1961 г. – военный переворот приводит к власти генерала Пак Чон-хи
Проснувшись утром 17 мая 1961 года, жители южнокорейской столицы обнаружили, что на улицах города стоят танки. В тот день в стране произошёл государственный переворот (или, как заявили его организаторы, «военная революция»). Для большинства это не стало неожиданностью – переворота ждали уже несколько недель, и многие ждали его с нетерпением.
В апреле 1960 года массовые демократические выступления свергли режим престарелого диктатора Ли Сын-мана. Однако корейцы, ожидавшие, что после свержения диктатуры наступит золотой век демократии, быстро разочаровались. Современники тех событий в большинстве своём воспринимали время демократической Второй республики (апрель 1960 – май 1961) как эпоху хаоса, разгула коррупции и экономического развала. Поэтому решение армии вмешаться в политику и взять власть в свои руки приветствовали тогда многие – ведь армия символизировала порядок. Первый в истории Южной Кореи демократический режим просуществовал ровно один год и один месяц. В мае 1961 года страна опять оказалась под властью авторитарного режима – и оставалась под этой властью четверть века, до лета 1987 года.
Формальности, впрочем, были соблюдены: в 1963 году генерал Пак Чон-хи, бывший главной фигурой в новом военном правительстве, ушёл из армии, провёл президентские выборы и выиграл их. В целом эти выборы были, скорее всего, честными – суровый и немногословный генерал символизировал порядок, и в уставшей от хаоса стране он нравился многим.
Между авторитарным режимом Ли Сын-мана и авторитарным режимом Пак Чон-хи существовало одно важное отличие. Ли Сын-ман не слишком интересовался экономикой и полагал, что поддержание правильного идеологического тонуса куда важнее решения скучных экономических задач. Пак Чон-хи и его окружение, наоборот, чётко понимали, что судьба и режима, и страны зависит в первую очередь от того, удастся ли вывести Южную Корею из экономического тупика.
Так выглядели многие районы Сеула в начале шестидесятых, то есть во времена, когда по уровню ВВП на душу населения Южная Корея отставала от Гондураса в полтора раза
Так в наши дни выглядит Чхонгечхон, где в пятидесятые располагался самый крупный трущобный район Сеула
Такой подход во многом был определён биографией самого Пак Чон-хи. Будущий южнокорейский диктатор родился в многодетной и бедной крестьянской семье. Способности и трудолюбие позволили ему получить стипендию и окончить педагогическое училище. Потом он учился в офицерском училище и служил в рядах армии марионеточного государства Маньчжоу-го (обстоятельство, о котором до сих пор охотно вспоминают его многочисленные недоброжелатели). После восстановления независимости страны в 1945 году будущий диктатор был коммунистом-подпольщиком, а разочаровавшись в коммунизме, стал одним из самых популярных командиров южнокорейской армии.
Обычные cеульские улицы в 1966 году. «Чудо» только начинается, и Южная Корея представляет собой бедную азиатскую страну, которая по ВВП на душу населения отстаёт от Филиппин почти в полтора, а от Гватемалы – в два с половиной раза
Экономическое положение Южной Кореи в начале 1960-х гг. было крайне незавидным. После раздела страны практически вся современная промышленность и энергетика оказались на Севере. Сейчас трудно в это поверить, но в начале шестидесятых Южная Корея по уровню ВНП на душу населения отставала не только от Мексики и Гватемалы, но и от Мозамбика. В 1960 году ВНП на душу населения в РК составил $1100 (доллары 1990 года). Для сравнения: в тех же долларах 1990 года ВНП на душу населения в 1960 году на Филиппинах равнялся $1500, а в Гватемале вообще достигал $2300. Вдобавок в Южной Корее практически нет полезных ископаемых, а природные условия не слишком благоприятны для развития сельского хозяйства.
Перед новой властью, которая сделала ставку на экономическое развитие страны, стояла, казалось бы, неразрешимая задача, которая, как мы сейчас знаем, была ею решена. На протяжении почти двух десятилетий правления Пак Чон-хи (1961–1979) годовой рост корейского ВНП составлял 9–10 %, изредка поднимаясь до 12–14 % и никогда не опускаясь ниже 5 %. К всеобщему удивлению, за три десятилетия Южная Корея из страны развивающейся превратилась в страну развитую.
Методы, которыми пользовались Пак и его окружение, не были совсем уж оригинальны. Немалое влияние на стратегию корейских авторитарных модернизаторов оказал хорошо известный им японский опыт промышленной модернизации. Похожие процессы развёртывались в шестидесятые и семидесятые и в других странах Восточной Азии – на Тайване, в Сингапуре. Впоследствии, после 1980 года, эта модель, которую часто именуют диктатурой развития, была в целом скопирована и псевдокоммунистическими (красными снаружи, белыми внутри) режимами Китая и Вьетнама.
