Летом 1931 года произошли первые и, к счастью, едва ли не единственные в корейской истории массовые межэтнические столкновения. Поводом для них стали события, развернувшиеся за пределами Кореи, в Маньчжурии. Там, поблизости от посёлка Ванбаошань (в корейском произношении Манбосан), возник конфликт между корейскими и китайскими крестьянами-переселенцами. Причиной спора стал ирригационный канал, который корейцы проложили по земле, принадлежавшей китайцам. Страсти накалялись, в дело вмешались и местные японские консульские власти (естественно, на стороне корейцев: Маньчжурия считалась частью Китая, а вот проживавшие там корейцы были японскими подданными). В конце концов, дело дошло до прямых столкновений. Новости о событиях в Манбосане были преувеличены корейской прессой, сообщавшей о резне в корейских деревнях, которую якобы учинили китайцы, и большом количестве жертв, хотя в действительности всё ограничилось дракой стенка на стенку и разгоном протестующих китайцев силами японской армии. Результатом сообщений из Маньчжурии стали массовые погромы китайских магазинов и нападения на китайцев в Кёнсоне (Сеуле), Инчхоне, Пхеньяне и других крупных городах Кореи. В ходе погромов 127 китайских переселенцев погибли, 393 человека были ранены.
Последовавшая реакция китайцев была вполне предсказуема: после погромов многие из них предпочли уехать из страны, так что количество китайцев, проживавших в Корее, сократилось почти в два раза: с 68 000 в 1930 году до 38 000 в 1932-м. Однако скоро численность китайских переселенцев снова стала расти. Начавшаяся летом 1937 года японская агрессия в Китае сделала жизнь там ещё труднее. В Корее, напротив, эта война на первых порах привела к экономическому буму, который повысил и потребность в рабочих руках. Поэтому в страну стали в ещё больших количествах прибывать китайские рабочие, готовые заниматься неквалифицированным трудом за самую скромную плату.
В 1945 году, когда Корея вновь стала независимой, в стране проживало без малого 100 000 этнических китайцев (в 1942 году их было 85 000).
Крах Японской империи заставил многих китайцев вернуться домой. Немалое их число оказалось и на территории Северной Кореи. Тем не менее к 1950 году в Южной Корее проживало около 40 000–50 000 этнических китайцев. Формально они являлись гражданами гоминдановской «Китайской Республики», территория которой к тому времени ужалась до острова Тайвань.
Китайская община, доставшаяся независимой Корее в наследство от колониальных времён, вызывала у корейцев беспокойство уже самим фактом существования. В разговорах с пожилыми корейцами я не раз слышал об опасениях, которые в пятидесятые и шестидесятые годы испытывала по поводу китайского присутствия корейская элита. Власти (и не только власти) тогда искренне опасались, что китайцы, если только их влияние не будет ограничено, со временем займут ведущие позиции в южнокорейской экономике, так что Корея будет напоминать в этом отношении страны Юго-Восточной Азии с их влиятельными китайскими меньшинствами. Похоже, что такие опасения, которые сейчас выглядят параноидальными, разделялись тогда и корейской публикой в целом.
После провозглашения Республики Корея в 1948 году местная китайская община сталкивалась со значительной дискриминацией. В Южной Корее не существовало вида на постоянное жительство для иностранцев, и местные китайцы считались «временно проживающими» на корейской территории. Регулярно (сначала – раз в два года, потом – раз в три года, а с 1998 года – раз в пять лет) им приходилось собирать необходимые бумаги и отправляться в Иммиграционное управление для продления визы.
Впрочем, была у корейских китайцев и одна немаловажная привилегия. Остальные иностранцы могли находиться на территории Кореи, только если имели официальный контракт с корейским работодателем, причём окончание контракта означало, что иностранцу надо немедленно выехать из страны. На местных китайцев это правило не распространялось. В то же время китайцы не могли быть государственными служащими, не могли заниматься адвокатской и врачебной практикой, а крупные корейские компании не брали их на работу как иностранцев – несмотря на то, что большинство из них родились в Корее, свободно владели корейским и мало чем отличались от корейцев.
Формально корейские китайцы считались гражданами Китайской Республики, то есть, называя вещи своими именами, острова Тайвань. Практически никто из них отношения к этому далёкому субтропическому острову не имел и никогда на своей «исторической родине» не бывал – почти все они происходили из провинции Шаньдун. В антикоммунистической Южной Корее, которая до 1992 года КНР не признавала и не поддерживала с ней дипломатических отношений, было просто невозможно выбрать гражданство «Красного Китая». Тайвань активно поддерживал общину, причём особую роль играла поддержка тайваньским правительством действовавших в Корее китайских школ. Именно в таких школах, где преподавание шло на китайском языке, получало образование большинство корейских хуацяо, но без тайваньских субсидий эти школы не смогли бы существовать.
