На сей раз очень отчетливо.
– Они блудодействуют! – воскликнула мама и подбежала, чтобы зажать мне руками уши.
– Отпусти меня! – завопила я.
Залаяла собака, и папа, который с субботы на воскресенье работал в ночную смену, спустился в пижамных штанах.
– Надень что-нибудь! – взвизгнула мама. – Те, Кто По Соседству, снова за свое.
Я укусила маму за руку.
– Отпусти, я тоже хочу послушать.
– В святое воскресенье! – воскликнула миссис Уайт.
Внезапно снаружи раздались гудки фургончика мороженого.
– Пойди купи два рожка и брикет для миссис Уайт, – приказала мама, сунув мне в ладонь десять шиллингов.
Я убежала. Я не вполне понимала, что значит «блудодействовать», но читала об этом во Второзаконии и знала, что это грех. Но почему так шумно? Большинство грехов совершают тихо, чтобы тебя не поймали. Купив мороженое, я решила не спешить. Когда я вернулась, мама уже открыла пианино, и они с миссис Уайт листали «Сборник гимнов искупления».
Я раздала мороженое.
– Перестали, – весело сказала я.
– На время, – мрачно откликнулась мама.
Как только мы доели, мама вытерла руки о фартук.
– Споем «Проси о помощи Спасителя». Вы будете за баритон, миссис Уайт.
Первая строфа, на мой взгляд, очень славная:
Поддаться искушенью – грех.
Иди смелее в новый бой за всех!
Гони от себя все темные страсти,
Один лишь Иисус убережет от напасти!
У гимна был воодушевляющий припев, который полагалось исполнять хором и который так трогал мою маму, что она совершенно забывала о нотах и выдумывала собственные внушительные аккорды. Она задействовала все октавы – ни одна клавиша не оставалась без дела. К тому времени, когда мы дошли до третьего куплета, Те, Кто По Соседству, начали барабанить в стену.
– Только послушайте, как ярятся язычники! – ликующе воскликнула мама, яростно давя на педали. – Споем еще раз!
И мы спели, а язычники, сведенные с ума Словом, бросились искать тупые предметы, какими можно долбить в стену с той стороны.
Кто-то выбежал на задний двор и заорал через стену:
– Прекратите чертов гвалт!
– И это в святое воскресенье! – возмущенно цокнула языком миссис Уайт.
Мама вскочила и поспешила на задний двор процитировать Писание – и очутилась лицом к лицу со старшим сыном Тех, Кто По Соседству, у которого была уйма прыщей.
– Помоги мне, Боже, – взмолилась она, и в голове у нее вспыхнул отрывок из Второзакония: «Поразит тебя Господь проказою Египетскою, почечуем, коростою и чесоткою, от которых ты не возможешь исцелиться»[37].
Потом она убежала назад в дом и захлопнула за собой дверь.
– Ну а теперь, – улыбнулась она, – как насчет обеда?
Мама называла себя миссионеркой на домашнем фронте. Она говорила, что Господь призвал ее не в жаркие страны, как пастора Спрэтта с его походом во славу Господа, а на улочки и переулки Ланкашира.
– Меня всегда направлял Господь, – сказала она мне. – Взять хотя бы мои труды в Уигане.
Давным-давно – практически сразу после своего обращения – моя мама получила странный конверт с почтовым штемпелем Уигана. Поначалу она преисполнилась подозрений, зная, что Сатана искушает недавно спасенных. Из знакомых у нее в Уигане был только один из Старых Любовей – он грозился покончить с собой, если она выйдет за другого.
– Поступай как знаешь, – ответила она и отказалась продолжать переписку.
Наконец любопытство взяло верх, и она вскрыла конверт. Письмо оказалось вовсе не от воздыхателя, а от некоего преподобного Эли Боуна из Общества заблудших.
На листе был герб, изображавший несколько душ, которые собрались вокруг горы, а ниже изгибалась маленькой дугой фраза: «Прилепившиеся к скале».
Мама стала читать…
Покидая Уиган, чтобы отправиться в Африку, пастор Спрэтт порекомендовал Обществу мою маму. Они искали нового казначея. Их прошлый казначей, некая миссис Мод Батлер (в девичестве Ричардс), недавно вышла замуж и переезжает в Моркам. Там она откроет дом отдыха для лишившихся супруга (или супруги), с большими скидками для тех, кто работает на Общество.
«Само по себе весьма привлекательное предложение», – отмечал преподобный.
Моя мама была очень польщена и решила принять приглашение преподобного погостить несколько дней в Уигане, чтобы побольше узнать об Обществе. Отец в тот момент был на работе, поэтому она оставила ему адрес и записку, в которой говорилось: «Я занята с Господом в Уигане».
Вернулась она через три недели и после регулярно гостила в доме преподобного Боуна, чтобы проверять их счета и проводить кампании по привлечению новых членов. Она обладала немалой деловой хваткой, и под ее руководством Общество заблудших пополнило свои ряды в два раза.
