – с подлокотника кресла.
– Вуди, солнышко! Не плачь, дорогая! Мы понимаем, как тебе тяжело, но мы-то не станем к тебе относиться по-другому!
Майор Мун перебил их нежный щебет, резонно заметив:
– Тебе тяжело, Вуди, я понимаю, но вовсе не обязательно, что… твой брат вел передачу в тот вечер. Вообще-то Уильям сказал, что это был лорд Гав-Гав. Ты же сама нам это сказала вчера, когда мы стояли перед операционной.
– Это я его попросила, чтобы он так говорил, – призналась Вудс, не поднимая глаз. – Я не хотела идти и знакомиться с ним, чтобы он не узнал мой голос. У нас с братом что-то вроде фамильного сходства – похожая манера разговаривать. Я забыла об этом, когда увидела инспектора Кокрилла в палате, но когда меня узнал Уильям, я пошла и во всем ему призналась, и он обещал меня не выдавать.
– Ты не совершила ничего предосудительного, детка, – сказал майор Мун.
Она подняла голову.
– Смешной вы человек, майор! Не вы ли вчера говорили, что таких предателей надо вешать и их друзья и родственники, скорее всего, ничем не лучше…
Последовавшую за этим тишину прервала Фредди:
– У тебя тушь потекла.
Вудс поднялась и молча побрела на кухню. Иден дал ей две минуты, затем последовал за ней. Она стояла у крана с холодной водой, прижимая к глазам мокрую салфетку. Он улыбнулся, забрал салфетку и аккуратно промокнул ее лицо сухим полотенцем.
– Моя бедная девочка, – сказал он, словно разговаривал с ребенком.
– Теперь ты знаешь мою грязную тайну, Джарвис, – слабо улыбнулась Вудс.
– Тебе не стоило нести эту тяжкую ношу одной, моя дорогая, надо было поделиться с друзьями.
– Рассказать? – воскликнула Вуди. – Бог мой, да я была готова на что угодно, лишь бы это не выплыло наружу.
– На все, кроме убийства, – предположил Иден, чуть склонив голову набок.
– Да, глупо с моей стороны, – признала она. – Но вы все смотрели на меня так, будто в самом деле поверили, что это моих рук дело. Разумеется, я их не убивала. Они могли меня выдать, и мне было бы тяжело и стыдно, возможно, пришлось бы отсюда уехать, но это не повод убивать. И даже если предположить, что Хиггинса прикончила я и на Уильяма покушалась по той же причине, зачем мне желать смерти Фредди?
– А Мэрион Бейтс?
– Бейтс – дело другое, – кивнула Вудс. – Конечно, я могла получить халат в любое время, для этого не надо было ее убивать, однако я не могла заставить ее забыть увиденное. Если краска на моем халате изобличала во мне убийцу, то не было бы никакого смысла уничтожать халат после того, как она его уже видела.
– Хорошо, допустим, тебе пришлось ее убить. Что бы ты сделала потом? Бросила бы халат в корзину с грязным бельем, ну, может, сначала попробовала бы вывести пятно. Никто, кроме тебя, не знал, сколько халатов использовано, сколько должно вернуться чистых… А записи ты могла подправить. Стала бы ты при таких обстоятельствах рисковать, оставаясь на месте преступления? Зачем тебе переодевать Бейтс в халат, укладывать на стол и, наконец, еще раз втыкать нож в мертвое тело, если ты легко могла избавиться от халата другим путем? Ведь после смерти сестры Бейтс никто, кроме тебя, не знал ничего про порядок учета в операционной. Нет, Вуди, ты самый последний человек, которого можно заподозрить в убийстве Бейтс. – Иден не мог удержаться и спросил: – А все-таки скажи, какого черта тебе понадобилось в операционной посреди ночи?
Вудс оперлась на маленькую раковину, скрестила лодыжки вытянутых ног. Из соседней комнаты доносились негромкие голоса. Она посмотрела ему в лицо и спросила:
– Ты в самом деле не догадываешься?
– Ну конечно, нет, – недоумевающе ответил Иден.
– Я думала, это ты убил Хиггинса!
– Я? – Он не поверил своим ушам.
Вудс отвела взгляд.
– Ну, просто мне так показалось. А если это был не ты, то почему Мэрион Бейтс защищала тебя?
– Защищала меня?
– Милый, перестань повторять «я», «меня» и тому подобное. Ведь ясно, что она ни за что не стала бы прятать свою бесценную улику, если бы дело не касалось тебя!
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – произнес Иден.
– Дорогой мой, в ту ночь, после вечеринки, она сказала, что знает, кто убийца, и что у нее есть доказательства. И они у нее действительно были. Но почему в таком случае она не сказала детективу? Кого она прикрывала? Точно не меня. И не Фредерику, она к ней не питала теплых чувств. И не Эстер, можешь не сомневаться. Стала бы она рисковать, возможно, даже превращаться в сообщницу ради Барни или майора Муна? Выходит, это мог быть только ты. Как сказал инспектор Кокрилл, она лишь наполовину верила в это доказательство, но припрятала улику, чтобы иметь возможность навредить тебе, а когда ты с ней так жестоко обошелся на вечеринке, она рассвирепела и решила отплатить тебе той же монетой. Я шла за Бейтс до операционной в ту ночь, чтобы посмотреть, что она там прячет.
– Ты следила за ней?
– Я кралась за ней вдоль аллеи. Я ждала тебя, как и обещала, но потом, когда я уже решила идти домой, мне пришло в голову заглянуть в операционную и посмотреть, что она там прячет.
– Зачем?
Вудс крутила кран, то пуская воду тоненькой струйкой, то снова закрывая. Наконец она сказала небрежно:
– Не знаю, просто из любопытства.
– А почему ты не рассказала обо всем инспектору?
– Ну, когда мы с ним разговаривали после ее убийства, я уже поняла, что убийца не ты.
– Почему не я?
– Потому что, когда она умерла, на ее лице было выражение изумления. Инспектор сказал, что она не верила своим глазам.