В сентябре 1961 года только что пришедшее к власти в Сеуле военное правительство издало «Закон о принадлежащей иностранным гражданам недвижимости», который резко ограничил право иностранцев владеть собственностью. Всем было очевидно, что закон направлен против китайцев, так как никаких других постоянно проживающих иностранцев в Корее тогда не наблюдалось. Согласно закону 1961 года и его более поздним версиям, китайцам не разрешалось владеть земельными участками суммарной площадью более 200 пхён (примерно 660 м2). Иностранцам (то есть китайцам) нельзя было иметь в собственности пахотную землю, что сделало для них невозможным занятия сельским хозяйством. Кроме того, им разрешалось иметь в собственности не более одного жилого дома или квартиры, а площадь принадлежащих им производственных и офисных помещений не могла превышать 50 пхён (165 м2). Пытаясь обойти новые ограничения, многие китайцы срочно перерегистрировали принадлежавшую им недвижимость на имя корейских друзей или жён, если те были гражданками Кореи. Некоторые из них стали жертвами обмана, но многим удавалось и дальше вести бизнес через подставных лиц.
До недавнего времени принятие южнокорейского гражданства было делом непростым. Дети, рождённые в браке между китайцем и кореянкой, не могли претендовать на гражданство Южной Кореи, так как до конца 1990-х гг. в Корее гражданство детей автоматически определялось гражданством их отца.
Ограничения на владение недвижимостью и запрет на занятие почти всеми престижными профессиями означал, что корейские хуацяо могли владеть только небольшими фирмами, чего, собственно, авторы дискриминационного законодательства и добивались. На практике едва ли не единственной из традиционных областей деятельности, в которой и при таких условиях у китайцев имелись конкурентные преимущества, был ресторанный бизнес.
В 1948 году в Корее было всего 332 китайских ресторана, а в 1972 году в одном только Сеуле их насчитывалось более 2000. К началу шестидесятых годов ресторанным бизнесом занималась примерно половина всех китайских семей Кореи, а к концу семидесятых доля тех, кто владел ресторанами или работал в них, достигла среди местных китайцев 77 %. Иначе говоря, из-за этнической дискриминации (а также объективной ситуации на рынке труда и рынке услуг) южнокорейские хуацяо превратились в общину рестораторов.
Улица китайских ресторанов в Инчхоне, где китайцы живут с конца XIX века. Этот исторический квартал сейчас во многом превращён в туристский объект, но рестораны там по-прежнему принадлежат китайцам, и готовят в них вкусно
До начала семидесятых корейским китайцам не оставалось ничего, кроме как терпеть, приспосабливаться к дискриминации и стараться существовать в предлагаемых им обстоятельствах. Выбора у них, в общем, не было. Они не могли покинуть Корею, так как ехать им было и некуда, и не на что. На Тайване, гражданами которого они формально являлись, их никто не ждал, ведь островное государство в те времена жило очень небогато. Невозможно было и уехать на Запад, так как в те расистские времена ни одна западная страна не была готова принимать цветных иммигрантов. Однако около 1970 года ситуация изменилась, и начался постепенный отток хуацяо: часть уехала на Тайвань, но большинство предпочло переселиться в США и Европу.
В результате массовой эмиграции китайская диаспора, численность которой в середине семидесятых достигала 40 000 человек, начала сокращаться. В настоящий момент в Корее на постоянной основе проживают всего лишь 20 000 хуацяо с гражданством Тайваня – это потомки переселенцев 1884–1944 гг.
В последние два десятилетия отношения к китайской общине изменилось в лучшую сторону, и многие дискриминационные ограничения исчезли. Однако перемены эти начались слишком поздно: старая китайская община умирает. Тем не менее постепенное исчезновение старой общины не означает конца китайского присутствия в Корее. Наоборот, после установления дипломатических отношений с Китаем в 1992 году этнические китайцы приезжают в Корею в доселе невиданных количествах – сейчас их более миллиона. Однако это уже совсем другая община: и по статусу, и по составу, и по установкам и целям.
До недавнего времени Южная Корея отнюдь не являлась страной, куда стремились иммигранты: наоборот, она была страной, из которой люди стремились уехать, равно как и важным источником поставок рабочей силы на мировой рынок. О корейских рабочих за рубежом пойдёт речь в следующей главе.
36Рабочие на экспорт
1963 г. – первая группа корейских рабочих прибыла в Германию
В настоящее время Южная Корея является одним из крупных импортёров рабочей силы: в 2019 году в стране насчитывалось около 1,3 млн иностранных рабочих, причём, скорее всего, их число в обозримом будущем будет только расти.
Между тем ещё несколько десятилетий назад никто и представить себе не мог, что Южная Корея, считавшаяся в экономическом плане случаем совершенно безнадёжным, со временем станет страной, привлекательной для трудовых мигрантов. Наоборот, в 1960-х и 1970-х гг. она сама была одним из основных экспортёров дешёвой рабочей силы на мировом рынке труда. В современном мире Южная Корея – это единственная страна, за время, существенно меньшее, чем продолжительность жизни одного поколения, превратившаяся из крупного поставщика трудовых мигрантов в важного потребителя их услуг.