«Консерваторы» ведут свою идеологическую родословную от военных режимов, правивших в Корее в 1961–1987 гг., а если уходить в более древние времена, то от Ли Сын-мана и даже первых корейских модернизаторов-националистов конца XIX века.
Находящиеся ныне (в 2021 году) в оппозиции «консерваторы» относятся к Северной Корее куда более негативно, чем их противники. Были времена, когда реальную политику «консерваторов» в отношении Севера описывала чеканная формула мёльгон тхонъиль, то есть «Уничтожив коммунистов, объединим страну!». Где-то до начала шестидесятых южнокорейское руководство, в котором тогда безраздельно доминировали идеологические учителя и наставники нынешних «консерваторов», действительно всерьёз собиралось «освободить» Северную Корею от правящего там «марионеточного коммунистического режима». Однако те времена давно прошли, хотя и сейчас правые говорят, что конечная цель их политики по отношению к Северу – это «объединение страны на принципах либеральной демократии» (то есть, иначе говоря, на южнокорейских условиях).
Однако эти декларации не следует воспринимать слишком всерьёз (как, увы, делают многие за пределами Кореи, не понимая условностей корейского политического театра). По большому счёту, реальная политика правых до недавнего времени лучше всего описывалась формулой, которую разработал их гуру и кумир Пак Чон-хи: «Сначала – экономический рост, а потом – объединение». Иначе говоря, хотя правые формально, на уровне деклараций, отрицают за Северной Кореей легитимность и право на существование, на практике они исходят из того, что с северокорейским государством Югу придётся сосуществовать ещё очень долго (и особо против этого не возражают).
С течением времени в отношении правых к Северу стали происходить изменения. Всё большее количество сторонников правых, особенно из числа молодёжи, сомневается в том, что объединение с Северной Кореей вообще следует рассматривать в качестве цели практической политики. Эти люди пока ещё не готовы полностью отказаться от лозунга «объединения на принципах либеральной демократии», однако чем дальше, тем больше они рассматривают объединение как некую абстрактную цель, достижение которой возможно только в неопределённом будущем и о которой, следовательно, нет смысла беспокоиться сейчас.
На практике среди правых в настоящее время доминирует уверенность в том, что Северная Корея ни при каких обстоятельствах в обозримом будущем не откажется от ядерного оружия. Поэтому «консерваторы» говорят, что Южной Корее следует избегать взаимодействия с Севером, так как Северная Корея обычно извлекает немалую экономическую выгоду из таких контактов (это в целом правда) и использует добытые таким образом средства для дальнейшего продвижения ядерной программы, подрывая безопасность Южнокорейского государства.
Отношение «прогрессистов» к Северной Корее является более сложным. «Прогрессивный» лагерь исторически сложился в 1990-е гг. на основе слияния двух ранее существовавших политических сил.
Демонстрация правых (более радикального толка) в центре Сеула – обычная часть городского пейзажа после 2017 года. Присутствие американских флагов не должно удивлять – укрепление союза с США является для корейских консерваторов краеугольным камнем внешней политики (их оппоненты, впрочем, против этого тоже не очень возражают). Можно обратить внимание и на преобладание стариков, характерное для более радикально настроенных правоконсервативных групп
Во-первых, корни «прогрессистов» уходят к антисистемной оппозиции 1960-х и 1970-х гг., то есть к людям, которые, подобно Ким Тэ-чжуну (президент с 1998 по 2003 год), в своё время активно выступали против правления военных режимов. Эта антисистемная оппозиция отчасти руководствовалась идеологическими соображениями, а отчасти имела региональный характер и опиралась на юго-западные провинции страны.
Другим слоем в рядах нынешних южнокорейских «прогрессистов» являются выходцы из радикального левонационалистического студенческого движения 1980-х гг. В те годы в общественно-политической жизни южнокорейских университетов доминировали радикалы, идеология которых представляла собой причудливую смесь марксизма-ленинизма и корейского национализма. Они не слишком утруждали себя учёбой и проводили студенческие годы в драках с полицией и в чтении марксистской и националистической литературы. В то время большинство студентов-радикалов в той или иной степени симпатизировали Северной Корее – по их мнению, государству, где построено национально правильное и социально справедливое общество. Идеалом для них было объединение Севера и Юга на равноправной основе, возможно – через создание конфедерации, а некоторые из них не были и против того, чтобы северокорейские порядки распространились на всю страну. Разумеется, речь шла не о реальных северокорейских порядках, про которые они тогда знали мало, а о порядках «небесной» Северной Кореи, существовавшей исключительно в их воображении.
