«Чосон» находился в государственной собственности. Экономика Южной Кореи в те времена была совсем крошечной по объёму, поэтому этот отель считался достаточно важным бизнесом, и было оправданно прямое вмешательство президента страны в вопросы управления отелем. На пост главного управляющего Ли Сын-ман лично пригласил Альфреда Матти, швейцарского специалиста по гостиничному делу.
В самые первые дни Корейской войны гостиница «Чосон», населённая в основном журналистами, была главным местом обмена новостями и слухами. Однако к 27 июня 1950 года в ней остался только один жилец: французский журналист, решивший освещать падение Сеула. Впрочем, в последний момент, когда северокорейские танки ворвались на улицы города, он передумал играть в опасные игры и поспешил удалиться в посольство Франции. Печальная судьба Альфреда Матти, о которой будет рассказано чуть позже, указывает на то, что французский журналист, скорее всего, принял тогда правильное решение.
К вечеру 28 июня Сеул был занят войсками Севера, и в номере 201 появился новый постоялец – Ли Сын-ёп, вновь назначенный северокорейский комендант Сеула. Он хорошо знал город: когда-то был одним из лидеров коммунистического подполья столицы. Лето 1950 года он провёл в номере 201, где до него останавливались как его главные на тот момент враги – Ходж и Ли Сын-ман, так и общие враги всех троих – принцы японской правящей династии. Другие северокорейские чиновники занимали менее роскошные номера. В отеле всё ещё работал прежний персонал, включая и Альфреда Матти.
Большинство новых гостей были людьми простоватыми, и их поведение часто удивляло сотрудников гостиницы, привыкших обслуживать миллионеров, дипломатов и принцев. Например, один северокорейский офицер ошибочно принял душистое мыло за необычную сладость и попытался его попробовать на вкус.
В конце сентября северокорейскому начальству пришлось срочно покинуть отель: власть в Сеуле снова поменялась, в город вошли американо-южнокорейские войска. Ли Сын-ёп ушёл на север, и туда же отправили швейцарского отельера Матти – в насильственном порядке, разумеется, под конвоем, вместе с другими гражданами западных стран. Матти, которому тогда было 48 лет, скончался в ноябре 1950 года в северокорейском плену: несмотря на относительно молодой возраст, трудности затяжного марша оказались для него непосильными. Впрочем, Ли Сын-ёп его пережил не намного: как и подавляющее большинство особо активных южнокорейских коммунистов, он был репрессирован Ким Ир Сеном в 1953 году (разумеется, как «американский и японский шпион») и благополучно сгинул где-то в северокорейской тюрьме.
В Сеуле 1950-х гг. гостиница «Пандо» на протяжении пары десятилетий оставалась едва ли не самым внушительным сооружением корейской столицы, так что её номера часто снимали под офисы представительства крупных иностранных фирм. Интересно, что номер 808 в 1961 году был закреплён на постоянной основе за премьер-министром Чан Мёном, который использовал его в качестве своей дополнительной резиденции. Поэтому во время переворота 16 мая 1961 года, который привёл к власти военный режим Пак Чон-хи, военные из восставших частей ворвались в гостиницу. В их задачу входил арест премьер-министра, однако Чан Мён, узнавший о начале переворота, успел покинуть гостинцу. Правда, рейд путчистов на «Пандо» не был безуспешным: в гостинице ими был найден (и арестован) военный министр свергаемого правительства.
Но вернёмся к сопернику и предшественнику «Пандо» – гостинице «Чосон». К концу 1960-х гг. она всё больше терялась в тени молодых конкурентов. Её некогда знаменитый лифт теперь всё чаще застревал между этажами. В те дни старой гостиницей «Чосон» управляла KNTC, государственная туристическая корпорация Кореи. После долгих споров и размышлений в 1966 году корпорация решила снести старое здание и построить на его месте новое, сохранив при этом название гостиницы.
Строительство новой гостиницы на старом месте (и под старым названием) было завершено в марте 1970 года, и президент Пак Чон-хи лично присутствовал на церемонии открытия. В те дни открытие высотного здания рассматривалось как событие достаточно важное, чтобы его почтил своим присутствием глава государства.
Гостиница «Пандо» в 1965 году, когда она ещё оставалась центром жизни сеульской элиты (через четыре года после того, как в неё в поисках премьер-министра ворвались путчисты)
Сосед и соперник «Чосона» пережил его ровно на десятилетие – работы по сносу здания «Пандо» начались в марте 1979 года. Сейчас на его месте высится здание гостиницы Lotte. В каком-то смысле «Тёсэн» («Чосон»), своего соперника пережил: и в наши дни в центре Сеула, на том самом месте, где в 1914 году начал работу отель «Тёсэн», стоит преемница отеля, почти одноимённая гостиница – The Westin Chosun. А отель «Пандо» исчез, не оставив после себя, так сказать, институциональных потомков – построенная на его месте гостиница Lotte с ним никак не ассоциируется.