К каждому бланку подписки прилагалось несколько заманчивых предложений: скидки на сборники гимнов и прочие религиозные причиндалы, новостная рассылка с подарком и бесплатной пластинкой на Рождество и, разумеется, скидки на отдых в моркамском пансионе. Мама нередко сама придумывала и оформляла эти подарки, распространявшиеся исключительно среди Общества. В один год это был складной, завернутый в водонепроницаемую пленку экземпляр Откровения, чтобы благочестивые могли уверенно распознавать знамения и знаки, сопутствующие второму пришествию. На следующий год – туземная копилка для миссионерских сборов. И мой самый любимый – уличный термометр со слайдами. На одной стороне этого массивного бакелитового устройства был простой градусник, на другой – окошко, в котором слайдами указывалось число предполагаемых обращений в текущем году, если каждый человек начиная с тебя приведет к Богу две заблудшие души. Если верить этому окошку, весь мир можно спасти за каких-то десять лет. Счетчик служил великим утешением для неокрепших душ, и моя мама получала множество благодарственных писем.
Общество регулярно устраивало вылазки на уик-энд в дом отдыха в Моркаме прямо перед высоким сезоном – высокими тут были недели до и после Пасхи, после тяжких болезней, какие подхватывают суровой зимой. Разумеется, иногда случался неожиданный наплыв в январе, но просто удивительно, как долго люди способны протянуть, едва узнают, что дело идет к концу. У мамы, которую всегда интересовал Конец, – как лично ее, так и вообще всего сущего, – была одна подруга, которая мастерила похоронные венки практически для всего Файлда.
– Наше время грядет, – говорила она каждую зиму и каждую зиму покупала новое пальто. – А когда еще я могу себе его позволить? Люди теперь живут дольше и не хотят большой шумихи под конец, – она качала головой. – Нет, бизнес уже не тот, что раньше.
Иногда она приезжала к нам погостить и привозила с собой проволоки, губки и каталоги.
– Забавно, что люди всегда хотят одно и то же. Никто ничего интересного не хочет, хотя однажды я изготовила скрипку из гвоздика для мужа одной музыкантши.
Мама сочувственно кивала.
– А вот у королевы Виктории были те еще похороны!
Она вытащила шоколадное печенье прямо из основания горки.
– Конечно, я тогда была совсем маленькая, но моя мама… она до костей пальцы стерла, изготавливая венки. И какие тогда были венки! Сердца и стяги, короны, семейные гербы! Только посмотрите, они до сих пор у меня в каталоге. – Раскрыв альбом, она показывала нам выцветшие страницы. – Но никому они не нужны.
Она вытащила еще печенье.
– Кресты! – горько сказала она. – Кроме крестов я ничего больше уже и не делаю. Для женщины моих талантов это унизительно.
– А для свадеб вы делать не можете? – спросила я.
– Свадеб? – фыркнула она. – Зачем мне свадьбы?
– Будет чуть разнообразнее, – предположила я.
– А что, по-твоему, на свадьбы хотят? – вскинулась она.
Я не знала, я ни разу не была на свадьбе. Она сверкнула на меня глазами.
– Кресты, – сказала она, доливая себе чаю.
В тот уик-энд, когда мы все собрались в Моркаме на кутеж Общества, та женщина тоже приехала.
– Получила крупный контракт, – объяснила она нам.
По всей видимости, в соседней школе-пансионе случилась эпидемия. Многие ученики покинули этот мир, и, разумеется, родителям понадобились венки.
– Школа хочет две теннисные ракетки в своих традиционных цветах – в дань уважения. Я использую мимозу и розы, это очень трудно, но так интересно!
– Значит, деньги пойдут во благо, так? – сказала мама.
– Оплатят мою ванную комнату. Женщина моих дарований без ванной – просто скандал!
Я спросила, можно ли ей помочь, и она ответила утвердительно, поэтому мы вместе пошли в оранжерею.
– Надень вот это. – Она дала мне перчатки без пальцев. – И начинай сортировать розы.
У нее самой руки были красные и в пятнах от пыльцы мимозы.
– Как по-твоему, что твоей маме понравилось бы? – спросила она для поддержания разговора.
– Ну что-нибудь роскошное, наверное. Думаю, ей понравилась бы Библия, открытая на Откровении.
– Что ж, посмотрим, – сказала женщина.
Мы с ней прекрасно ладили. Много лет спустя, когда мне понадобилась работа по субботам, она меня выручила. Она успела войти в дело с одним похоронным бюро, так что вместе они предлагали полный пакет по специальным расценкам.
– Конкуренция в этом бизнесе просто убийственная, – сказала она мне.
Партнерство получало много заказов, и обычно им требовались лишние руки. Я ходила помогать с обряжанием и косметикой. Поначалу я была очень неловкой. Я накладывала слишком много румян и размазывала белила на скулах.
– Прояви толику уважения, – говорила женщина, – у покойников тоже есть гордость.
У нас всегда был чек-лист с похоронными инструкциями, и скоро проходиться по нему стало моей обязанностью. Я совершала обходы, удостоверяясь, что у покойников есть все необходимое. Кто-то просил только молитвенник, или свою Библию, или обручальное кольцо, но некоторые были сущими цыганами; в гробы мы клали фотоальбомы, выходные платья, любимые книги, а однажды даже чей-то собственный роман: он был про неделю в телефонной будке с пижамой по имени Адольф Гитлер. Героиней была веревка, завязанная узлом.