Кстати сказать, заслуги Чон Ду-хвана вовсе не сводятся к тому, что он продолжил вести страну «дорогой Пак Чон-хи». Чон Ду-хван в наши дни крайне непопулярен – он бьёт рекорды антирейтинга среди всех корейских президентов. Это обстоятельство заставляет забывать о том, что принял страну он в достаточно неблагополучном состоянии. В последние годы жизни увлечение Пак Чон-хи инвестициями в инфраструктуру и тяжёлую промышленность привело к тому, что Южная Корея вышла на четвёртое место в мире (и первое место в Азии) по объёмам внешнего долга. Сочетание резкого увеличения цен на энергоносители и острого внутриполитического кризиса привело к тому, что в 1980 году ВНП Кореи сократился, а инфляция достигла 44 % в год. Многие тогда говорили о том, что корейскому экономическому чуду пришёл конец.
Однако администрация Чон Ду-хван сумела быстро справиться с этими проблемами. При всей своей склонности запускать руку в казну, Чон Ду-хван сохранил понимание того, что экономический рост является для Кореи основой всего, и к экономике он относился очень серьёзно – настолько серьёзно, что каждое утро для президента проводились лекции и семинары по экономической теории.
Отставной президент и поныне иногда выражает обиду по поводу того, что его заслуги в деле стабилизации экономического положения до сих пор не оценены по достоинству. В частности, Япония предоставила Сеулу срочный льготный кредит на сумму в $4 млрд, который был использован для стабилизации экономического положения. Конечно, экономикой управлял не президент-диктатор, а подобранная им команда экономистов, в основном получивших образование в США, – таких, например, как главный советник Чон Ду-хвана по вопросам экономки Ким Чэ-ик или министр финансов Ким Кён-сик. Однако важнейшая задача любого руководителя – это именно подбор команды, так что при всей своей склонности к коррупции и, скажем так, некоторой простоватости, Чон Ду-хван показал себя неплохим кризисным менеджером.
Результаты его успеха были предсказуемы: продолжающийся рост среднего класса, рост образовательного уровня, урбанизация – те самые факторы, которые объективно усиливали оппозицию и подрывали диктатуру развития. Время работало против режима – причём (парадокс!) потому, что режим в целом оставался чрезвычайно эффективным экономически. При этом отсутствие полезных ископаемых и относительно скромные размеры государственного сектора означали, что среди корейцев работоспособного возраста было мало тех, кого в России называют бюджетниками – то есть представителей группы, которая тесно связана с властями и экономическими интересами, и общими установками. Главной движущей силой экономического рывка в Южной Корее и других странах региона послужил всё-таки частный бизнес, пусть и находящийся под жёстким государственным контролем.
Студенты дерутся с полицией в центре Сеула, облака слезоточивого газа плывут над городом. Такие сцены были частью корейской городской жизни в восьмидесятые
Окончательный кризис авторитарного режима в Корее разразился летом 1987 года. В эти месяцы на улицы Сеула выходило до миллиона человек – и это при том, что население корейской столицы составляло 10 млн. На этот раз в демонстрациях участвовало не только студенчество, радикальная оппозиционность которого к тому времени стала аксиомой, – присоединились к протестам и горожане среднего возраста: рабочие крупных предприятий, служащие, интеллигенция. Именно их участие в выступлениях в итоге оказалось решающим.
Если к 1980 году горожане в целом колебались, на чью сторону встать в конфликте, то к 1987 году колебаний у них не осталось. Вдоволь наевшись риса, отправив сына в университет и почти решившись на покупку автомобиля, корейский горожанин среднего достатка задумался над тем, что теперь было бы неплохо иметь честные выборы и свободную печать.
Ночной вид на высотные дома в Пусане на побережье Южного моря (в российской географической номенклатуре это водное пространство именуется Корейским проливом). Корейские многоэтажные жилые дома являются действительно многоэтажными
Контейнерный терминал в порту Пусан – главные ворота страны. Уже полвека Корея живёт экспортом
Главным лозунгом демонстрантов был переход к прямым выборам президента и снятие ограничений на деятельность оппозиционных партий и профсоюзов. Хотя заметную роль среди активистов движения играли левые радикалы, появившиеся в стране в восьмидесятые, большинство корейцев было довольно экономической ситуацией и поэтому хотело не радикальных социальных преобразований, а перехода к либеральной демократии в политической сфере. Ключевое положение в движении занимали хорошо известные политики либерального толка – Ким Ён-сам и неоднократно упомянутый Ким Тэ-чжун.