Несколько упрощая, можно считать, что экономическая стратегия, выбранная Пак Чон-хи (и другими авторитарными модернизаторами Восточной Азии) сводилась к тому, что страна превращалась в огромную фабрику. Из-за границы в Южную Корею завозилось сырьё и полуфабрикаты, они перерабатывались внутри страны, а готовая продукция шла на экспорт. Альтернативы у этой стратегии, скорее всего, не было. Поскольку в Южной Корее практически нет природных ресурсов, единственное, на что можно было сделать ставку, – это на наличие в стране людей, готовых добросовестно и качественно работать за гроши. Таких людей хватало – благо высочайшая трудовая культура испокон веков была чертой народов Восточной Азии.
Впрочем, при всей простоте концепции экспорт-ориентированного развития реализовать её было не так просто. В Южной Корее 1961 года не было ни капитала, ни квалифицированных кадров, ни оборудования.
Поэтому на первых порах ставка была сделана на лёгкую промышленность, не требовавшую ни крупных капиталов, ни высоких технологий, ни образованных кадров. Сотни тысяч сельских девушек уходили в города, где находили работу в бесчисленных швейных мастерских. Там они шили одежду и обувь, делали парики и игрушки, которые потом экспортировались в развитые страны Запада. Условия труда были очень тяжёлыми: нормой считался один выходной в месяц, а продолжительность рабочего дня редко была меньше 10 часов (о профсоюзном движении и его героях см. главу 44).
В ретроспективе можно задать вопрос, насколько неизбежным был авторитарный характер восточноазиатской модернизации. С полной определённостью ответить на этот вопрос невозможно потому, что, как известно, «история не имеет сослагательного наклонения» (точнее, поскольку у нас есть одна и только одна реальная история и провести соответствующий эксперимент мы не можем). Мы знаем только то, что случилось в реальной истории Восточной Азии, – а в этой истории все успешные экономические модернизации были проведены диктаторскими режимами. Режимы эти были весьма похожи друг на друга – несмотря на то что в одних случаях они использовали псевдодемократическую риторику (Южная Корея и Тайвань), а в других – риторику псевдокоммунистическую (Китай и Вьетнам).
Было несколько причин, по которым авторитарные режимы обладали преимуществами в деле экономической модернизации.
Во-первых, стабильному авторитарному режиму проще заниматься долгосрочным планированием. В условиях, когда исход выборов предопределён, чиновники куда больше готовы к тому, чтобы заниматься долгосрочными программами, а не сосредотачиваться на мероприятиях, помогающих набирать очки к очередным выборам.
Во-вторых, одной из характерных черт диктатур развития, особенно на первых этапах, была жёсткая политика по подавлению рабочего движения. Главным конкурентным преимуществом стран Восточной Азии на мировом рынке в те времена была дешёвая и качественная рабочая сила. Правительство делало всё, чтобы эта рабочая сила оставалась дешёвой и впредь, жёстко пресекая деятельность независимых профсоюзов, – добиться этого было куда легче в условиях диктатуры.
Президент Пак Чон-хи, для одних – свирепый диктатор, для других – спаситель страны, выведший Корею из многовековой нищеты
Впрочем, социальная стабильность в Корее обеспечивалась не только жёстким подавлением сил, не соглашавшихся с логикой ускоренного капиталистического развития в понимании Пак Чон-хи. Сам бывший сторонник левых идей, генерал-президент отлично понимал: возникают эти идеи отнюдь не на пустом месте и отнюдь не в результате манипуляций «агентов Пхеньяна, Пекина и Москвы». Пак Чон-хи боролся как с самим неравенством, так и с демонстративным, престижным потреблением, которое практиковала верхушка. Немалую известность получил скандал, который президент устроил нескольким олигархам, когда их жёны появились на приёме, увешанные бриллиантами. Корейский олигарх образца 1970 года должен был жить скромно.
Впрочем, чисто демонстративные, пропагандистские акции – это было ещё не всё. Коэффициент Джини, характеризующий уровень имущественного неравенства, в эпоху экономического чуда в Корее равнялся примерно 27–30, то есть был примерно на том же уровне, что в странах Европы, и гораздо ниже уровня большинства стран Азии (в современном Китае, якобы социалистическом, коэффициент Джини достигает 50).
Южнокорейская дипломатия умело использовала международную ситуацию, сложившуюся в годы холодной войны. Советская печать часто называла Пак Чон-хи американской марионеткой, но это утверждение имело мало общего с истиной. Когда было необходимо, Пак Чон-хи воспроизводил американскую риторику и громко клялся в верности идеалам свободного мира. Можно предположить, впрочем, что бывший коммунист-подпольщик Пак Чон-хи к этой риторике в глубине души относился иронически. Однако он понимал: без внешней поддержки реализация его планов будет невозможна – и использовал все доступные ему средства, чтобы эту поддержку получить. Дело доходило до того, что южнокорейские спецслужбы напрямую подкупали американских политиков. Например, в 1976 году выяснилось, что южнокорейская разведка подкупала тех американских конгрессменов, кто голосовал за выделение Южной Корее помощи и льготных кредитов (было д