Жителям также полагалось закрепить на дверях домов лозунги в честь новой власти и её лидеров. На дверях сеульских домов в те месяцы можно было увидеть воззвания: «Да здравствует КНДР!», «Да здравствует полководец Ким Ир Сен, наш великий вождь!», «Да здравствует товарищ Сталин, великий вождь коммунизма и защитник угнетённых народов!».
Впрочем, назойливая пропаганда и скучные собрания отнюдь не были главной проблемой сеульцев. С середины июля стало очевидно, что в городе не хватает продовольствия. С самого начала новые власти твердили, что вагоны с продуктами уже в пути, что они вот-вот прибудут в Сеул, и в городе начнёт работать карточная система, так что у всех жителей будет необходимый минимум продовольствия. Но этого так и не произошло: вагоны с продовольствием не прибыли, карточки не ввели.
В середине июля Ким Сон-чхиль записал в своём дневнике: «Что бы там ни говорили, самая большая проблема – это еда». Он также отметил, что некоторые молодые люди добровольно стали записываться в северокорейскую армию в надежде на то, что уж там-то проблем с продовольствием не будет. Кормить миллионный город у новых властей никак не получалось, поэтому людей стали агитировать за то, чтобы покинуть столицу и переселиться в провинцию. Однако тех масштабов, на которые надеялись власти, эта самоэвакуация населения не достигла: большинство сеульцев оставались в городе до конца сентября, то есть до новой смены власти.
С середины июля 1950 года жители Сеула всё активнее занимались меновой торговлей, которая стала основным или даже единственным способом добыть еду. Они отправлялись в пригородные посёлки, где обменивали ценные вещи на продукты питания. Радиоприёмник или швейная машинка в то время ценились особенно высоко и могли обеспечить семью их бывшего владельца запасом продовольствия на целую неделю. Однако уже к середине августа во всех деревнях зоны пешей доступности от столицы просто не осталось излишков продовольствия, так что в своих торговых экспедициях горожане уходили всё дальше и дальше.
Ещё одной проблемой стало преследование тех, кого – с основанием или без оных – считали врагами новой власти. В Сеуле открытые судебные заседания проходили в самом центре города – как правило, на площади перед мэрией. Большинство обвиняемых составляли те, кто при Ли Сын-мане занимал ту или иную официальную должность. Суды неизменно завершались вынесением смертного приговора, причём приводили его в исполнение немедленно и зачастую – публично, прямо на площади или на пустыре поблизости. Впрочем, некоторым везло: на таком открытом процессе-спектакле летом 1950 года к смертной казни приговорили Ким Ки-чина, в прошлом – известного писателя левого толка, впоследствии сотрудничавшего с колониальной властью. Однако расстрельная команда с задачей не справилась: Ким Ки-чин был ранен и потерял сознание, но остался жив. Когда расстрельная команда покинула место казни, писатель пришёл в сознание и сумел добраться до дома.
Во время оккупации Юга власти Северной Кореи, следуя хорошо известным традициям, устанавливали «квоты на количество врагов», которых следовало разоблачить в каждом отдельном уезде или городском районе. Как хорошо видно из документов, для выполнения «плана по врагам» часто брали первых попавшихся под руку «подозрительных». Арестовать могли, например, пожилого крестьянина за то, что он был старостой деревни в период правления Ли Сын-мана, или же местного знахаря, жившего подозрительно богато по меркам села, или же заводского рабочего – просто за то, что он не был коренным жителем своего района (всё это – реальные случаи из жизни одной деревни с населением менее 100 семей).
Впрочем, следует помнить, что сторонники Ли Сын-мана, то есть белые, тоже были готовы убивать по малейшим подозрениям, как оно всегда и бывает на гражданской войне, – просто так получилось, что в Сеуле, о котором мы говорим сейчас, в роли убийц выступали в основном красные.
В особо опасном положении оказались политические заключённые, даже те из них, кто попал в тюрьму по ничтожному поводу. Массовые расстрелы политзаключённых были обычным явлением первых месяцев войны. Расстрелами обе стороны занимались обычно во время спешного отступления, когда у них просто не было возможности организованно вывести заключённых (в силу особенностей военной ситуации, которая менялась с исключительной быстротой, такой возможности не было почти никогда). На Юге самый известный расстрел заключённых произошёл в начале июля 1950 года в тюрьме города Тэджона. Когда северокорейские силы стали подходить к городу, южнокорейской полицией было расстреляно большинство находившихся в тюрьме политзаключённых (не менее 1700 человек).
Резня в Тэджоне не была чем-то из ряда вон выходящим. В июле и августе политические заключённые расстреливались по всей стране. При этом многие из погибших не были активными врагами южнокорейского режима. «Преступление» могло, например, состоять в том, что человек принял участие в организованной коммунистами забастовке или просто нелестно отозвался о местном полицейском. В более спокойной обстановке такого «подозреваемого», скорее всего, выпустили бы (возможно, отлупив для профилактики и выбив пару зубов). Однако в условиях, когда танки 105-й северокорейской бригады уже вели бои на ближних подступах к городу, полиция решала вопрос радикально, с помощью пулемётов.