Начало девяностых стало для этих молодых людей временем жестокого разочарования. Распад социалистического лагеря нанёс внезапный и, по сути, смертельный удар по их прежнему мировоззрению. Студенты-активисты, свято верившие в правоту массовых движений и рабочих демонстраций, неожиданно обнаружили, что в Восточной Европе и массовые движения, и рабочие демонстрации направлены именно против той идеологии и политической системы, в превосходство которой они сами только что уверовали.
Другим ударом для левых стало частичное «открытие» Северной Кореи. В более ранние времена, то есть до конца 1980-х гг., в южнокорейской прессе содержалось немало негативной информации о Северной Корее – причём значительная часть информации была вполне правильной. Однако левонационалистические радикалы тогда воспринимали любой негатив, связанный с Северной Кореей, как официальную пропаганду и относились к ней крайне недоверчиво, предпочитая черпать информацию о Севере из пхеньянских официальных изданий.
Однако в середине девяностых годов в Северной Корее начался массовый голод, и потоки северокорейских экономических мигрантов – нелегальных гастарбайтеров – устремились в Китай. Многие из бывших студентов-активистов получили возможность встречаться с северокорейцами, причём встречи эти чаще всего проходили в Китае и носили спонтанный характер, так что о манипуляциях со стороны южнокорейских спецслужб речи не шло. Из этих контактов с северокорейскими «рабочими и крестьянами» (никого другого в Китае среди северокорейских беженцев они встретить и не могли) им стало ясно, что Северная Корея является не парадизом рабочего класса и трудового крестьянства, а крайне бедной страной третьего мира, политический строй которой лучше всего охарактеризовать как де-факто сословную монархию.
Тем не менее следы былых мечтаний всё ещё заметны во взглядах «прогрессистов». Бывшие студенты-радикалы конца восьмидесятых, влившиеся в «прогрессивный» лагерь и со временем занявшие высокие политические посты, давно не воспринимают Северную Корею как пример для подражания, но всё равно относятся к ней не так негативно, как их оппоненты-«консерваторы».
Идеологи «прогрессистского» лагеря на протяжении последних 20–25 лет подчёркивают, что идеальная политика в отношении Северной Кореи – это политика сотрудничества. Отдалённой целью, по их словам, является объединение страны на конфедеративной основе, то есть в соответствии с принципом «одна нация, две системы». Впрочем, в некотором отношении «прогрессисты» похожи на своих оппонентов «консерваторов», которые, как мы помним, полностью не отказавшись от лозунга «Уничтожив коммунистов, объединим страну!», на практике всё чаще рассматривают объединение Кореи как задачу, отодвинутую куда-то в бесконечность.
Тем не менее южнокорейские «прогрессисты», в отличие от своих оппонентов из «консервативного» лагеря, настроены на взаимодействие с Северной Кореей. Они понимают и то, что взаимодействие будет нежизнеспособным без серьёзных систематических субсидий со стороны южнокорейского правительства. Южнокорейские «прогрессисты» не просто хотят вести с Северной Кореей экономический и торговый обмен, но и готовы щедро субсидировать этот обмен из средств бюджета.
Правда, и среди «прогрессистов» постепенно растёт понимание, что среднестатистический южнокорейский налогоплательщик к Северной Корее всё более равнодушен и всё менее склонен воспринимать северокорейцев как своих единоплеменников. Это означает, что рядовые граждане не очень готовы платить за реализацию тех амбициозных планов сотрудничества с Севером, которые лелеют лидеры «прогрессистов». Более того, примерно так же к Северной Корее относятся и сторонники «прогрессистов» помоложе. По большинству вопросов южнокорейской жизни они вполне солидарны со своими «старшими товарищами», но вот отношение к Северной Корее у этой политически активной левонационалистической молодёжи совсем иное: или равнодушно-отстранённое, или иронически-враждебное. Поэтому «прогрессисты» стараются убедить южнокорейскую публику в том, что взаимодействие с Севером будет осуществляться на взаимовыгодной основе и принесёт выгоду обоим Корейским государствам – в этой пропаганде дело часто доходит до прямых (и весьма комичных) манипуляций с фактами и статистикой.
Всё сказанное касается в первую очередь настроений в рядах политической и интеллектуальной элиты. Если же говорить о настроениях основной массы южнокорейцев – в особенности молодых сторонников обоих политических лагерей, – то ясно одно: что бы там ни говорили политики и идеологи, что бы ни писали в школьных учебниках, рядовые южнокорейцы всё меньше склонны воспринимать Северную Корею как отторгнутую часть своей страны. Для них Северная Корея постепенно становится «заграницей», крайне бедной страной, которая по капризу географии расположена поблизости от Южной Кореи и население которой, опять-таки по капризу истории, говорит на каком-то странном (но в целом почти понятном) диалекте корейского языка. Среди масс растёт скептицизм в отношении самой идеи объединения – обстоятельство, которое давно и регулярно подтверждают опросы общественного мнения.