К концу июня 1987 года генералы поняли, что им придётся отступить. 29 июня военные объявили о согласии на требования демонстрантов – то есть требования о политической капитуляции. Армия вернулась в казармы. В результате проведённого в 1987 году пересмотра Конституции были введены прямые выборы президента, отменена цензура, разрешена деятельность независимых профсоюзов. Во избежание соблазна было решено, что президент не имеет права избираться на второй (пятилетний) срок, но при этом президентская власть осталась очень большой.
Со временем, уже в девяностые, в стране сформировалась двухпартийная система. В результате реформ конца восьмидесятых Южная Корея превратилась в демократическое государство – одно из немногих демократических государств в современной Азии. И, как легко догадаться, далеко не все в современной Южной Корее готовы признать, что своим нынешним процветанием страна во многом обязана Пак Чон-хи и его диктатуре развития.
Экономический рост и стремительная урбанизация немало повлияли на корейскую секс-индустрию: сначала они породили её бум, а потом – её упадок. Об этом пойдёт речь в следующей главе.
34«Красные фонари» гаснут?
1961 г. – принят «Закон о противодействии проституции»
Проституцию часто именуют древнейшей профессией, но как мы уже говорили в главе 15, в Корее до конца XIX века почти не было коммерческого секса – секс-индустрию в страну принесли японцы.
В первые же месяцы после изгнания японцев в 1945 году местные женские организации (в основном – христианские) стали активно требовать от властей запретить проституцию. Какое-то время казалось, что американская военная администрация, которая управляла страной с сентября 1946 по август 1948 года, склонялась к тому, чтобы согласиться с этими требованиями. Впрочем, владельцы соответствующих заведений и сами работницы секс-индустрии активно протестовали против этих планов: первые защищали свои прибыли, а вторые – возможность хоть как-то зарабатывать на жизнь (альтернатив тогда было не так много). В итоге всё окончилось компромиссом. В 1948 году специальный закон, принятый парламентом уже независимой Кореи, запретил лицензированные дома терпимости, которые существовали под государственным контролем в колониальные времена, но при этом не криминализовал проституцию, которая продолжалась в виде частной инициативы. Фактически это означало, что южнокорейское правительство, в котором тогда доминировали христиане, выразило своё отрицательное отношение к проституции в теории, но на практике никаких мер по её искоренению не приняло.
В условиях экономического и политического хаоса, который последовал за освобождением страны и её расколом, проституция неизбежно росла. По данным Министерства здравоохранения и социального обеспечения, в 1947 году в Южной Корее насчитывалось 16 900 проституток, а к 1949 году их число увеличилось в три с лишним раза и достигло 52 600 человек.
С началом Корейской войны 1950–1953 гг. проституция стала чуть ли не массовой профессией. Больше всего зарабатывали те проститутки, которые имели дело с американскими солдатами. Память об этих барышнях, которых тогда именовали заморскими принцессами или ооновскими мадам, до сих пор жива среди корейцев старшего поколения. В те времена специализирующаяся на обслуживании американских военных проститутка зарабатывала деньги, которые превышали зарплату университетского профессора или правительственного чиновника средней руки. Впрочем, не следует забывать, что всё-таки большинство проституток имели дело с отечественным, корейским клиентом.
Проведённое в последние месяцы Корейской войны обследование проституток показало, что они в своей массе были очень молоды: 14,6 % из них было меньше 19 лет, 44,0 % были в возрасте от 20 до 24 лет, а 31,8 % – в возрасте от 25 до 30 лет. При этом 28 % проституток были неграмотны. Из этого видно, что большинство проституток составляли молодые женщины из деревень, которые, оказавшись в урагане войны, потеряли контакты со своими семьями (или были брошены ими на произвол судьбы) и остались без средств к существованию. Многие из них, как отмечали тогда наблюдатели и журналисты, были вдовами, мужья которых погибли в ходе боевых действий и террора.
В послевоенные годы корейская полиция и правоохранительные органы при молчаливом одобрении как властей, так и общества в целом (по крайней мере, значительной его части) предпочитали проституцию не замечать. В 1961 году был, правда, принят «Закон о противодействии проституции», однако он носил символический и декларативный характер. В соответствии с этим законом проституция в Корее была запрещена, но никакой ответственности за нарушение этого запрета не предусматривалось. Другими словами, закон фактически свёлся к декларации о том, что проституция – это вообще-то неправильно и плохо. Несмотря на это, в 1962 году были созданы 104 «района красных фонарей». На территории этих районов проституция разрешалась вполне официально. Кроме того, для сексуального обслуживания американских военных и прочих иностранцев было создано ещё 32 аналогичных района, в основном вблизи от американских военных баз. С течением времени количество особых районов менялось, но общий принцип оставался неизменным: за их пределами проституция являлась незаконной (хотя на практике не преследовалась).