В результате к началу 1920-х гг. в Приморье трудно было бы найти другую этническую группу, члены которой поддерживали бы коммунистические идеи так же истово, как местные корейцы. Около четверти всех взрослых мужчин из числа российских корейцев добровольно вступили в Красную Армию или в красные партизанские отряды, а в годы Гражданской войны на Дальнем Востоке красные партизаны знали, что всегда могут рассчитывать на гостеприимство в корейских деревнях (реакция местных русских крестьян на появление красных партизан была куда менее предсказуемой).
Корейские националисты, бежавшие в Россию в 1905–1912 гг., ещё в большей степени были заинтересованы в союзе с большевиками. Некоторые из этих эмигрантов были из среды корейской интеллигенции, тогда как другие в прошлом участвовали в партизанских выступлениях 1905–1911 гг. В некоторых случаях отряды корейских партизан после 1910 года переходили на территорию России в полном составе. Там им приходилось сдавать оружие и отказываться от продолжения активной политической деятельности, так как российское правительство, настроенное после поражения в войне 1904–1905 гг. на поддержание хороших и даже союзных отношений с Японией, совсем не хотело превращения российского Дальнего Востока в базу для деятельности, направленной против восточного соседа. Однако бывшие партизаны всё-таки получали в России убежище, становились там крестьянами или ремесленниками, но при этом оставались верны своим бывшим командирам и мечте о независимости Кореи.
Большинство корейцев, вступивших в ряды Красной Армии в годы Гражданской войны, не имели внятной идеологии. Они были движимы одновременно и антияпонскими настроениями, и желанием получить земельный надел, и надеждами на преодоление национальной дискриминации – и всё это толкало их в сторону красных. Однако политико-воспитательная работа в Красной Армии была налажена хорошо, так что, проведя у красных пару лет, многие молодые российские корейцы становились убеждёнными коммунистами, готовыми, в частности, нести свет марксистско-ленинского учения в Корею, на землю своих предков. Старшие партизанские командиры, ветераны сопротивления 1905–1911 гг., тоже тянулись к коммунизму.
Одним из таких партизанских лидеров был Ли Тон-хви, бывший офицер Корейской императорской армии, который был одним из организаторов партизанского движения против японских колониальных властей и после его разгрома укрылся в России. В 1918 году Ли Тон-хви основал первую корейскую коммунистическую организацию, которая официально именовалась Корейской социалистической партией. Произошло это в Хабаровске, а подавляющее большинство членов партии составили российские корейцы. Инициатива Ли Тон-хви привлекла немалое внимание, и его даже приглашали в Москву на личную встречу с Лениным.
Вскоре Ли Тон-хви совершил поездку в Шанхай. Там в 1919 году он принял активное участие в формировании Временного правительства Республики Корея в изгнании – того самого Временного правительства, основание которого в современной южнокорейской историографии полагается считать началом истории Южнокорейского государства (о том, насколько объективна это точка зрения, мы здесь говорить не будем). Идеологического противоречия в этом нет, так как в ту пору раскол между левыми и правыми националистами ещё только зарождался.
Усилия по созданию в Корее Коммунистической партии поддерживались Москвой: отчасти – по причине искреннего миссионерского рвения и желания спасти погрязший в капиталистических грехах мир, а отчасти – по геополитическим соображениям, причём с течением времени геополитические расчёты стали всё больше доминировать над миссионерскими мечтаниями. Коминтерн, международный центр коммунистического движения, активно отправлял в Корею своих нелегальных работников, а также помогал зарождающимся коммунистическим организациям деньгами, подготовкой кадров и т. д. Траты эти казались целесообразными: после мощных антияпонских выступлений весной 1919 года многие верили, что революция в Корее не за горами.
К 1924–1925 гг. в самой Корее и за её пределами было уже довольно много марксистских организаций, так что официальное создание Коммунистической партии выглядело очередным логическим шагом.
Однако на этом пути стояло одно большое препятствие. В те времена мировое коммунистическое движение характеризовалось дисциплинированностью и сплочённостью. Для того чтобы стать полноценной компартией, местная коммунистическая организация должна была быть официально признана в таком качестве Коминтерном. При этом в одной стране могла существовать только одна компартия. Однако несколько нелегальных коммунистических групп, действовавших как в самой Корее, так и за рубежом, никак не могли договориться о том, какая из них должна стать ядром будущей партии. Это приводило к некрасивым фракционным стычкам, чем были крайне недовольны функционеры Коминтерна, которым приходилось тратить немалое время на выслушивание взаимных обвинений и доносов.
Тем не менее усилия Коминтерна были не напрасны. К началу 1925 года фракционная борьба несколько стихла, и в апреле представители коммунистических групп собрались в Сеуле на Первый съезд, чтобы там официально учредить Коммунистическую партию Кореи.
