Например, летом 2020 года Институт проблем Восточной Азии провёл исследование, которое посвящено тому, как население Южной Кореи относится к Северной Корее. Вообще говоря, подобные исследования проводятся в Южной Корее самыми разными организациями, изучающими общественное мнение. Однако исследования Института проблем Восточной Азии интересны тем, что вот уже 15 лет они проводятся по примерно одинаковой методике и с использованием одних и тех же вопросов. Это позволяет отслеживать, как менялось отношение с 2005 года, – соответствующие исследования были проведены в 2005, 2010, 2015 и 2020 годах.
Согласно исследованию 2020 года, например, впервые больше половины опрошенных заявили, что не видят необходимости в скорейшем объединении страны. Если быть более точным, то в 2005 году только 7,9 % опрошенных ответили, что «в объединении с Севером нет никакой необходимости», а 19,6 % – что «нет необходимости торопиться с объединением» (тех и других вместе – 27,5 %). В 2020 году такие же мнения высказали соответственно 20,2 % и 31,7 % опрошенных (всего 51,9 %).
Показательны и зафиксированные в этом исследовании изменения в отношении к северокорейцам. В 2005 году 30,5 % опрошенных сказали, что северокорейцы – это «часть нашей нации». В 2020 году так ответили в два раза меньше респондентов – 13,9 %. В 2005 году 25,2 % описали северокорейцев как «наших братьев». В 2020 году «братьями» их считали 17,8 %. За эти 15 лет не изменилось количество людей, которые считают северокорейцев «просто соседями» (21,0 % и 21,8 % соответственно), но зато резко выросло количество тех, кто считает, что северокорейцы – это «чужаки»: в 2005 году так думало 10,0 % опрошенных, а в 2020 году – 18,6 %. Ещё более заметен рост числа тех, кто думает о северокорейцах как о «врагах», – доля таких среди опрошенных выросла с 8,0 % в 2005 году до 19,1 % в 2020 году.
Речь идёт отнюдь не о случайных флуктуациях, вызванных какими-либо текущими событиями. Опросы 2010 и 2015 годов подтверждают, что данные настроения последовательно нарастали на протяжении всего периода 2005–2020 гг.
В целом жители Южной Кореи мало интересуются делами северного соседа. Для иностранцев это равнодушие – в тех редких случаях, когда они с ним сталкиваются, – кажется странным. Действительно, мировая печать вспоминает о существовании Корейского полуострова в основном тогда, когда в Пхеньяне решают запустить ракету, взорвать атомную бомбу или выступить с какой-нибудь дипломатической инициативой. В результате у тех, кто в Корее не живёт и с ней особо не связан, неизбежно возникает ощущение, что жители Юга воспринимают дела северного соседа как что-то важное, что они постоянно думают и говорят о Севере. На практике же это совсем не так: в типичном номере южнокорейской газеты, который состоит, не считая приложений, из 30–40 страниц большого формата, на протяжении нескольких дней может не появиться ни одной новости о Северной Корее: Китаю, и США, и Японии там уделяется ощутимо больше внимания.
Выражаясь несколько вольно, я бы сказал, что рядовой житель Юга в своей повседневной жизни интересуется делами Севера примерно в такой же степени, в какой житель Москвы или Петербурга ныне интересуется делами, скажем, Узбекистана или иных стран бывшей советской Средней Азии. Северная Корея сейчас не вызывает у подавляющего большинства южан ни страха, ни уважения, ни – самое главное – интереса.
Скорее всего, именно медленное, но неуклонное формирование на Корейском полуострове двух отдельных наций и нарастающее взаимное отчуждение Севера и Юга в долгосрочной перспективе и определят судьбу страны. Тем не менее и в 2020 году дебаты между «консерваторами» и «прогрессистами» идут с прежней яростью – хотя вопросы, связанные с Северной Кореей, уже давно занимают в этих дебатах очень скромное место.
Ощутимо более острой проблемой современной Южной Кореи является проблема демографическая, о чём будет рассказано в заключительной главе.
54Исчезающие деревни, пропадающие города
2005 г. – рождаемость в Корее снижается до 1,08 рнж
В 1983 году у Сеульского вокзала появилась странная скульптура. Она изображала человека, который с трудом удерживал на вытянутых вверх руках огромный груз с прикреплённым электронным табло, где постоянно менялись – и постоянно росли – цифры. Цифры показывали, сколько человек в данный момент живёт в Корее, а вся эта композиция должна была напоминать жителям столицы о том, каким бременем для страны является её перенаселение. Вскоре подобные скульптуры появились у железнодорожных станций в большинстве других крупных городов.
По мнению властей того времени (это мнение разделяла и публика), над Кореей нависла, угроза перенаселения, о чём каждый гражданин страны должен был помнить, и по возможности не размножаться с излишней интенсивностью.
