17Ароматный напиток
1910-е гг. – начало возрождения корейской культуры чая
Отношение корейцев к чаю – одна из загадок корейской культуры. Корею окружают Китай, Россия и Япония – три страны, в которых именно чай уже давно является главным национальным напитком. Корейцев же, как известно, заядлыми любителями чая назвать никак нельзя. Чай корейцы пьют, но в относительно небольших количествах. Кроме того, благородным именем чай в Корее называют различные его заменители, суррогаты, разного рода травяные отвары, в которых нет ни одного листочка, выросшего на чайном кусте (так называемый женьшеневый чай – весьма характерный тому пример).
Тем не менее в настоящее время можно наблюдать не столько зарождение, сколько возрождение корейской чайной культуры. Где-нибудь в XIX веке, на закате старой Кореи, чай пользовался ещё меньшей популярностью, чем в наши дни. Однако, заглянув глубже в прошлое, мы обнаружим, что когда-то в Корее всё-таки имелась своя чайная культура. В чём же были причины её упадка и что способствовало её нынешнему возрождению?
Самые ранние упоминания о чае в Корее можно найти в хрониках, составленных в VII веке. Известно, что в 828 году корейский посланник привёз из Китая семена чая и король велел посадить их в южной части страны. В последующие века упоминания чая в корейских текстах стали встречаться намного чаще, так что можно заключить, что к X–XI векам Корея превратилась в страну, где чай хорошо известен, и что в этом отношении она не сильно отличалась от своих чаелюбивых соседей. Более того, по всей вероятности, в Японию и чай, и связанные с ним культурные традиции (включая ранние формы чайной церемонии) пришли из Китая не напрямую, а именно через Корею.
На протяжении эпохи правления династии Корё (с X до конца XIV в.) чаепитие оставалось важным элементом официальных празднеств и государственных ритуалов. Желая выразить свою милость, монархи часто отправляли чай в качестве подарка своим особо отличившимся подданным, а дорогие сорта чая нередко упоминались среди дипломатических даров. Например, в XI–XII веках китайский двор время от времени посылал в Корею чай лунфэн («чай дракона и феникса»). Стоит отметить, что корейские короли тоже отправляли выращенный на полуострове чай правителям соседних стран. Корейские поэты, подобно поэтам Китая и Японии, в те времена сочиняли стихи, посвящённые тихим радостям чаепития.
В текстах того времени можно найти списки сортов чая местного производства, а также названия мест, где чай выращивался. Одним словом, времена династии Корё были золотым веком корейского чая.
Всю эту информацию можно почерпнуть в современных корейских публикациях, посвящённых чайной культуре. Однако эти издания обычно не упоминают, что после XV века культура чаепития в стране пришла в упадок. Это было обусловлено как политическими, так и религиозными причинами.
С момента зарождения чайная культура Кореи обладала одной важной особенностью, которая привела к неожиданным и печальным для неё последствиям: она была тесно связана с буддизмом. Множество ранних источников напрямую связывают употребление чая с буддийскими ритуалами. Поэтому закономерно, что во многих монастырях времён династии Корё имелась отдельная постройка, отведённая исключительно под приготовление чая.
В итоге именно тесная связь с буддизмом оказалась губительной для корейской чайной культуры. В 1392 году династия Корё, традиционно поддерживавшая буддизм, была свергнута. В рядах новой элиты преобладали суровые приверженцы конфуцианства, а буддизм, хотя и избежал полного запрета, стал рассматриваться как учение неблагонадёжное политически и вдобавок сомнительное в интеллектуальном отношении.
Чай, воспринимавшийся как буддийский напиток, тоже пострадал от этих изменений во внутренней государственной политике. Постепенно чаепитие в Корее стало выходить из обихода, а в государственных ритуалах на смену чаю пришли алкогольные напитки. Для образцово-показательного конфуцианского интеллектуала времён династии Ли (конец XIV – начало XX в.), который обычно хотел дистанцироваться от буддийских суеверий, чаепитие стало в некотором смысле политически и интеллектуально подозрительным занятием. Хаос, вызванный японским вторжением 1592–1598 гг., от которого особенно сильно пострадали именно те районы, где в основном и выращивался чай, нанёс дополнительный удар по корейскому чайному производству. В результате выращивание чая пришло в упадок, а его импорт практически сошёл на нет.
Чай, однако, полностью не исчез с Корейского полуострова. Даже в худшие времена его истории, пришедшиеся на XVII–XIX века, чай всё-таки имел верных сторонников. Среди них был, например, Чон Я-гён, один из наиболее ярких корейских мыслителей начала XIX века, который далеко не случайно пользовался псевдонимом Тасан (буквально «чайная гора»). Именно ему принадлежит знаменитое высказывание о том, что страны, где люди пьют чай, процветают, а страны, в которых предпочитают другие напитки, приходят в упадок. Как бы то ни было, чай – не отвар из каких-то непонятных растений, а чай настоящий, приготовленный из листа чайного куста, – в Корее XVI–XIX веков оставался напитком немногих ценителей.