Всего несколько месяцев спустя партия пережила серьёзное потрясение. В ноябре 1925 года в корейском городке Синыйджу, расположенном на границе между Кореей и Китаем, произошёл инцидент: два молодых корейца вступили в конфликт с японским полицейским и местным корейцем-адвокатом, известным своими прояпонскими взглядами. Ссора переросла в драку, и молодых корейцев арестовали. Их обыск привёл к неожиданному открытию: дерзкие корейцы оказались курьерами, оправленными подпольным руководством Компартии в Шанхай. Обнаруженные у них документы давали понять, что в Корее создана Коммунистическая партия, в этих бумагах содержалась важная информация о её лидерах, большинство из которых были тут же арестованы.
В декабре 1928 года корейские левые получили из Москвы постановление о роспуске Корейской коммунистической партии. Решение было принято Коминтерном и являлось довольно необычным. Теоретически руководители Коминтерна имели право распустить любую коммунистическую партию, но на практике Коминтерн редко пользовался этим правом.
Каковы же были причины такого решения? Основных было две. Во-первых, полицейские преследования и частые аресты руководства практически обезглавили Компартию Кореи, большинство лидеров которой к концу 1928 года оказались в заключении. Во-вторых, продолжавшиеся и после формального создания партии склоки между конкурирующими фракциями и их лидерами крайне надоели руководству Коминтерна.
Таким образом, Корейская коммунистическая партия прекратила своё существование. Она была формально воссоздана только в 1945 году. Однако коммунистическая идеология сохраняла заметную популярность среди корейской интеллигенции и в тридцатые, и в сороковые годы.
В период с 1930 по 1945 год большинство корейских коммунистов вели свою политическую деятельность за пределами страны – в основном в Китае и в СССР. Тем не менее отдельные коммунистические ячейки продолжали существовать и в самой Корее. Коммунисты активно участвовали в местном рабочем движении, вели пропаганду, собирали разведданные, которые могли пригодиться Советскому Союзу в будущей войне с Японией.
Подавляющее большинство тех, кто были лидерами корейского коммунистического движения двадцатых, были в итоге казнены или умерли в тюрьмах. Часть из них погибла в тюрьмах колониальных времён, некоторые – в южнокорейских тюрьмах времён правления Ли Сын-мана, но большая часть после 1945 года перебралась в Северную Корею. Там эти люди поначалу заняли высокие посты, но потом почти все они стали жертвами репрессий, которые организовал против них Ким Ир Сен и его сторонники. Основатель Северокорейского государства не жаловал ни ранних революционеров из сеульского подполья, ни людей, слишком тесно связанных с Советским Союзом и Китаем, – и отделался от них при первой возможности.
Для многих идеалистов двадцатых, вероятно, сообщение о том, что они окончат жизнь в тюрьме, не показалось бы неожиданным: идеология коммунистов того времени предусматривала высокую вероятность мученического конца. Однако вряд ли они могли предположить, что падут не от рук японских жандармов или корейской «реакционной буржуазии», а от рук своих же соратников. Впрочем, в этом нет ничего необычного: похожая судьба ждала основателей революционного движения в большинстве стран, где коммунисты оказались у власти.
Некоторые из участников Первого съезда, будучи сторонниками всего нового и современного, наверняка бывали на авиационных шоу, ставших частью жизни Кёнсона и других корейских городов в 1920-е гг. Об этих шоу и о зарождении корейской авиации в целом пойдёт у нас речь в следующей главе.
21Пассажиров просим на посадку
1929 г. – начинает работать первая корейская авиалиния
В колониальные времена, то есть в период с 1910 по 1945 год, главным и даже почти единственным средством передвижения на дальние расстояния (насколько словосочетание дальние расстояния в принципе вообще применимо к такой небольшой стране, как Корея) являлся поезд. Междугородние автобусы появились в стране довольно рано: первый вышел на линию ещё в 1911 году. Однако сеть дорог с твёрдым покрытием была построена в стране сравнительно недавно, в семидесятые годы, и только после этого междугородний автобус действительно вошёл в повседневную жизнь корейцев.
Тем не менее уже с конца 1920-х гг. для страстных, склонных к приключениям состоятельных людей существовала и альтернатива поезду – они могли добраться из Сеула в Пусан или Пхеньян на самолёте.
Первые самолёты появились в небе Сеула в начале 1910-х гг. Принадлежали эти летательные аппараты японским вооружённым силам – время от времени японские военные бипланы совершали испытательные полёты в районе нынешнего Итхэвона, где располагалась главная японская военная база. Судя по всему, первый раз аэроплан появился в воздушном пространстве столицы в 1913 году, когда лейтенант Нарахара испытывал летательный аппарат собственной конструкции, а в августе 1914 года японский лётчик Такаса пролетел на своём «Кёртиссе» над центром Сеула – к великому удивлению