Вообще говоря, демографическая история Кореи является весьма интересной. В Республике Корея произошли те же самые изменения, которые наблюдаются практически в любой развитой стране. Однако особенность Кореи в том, что перемены происходили с удивительной скоростью. Те изменения в структуре населения, которые, допустим, в Великобритании или Германии растянулись на полтора-два столетия, в Корее оказались спрессованы в несколько десятилетий. Достаточно сказать, что Корея перешла от сверхвысокой к сверхнизкой рождаемости за время жизни одного поколения…
Демографы, рассматривая историю населения в XIX–XXI веках, обычно говорят о первом и втором демографических переходах.
Во времена, предшествующие промышленной революции и возникновению современной экономики, то есть до конца XVIII века, везде в мире наблюдались крайне высокая рождаемость и крайне высокая смертность (в первую очередь детская и младенческая), равно как и весьма невысокая продолжительность жизни.
Под первым демографическим переходом имеется в виду сокращение смертности: оно началось в Европе в конце XVIII века и резко ускорилось к концу следующего XIX столетия. При этом на первых порах сокращение смертности не сопровождалось сокращением рождаемости. Неизбежным результатом такого сочетания низкой смертности и высокой рождаемости стало резкое увеличение численности населения – тот самый демографический взрыв, который так испугал политиков и экспертов в середине ХХ века.
Второй демографический переход подразумевает, что за резким снижением смертности следует столь же резкое падение рождаемости: это сейчас и происходит. Это привело к панике – начались разговоры о катастрофическом старении населения и даже грядущей депопуляции.
В Корее первый демографический переход начался в колониальные времена. В 1911 году, когда японской колониальной администрацией была проведена первая в истории Кореи современная и относительно надёжная перепись населения, средняя ожидаемая продолжительность жизни корейцев составляла всего лишь 24 года. Эта цифра может показаться несуразно низкой, но она была вполне типичной для доиндустриальных обществ. Правда, показатель этот до определённой степени является пресловутой «лукавой цифрой»: средняя продолжительность жизни в былые времена была низкой, в первую очередь потому, что от четверти до трети всех младенцев в традиционных обществах умирали, не дожив до года. Если же человеку в Средние века удавалось достичь подросткового возраста, то в таком случае он в среднем жил до 45–55 лет – не слишком хорошо по нынешним меркам, но и не столь уж катастрофично.
Пусан, 1984 год. Подобные «часы народонаселения» были установлены в середине 1980-х гг. на улицах многих корейских городов. Они должны были напоминать корейцам о том, что страна сталкивается с угрозой катастрофического перенаселения. Последующие события, впрочем, продемонстрировали, что реальная демографическая угроза связана не с перенаселением, а, наоборот, с крайне низкой рождаемостью
В 1911 году кореянка в среднем рожала 6,5 раза (используя терминологию демографов, общий коэффициент фертильности составлял 6,5 рождений на женщину). Цифра эта почти не менялась вплоть до начала 1960-х гг. С другой стороны, с первых же лет колониального правления смертность в Корее стала быстро снижаться, в результате чего средняя ожидаемая продолжительность жизни увеличилась с 24 лет в 1911 году до 45 лет в 1942 году. Связано это было в первую очередь с распространением в стране современных гигиенических знаний и привычек (начиная с простейшего мытья рук). Как ни трудно в это поверить, но мыло спасло куда больше человеческих жизней, чем самые совершенные лекарственные препараты. Снижение смертности и рост средней ожидаемой продолжительности жизни (СОПЖ) в Корее продолжались и в первые годы независимости. Несмотря на кровавый хаос Корейской войны, к 1960 году средняя продолжительность жизни в Корее составляла 54 года.
Разумеется, сокращение смертности при сохранении высокой рождаемости привело в Корее к тому же, к чему оно приводило во всём мире, – стремительному росту населения. В 1911 году население всего Корейского полуострова составляло 17 млн человек, к 1960 году на этой территории жили уже 37 млн человек, а сейчас, в 2020 году – 76 млн.
С начала 1960-х гг. в мире началась паника по поводу надвигающегося перенаселения, которая продолжалась до недавнего времени. Паника эта была вызвана как раз тем обстоятельством, что многие страны третьего мира к шестидесятым завершили первый демографический переход, и, соответственно, во всех этих странах начался стремительный рост населения.
Ожидание надвигающейся демографической катастрофы произвело неизгладимое впечатление на южнокорейское руководство. Это было связано с характерной особенностью мышления южнокорейских элит, которые, однажды решив ориентироваться на развитый Запад, уже семь десятилетий с удивительной последовательностью копируют западные идеологические, экономические и политические моды и воспринимают текущий западный дискурс как истину в последней инстанции. Поскольку в 1960-е гг. в Вашингтоне и Париже полагалось думать, что мир движется к страшной катастрофе, вызванной перенаселением, и что единственным путём добиться экономического развития для бедной страны является ограничение рождаемости, южнокорейское руководство приступило к борьбе за это самое ограничение рождаемости (выражаясь языком политиков, к кампании по планированию семьи).