Первые признаки возрождения интереса к чаю появились в 1880-х гг. В те времена корейские сановники стали интересоваться у китайских коллег тем, как можно наладить местное производство чая. Около 1900 года в среде корейской элиты начала распространяться мода на чаепития в западном стиле, с использованием не зелёного чая, доминирующего в Китае и Японии, а чая чёрного, распространённого в Европе (и России).
Однако основной причиной тех перемен, которые привели к возрождению корейской чайной культуры, стало резкое увеличение числа этнических японцев, проживавших в Корее. Их миграция началась в 1880-х гг. и вскоре приобрела массовый характер. Если в 1890 году в Корее было 7245 японцев, то в 1910 году – уже более 170 000. К 1925 году число этнических японцев в Корее достигло 430 000, а к концу колониального правления превысило 800 000, что составляло примерно 3 % всего населения Корейского полуострова.
Переселенцы из Японии сформировали свою собственную общину, которая была в значительной мере изолирована от корейского общества. По существу, японцы хотели воссоздать в Корее привычный для них образ жизни, построить там «маленькую Японию». Как легко догадаться, они скучали и по японскому зелёному чаю.
Данные таможенной статистики показывают: импорт чая рос пропорционально увеличению числа японских поселенцев. Импортировали чай главным образом из Японии, а на втором месте в списке поставщиков (с большим отрывом) шёл Китай. За 1910–1925 гг. объёмы импорта чая в Корею в стоимостном выражении увеличились примерно в пять раз.
Такое положение дел стало беспокоить колониальные власти. Корея, хотя и считалась японской колонией, имела отдельный от Японии бюджет, поэтому крупномасштабный импорт чая оборачивался увеличением дефицита торгового баланса. В эпоху, когда идея импортозамещения пользовалась широкой популярностью, администрация генерал-губернатора решила развернуть местное производство чая для удовлетворения растущего внутреннего спроса (который по-прежнему создавали в основном этнические японцы). С этой целью власти решили поискать в Японии чаеводов, которые согласились бы переехать в колонию.
Среди таких приглашённых специалистов решающую роль сыграл Итиро Одзаки, который до прибытия в Корею в 1909 году работал в японской чайной промышленности. В колониальные времена об Одзаки Итиро говорили как об «отце корейского чайного производства». Одзаки Итиро не пренебрегал корейскими традициями и занимался поисками местных производителей высококачественного чая. Он обнаружил, что лучшие партии чая поступали из буддийского монастыря в уезде Посон: даже во времена упадка чайной культуры некоторые буддийские монастыри сохраняли небольшие плантации чая. Одзаки Итиро купил землю в Посоне, и к концу 1930-х гг. его компания стала крупнейшим производителем чая в Корее.
Во многих случаях на плантациях использовались японские семена, но нередко продолжали выращиваться и местные сорта, пусть и с использованием современной сельскохозяйственной техники и при поддержке японского капитала. В конце 1920-х гг. производством чая занялись также и некоторые корейские земледельцы.
Плантации чая в Посоне. Современный снимок, но примерно так же эти плантации выглядели и сто лет назад, когда в 1920-е гг. Посон стал центром возрождения корейской чайной культуры
Приблизительно в то же время зелёный чай начал возвращаться в массовую культуру питания. В феврале 1926 года газета «Кёнсон ильбо» с некоторым изумлением писала, что «даже простые люди сейчас начинают по достоинству ценить чай». По тону замечания очевидно: такие вкусовые предпочтения были тогда и новы, и необычны; чай по-прежнему воспринимался как редкий и элитный продукт, который способны оценить лишь немногие. Дух новизны можно почувствовать и в заметке «Тона ильбо» от 18 ноября 1933 года: «В прошлом мало кто разбирался в чае. Однако в современных условиях чай стал одним из повседневных товаров».
В распространении чая не обошлось и без политической подоплёки: колониальные власти старались популяризовать среди корейцев чайную церемонию в японском стиле. Она рассматривалась как нечто типично японское, как выражение «истинно японского духа», а потому – и как потенциальный инструмент культурной ассимиляции.
Массовый отъезд из страны этнических японцев в 1945–1949 гг. привёл к новому кризису корейской чайной культуры. Плантации колониальной эры, в том числе и самые главные из них, в уезде Посон, выжили, но выращиваемый на них чай в течение первых десятилетий после восстановления независимости шёл преимущественно на экспорт в Японию, так как после депортации японцев – главных потребителей чая, внутренний спрос на чай в Корее был куда меньше, чем мощности по его производству, которые остались от колониальных времён. Повторное возрождение корейского чая началось около 1970 года, когда в стране вновь появился интерес ко всему традиционному. Разумеется, и о японском факторе в истории корейского чая, и об упадке чайной культуры в годы правления династии Ли предпочли забыть (когда речь заходит о японском влиянии на Корею, позиция подавляющего большинства корейских историков проста: «об этом следует говорить или плохо, или никак»).