Вскоре подобные расстрелы стали происходить в другой части страны – на этот раз по инициативе Севера. В сентябре – октябре 1950 года северокорейцы оказались практически в такой же ситуации, в какой их противники находились всего лишь двумя месяцами ранее. Высадившиеся в Инчхоне американские войска быстро продвигались к Пхеньяну, северокорейская армия была разгромлена в последней отчаянной попытке удержать Сеул, и падение города стало неизбежным.
В создавшейся обстановке сотрудники северокорейских «компетентных органов» действовали в той же манере, что и их южнокорейские коллеги. В том же Тэджоне перед сдачей города южанам политические заключённые, оказавшиеся в тюрьме уже во время правления красных, были расстреляны северянами. По мере поспешного отхода остатков северокорейской армии на Север расстрелы происходили и в других местах. Печальную известность приобрели события в Пхеньяне, где были уничтожены почти все политзаключённые, на начало октября 1950 года находившиеся в тюрьмах города, – около 2000 человек.
Помимо репрессий и нарастающих проблем с продовольствием, ещё одной причиной недовольства правлением Севера была политика принудительной мобилизации в вооружённые силы.
Надо сказать, что принудительную мобилизацию в годы Корейской войны проводили обе стороны, но северокорейцы делали это более эффективно – не в последнюю очередь благодаря тому, что были менее коррумпированными и лучше организованными. Кампания по призыву южан в Корейскую народную армию началась уже 1 июля 1950 года, а к августу мобилизация приобрели массовый характер.
Для того чтобы как-то различать кадровые северокорейские войска и части, спешно сформированные на Юге из местного населения, последним было дано специальное название – «Ыйёнгун» (дословно – «Армия праведных героев»). Несмотря на столь пафосное наименование, солдаты этих подразделений, за исключением небольшого количества приверженцев левых взглядов, отнюдь не рвались на гражданскую войну. Поэтому на улицах Сеула в июле – августе 1950 года развернулась настоящая охота за новобранцами. Патрули могли схватить любого мужчину призывного возраста и отправить его в расположение учебной части, откуда очередной «праведный герой» уже через пару дней уходил на передовую. К августу на улицах Сеула было почти невозможно встретить мужчину моложе 45–50 лет – те, кто моложе, прятались от патрулей. К концу августа стало опасно появляться и на работе: время от времени на то или иное предприятие приходил северокорейский отряд, командир которого сообщал рабочим и служащим, что все они отныне – «праведные герои» и что сейчас им предстоит под конвоем отправиться в казармы, а через несколько дней – и на фронт.
Первый период правления красных в Сеуле длился ровно три месяца и закончился в конце сентября, когда американо-южнокорейские войска высадились в Инчхоне и к 28 сентября, после десяти дней тяжёлых уличных боёв, вернули столицу под свой контроль. За всю войну Сеул переходил из рук в руки в общей сложности четыре раза, но только вторая смена власти, произошедшая во второй половине сентября 1950 года, сопровождалась кровопролитными боями на городских улицах.
Большинство жителей столицы приветствовало приход американо-южнокорейских сил (формально – «войск ООН») – установление новой власти как минимум обещало конец голодных времён, так как после прихода американцев в город стала в больших количествах поступать гуманитарная помощь. Ким Сон-чхиль, чья семья к тому времени голодала, записал в дневнике, с какой надеждой он и его соседи прислушивались к медленно приближавшимся с запада, со стороны Инчхона, звукам артиллерийской канонады.
Как и следовало ожидать, после смены власти в Сеуле развернулась масштабная кампания по выявлению настоящих и мнимых сторонников Севера. Даже обнаруженный в доме северокорейский флаг мог привести к самым неприятным последствиям.
В начале октября в Сеул из Пусана стали возвращаться правительственные органы, но всего лишь через три месяца, в конце декабря 1950 года, войска противника снова были на подходе к столице. На этот раз, впрочем, на Сеул надвигались китайцы, а не северокорейцы. Северокорейская армия была фактически разгромлена в сентябре – октябре 1950 года, так что на выручку правительству Ким Ир Сена пришли китайские части, на которые с конца 1950 года и легла основная тяжесть боевых действий.
На этот раз, однако, узнав о приближении красных, почти всё население Сеула покинуло город. Отчасти тут сыграло роль то, что в этот раз южнокорейские власти вели себя совсем не так, как в июне: о том, что город может быть сдан, сообщили за несколько дней, на Хангане были наведены временные мосты, а в последний день перед падением города над Сеулом летали вертолёты, которые через громкоговорители транслировали призывы к населению покинуть город. Призывы помогли: очевидцы вспоминают, что в последние часы перед вступлением в Сеул китайских войск на улицах, казалось бы, уже пустого города неизвестно откуда появились толпы беженцев.