Отель «Тёсэн» был одним из немногих крупных зданий в западном стиле, построенных в Сеуле в годы колониального правления. Из всех подобных строений здание администрации генерал-губернаторства (известное как дом генерал-губернатора и Сеульский Капитолий) являлось, безусловно, самым крупным и символически важным. Его история – тема следующей главы.
14Слишком символическое здание
1916 г. – в Сеуле начато строительство здания администрации генерал-губернаторства
В течение 75 лет архитектурной доминантой центрального Сеула было большое и несколько тяжеловесное серое здание в неоклассическом стиле, весьма модном в Европе начала прошлого столетия. Среди выходцев из стран Запада оно было известно как Сеульский Капитолий (корейцы, впрочем, это название не использовали), так как оно действительно походило на здание Конгресса США в Вашингтоне. Его строили для колониальной администрации, и уже одно это обрекло его в перспективе на уничтожение: 15 августа 1995 года, в день 50-й годовщины независимости, с подобающей помпой начались работы по сносу этого монументального здания.
Формально Корея потеряла независимость в 1910 году, но к тому времени корейский государь уже несколько лет был беспомощной марионеткой в руках японцев. Все важные решения должны были утверждаться генерал-резидентом Японии. Тем не менее полный переход страны под японское управление произошёл в 1910 году и, помимо прочего, привёл к резкому росту бюрократического аппарата. Если в 1910 году генерал-резиденту подчинялись 73 японских сотрудника, то в 1911 году в центральной колониальной администрации насчитывалось уже 840 чиновников.
В связи с этим в 1911 году было решено построить новую колониальную штаб-квартиру. Место для неё выбиралось тщательно: новый комплекс должен был располагаться возле входа во дворец Кёнбоккун – бывшую главную резиденцию корейских государей.
Чтобы освободить место под строительство, были снесены некоторые постройки дворца Кёнбоккун. Под угрозой уничтожения оказались даже ворота Кванхвамун – главный вход в старинный дворец и гордость корейской архитектуры. Это вызвало бурное возмущение. Любопытно, что голос протеста был поднят вовсе не корейской интеллигенцией и не мировым общественным мнением. Корейцы были слишком запуганы, чтобы протестовать, а зарубежной общественности в то время не было никакого дела до происходящего в Сеуле. Да и сама идея охраны памятников прошлого, столь очевидная для нас, тогда только пробивала дорогу в массовое сознание. Давление на колониальную администрацию с требованием защитить корейское культурное наследие оказал видный японский интеллектуал Янаги Мунэёси. Именно его протесты в итоге спасли и ворота Кванхвамун, и некоторые другие образцы корейского архитектурного наследия. Ворота были перенесены на новое место, где они не загораживали вид на величественное здание администрации (в 1968 году ворота Кванхвамун вернулись на своё первоначальное место).
По архитектуре новая постройка напоминала множество аналогичных административных зданий, которые возводились тогда по всему миру. Например, она была очень похожа на резиденцию британского генерал-губернатора Индии в Нью-Дели, ныне превращённую в президентский дворец. Вместе с тем архитектура сеульского здания несла отпечаток японской националистической символики. В частности, часто можно встретить утверждения о том, что план здания специально повторял китайский иероглиф который был частью слова «Япония» (впрочем, в те времена крупные здания и безо всякого символизма часто строили таким образом, с двумя закрытыми внутренними дворами.
Официальная фотография, которая показывает, как здание администрации генерал-губернатора выглядело в колониальные времена
Любопытно, что при всей этой националистической и имперской символике здание было спроектировано западным архитектором. Колониальные власти пригласили для работы над проектом Георга де Лаланде, немецкого архитектора, с 1901 года жившего и трудившегося в Японии и Китае и хорошо известного в японских архитектурных кругах. Ему помогали японские архитекторы, двое из которых, Номура Итиро и Куниэда Хироси, продолжили работу после внезапной смерти Георга де Лаланде в 1914 году. Интересно, что Номура Итиро впоследствии спроектировал и здание японской колониальной администрации на Тайване, которое и ныне используется в Тайбэе как президентский дворец (жители Тайваня относятся к японскому правлению совсем иначе, чем жители Кореи, – хотя в колониальные времена судьба этих двух стран была очень схожей).
Так выглядел кабинет генерал-губернатора в колониальные времена
Тот же самый кабинет спустя примерно четыре десятилетия – на тот момент, в начале 1980-х гг., он служил кабинетом премьер-министра Республики Корея
Следуя основной концепции Георга де Лаланде, Номура Итиро и Куниэда Хироси, тем не менее внесли в проект и некоторые важные изменения. Например, характерный купол здания, который делал его столь узнаваемым, был добавлен в проект уже после смерти главного архитектора. Строительные работы начались летом 1916 года, но для завершения строительства потребовалось целое десятилетие. Работы закончились в 1926 году, а чиновники переехали в новые помещения в мае 1928 года.