Каждое утро ты стоишь возле подножия горы, смотришь на ком обязанностей и мечтаешь о ближайшем привале.
Думаю, что меня, как и многих мам, занимает вопрос: «Как совместить обыденность и творчество?» или «Как катить и творить?»
Душистые пяточки, розовые щечки, мягкие снежинки, пастельные тона и во всем этом великолепии сладкие детишки – так обычно показывают нам счастье материнства семейные фотографы. Ох, когда я думаю о материнстве – и творчестве, – то вижу женщину-канатоходку. Она жонглирует детьми, кастрюлями, памперсами, красными шпильками, чулками и кисточками. Останавливается на секунду. Смертельный номер. Сейчас наша артистка нарисует ногой в воздухе лошадь. Барабанная дробь – и все летит вниз… ну ладно, не в пропасть, а на батут. Не удержала равновесие, сорвалась. Баланс тонок, неустойчив и вообще возможен ли?
Вероятно, это прозвучит пафосно, но в поиске ответа на этот вопрос я ставлю себя в ситуацию драматического выбора: «Что я буду делать, если мне поставят смертельный диагноз?» Брошусь снимать нереализованные проекты? Записывать идеи сценариев? Оказывается, нет. Я думаю о своих детях, муже, близких. Перед лицом смерти мне хочется подарить им все время.
Напитать детей любовью, чтобы в моменты слабости и боли им было куда возвращаться и откуда черпать силы.
И в то же время на вопрос «Пока живу, готова ли я отказаться от той части себя, которая видит в голове картинки и думает о том, как бы их снять?» я отвечаю однозначно: «Нет!» Поэтому мой художник ползет улиточными шагами к своей цели и верит, что у черепахи есть шанс обогнать Ахиллеса.
Недавно к этим, так сказать, экзистенциальным столпам добавился еще один пункт. Во время поиска цветового решения для проекта я долго советовалась с подругами-артистками и вдруг поняла, что пора перестать думать о том, как это сделал бы тот или другой, пришло время спросить только себя: «Как это видишь ты? Что хочешь выразить?» Сейчас именно эти ответы являются моей философской базой. Ими я руководствуюсь, принимая то или иное решение в пользу семьи или творчества.
На практике же в круговороте повседневных забот моей артистке помогают жить такие находки.
1. Я – женщина патриархального склада из татарской семьи. Голоса предков постоянно нашептывают мне: «Грязный дом только у плохих хозяек, муж – всему голова, будешь хорошей женой – будет у тебя любовь и наряды, будь шеей!» Но я не хочу быть больше ничьей шеей! Моей художнице чертовски мешает платье хорошей девочки, купленное за примерное поведение.
Моя артистка – смелая кочевница, женщина-самурай.
Вижу отражение этих качеств в детях и понимаю, что я свободней, резче, сильнее, чем мне «предписано». Мне повезло, что идеологически мой партнер больший феминист, чем я сама. Нам обоим важнее, чтобы я стала крутым профессионалом, а не идеальной домохозяйкой. Он же хочет проводить больше времени с детьми, готовить, ходить на рынок за покупками. Поэтому если раньше я действовала по принципу «сначала убрать и приготовить, а на все, что останется, поработать», то сейчас – ровно наоборот. Менять себя непросто, перестраивать семейную систему еще сложнее. Но обсуждение, перераспределение семейных ролей и обязанностей, подпитка себя и мужа фемповесткой в какой-то момент дают свои результаты.
2. У меня двое детей, сыну 7 лет, дочке – 14 месяцев. Мой муж работает по 10–14 часов в день. Обычно детей в Барселоне (мы живем в столице Каталонии) отдают в ясли в 4–6 месяцев. Это не шутка, а реалии испанского материнства. Наша дочка все еще дома. В неделю у меня есть 6–10 рабочих часов. Мне помогают свекровь, няня и муж. Драгоценные крохи творчества часто оказываются под угрозой. Карантин, переезд, задержки на работе… Из-за временного дефицита я полностью отказалась от концепции «идеальных условий для творчества». Работаю в любой свободный момент.
Лепишь 20-й куличик и неожиданно замечаешь, что чугунная решетка на доме отбрасывает красивую тень.
Сняла и черкнула в заметки, записала мысли на диктофон. Период ухода за дочерью – или «творческого простоя» – стараюсь превратить в процесс накопления сил и идей. Как сценаристы собирают материал, прежде чем сесть за работу, так и я наполняю себя. Скоро мы переедем в новую квартиру, где у меня появится маленькая, но собственная студия. Надеюсь, работать станет легче. Вот тут мне и пригодится моя творческая кладовая.
3. Замечательная писательница, психолог и антрополог Жан Ледлофф в книге «Как вырастить ребенка счастливым. Принцип преемственности» сравнивает отношение к работе индейцев племени екуана, чьи обычаи она наблюдала в течение двух лет в глубине джунглей Латинской Америки, и западного человека. И те и другие несут тяжелую лодку через джунгли. Первые всю дорогу смеются, болтают, обращают внимание на растения и животных, вторые – страдают. Ничто не мешает Сизифу тащить булыжник и наслаждаться красотой природы. Главное – отвлечься и посмотреть вокруг.
Сознательно учусь ловить маленькие, даже крошечные, удовольствия во время любого монотонного процесса.
Погладила собаку. Поехала не на детскую площадку, а к морю. Поболтала на тарабарском с малышкой. Дети дарят моему внутреннему Сизифу возможность побыть веселой и романтичной клоунессой.
4. У этой же писательницы мне понравилась мысль, что индейцы екуана редко первыми начинают взаимодействие с детьми, но сразу откликаются, если ребенок просит о помощи. В их сообществе взрослые помогают детям встроиться в общий ритм жизни племени и семьи, а не подстраивают систему под ребенка. Если вокруг сына я постоянно танцевала с бубном, то с дочерью изменила свое отношение к материнству. Беру ее с собой на съемки, работаю при ней, пусть даже 5–10 минут. Радуюсь, когда она играет сама, а не испытываю чувство вины за то, что мой ребенок «брошен».
5. Научилась ценить любую поддержку, похвалу и даже маленькие достижения. Раньше, когда муж, друзья говорили мне о том, что им нравятся мои работы, я думала: «Ну да, конечно, вы любите меня, поэтому так говорите!» Но ведь именно благодаря поддержке близкого окружения ребенок становится сильным, понимает, что он может. Поэтому радуюсь каждому теплому слову, отзыву, публикации – они помогают мне идти вперед.
6. Обычная история: писала список дел на день, а потом поняла, что составила план на год. И так всегда. Но когда я вижу этот план, то позволяю себе размечтаться на всю катушку. Иногда ухожу в мечты после вкусного, пронзительного сна, в котором встретилась с чем-то глубинным, откровенным в себе. Сны и мечты питают мою реальность. Благодаря им понимаю, где искать себя, как не сворачивать, а уж если свернула – возвращаться к желаемому.
Однажды на консультации знаменитый фотограф мне сказал: «У вас хоть есть кинообразование, а так все эти мамочки-домохозяйки начинают снимать своих отпрысков во время декрета и думают, что они теперь фотографы!» К сожалению, это не единственный раз, когда я сталкиваюсь с таким пренебрежением к мамам-артисткам. Родив, словно теряешь лицо – и имя тебе «мамочка». Домохозяйка – значит последняя в пищевой цепочке, содержанка. Вздумала, что ты художница? Да просто развлекаешься во время декрета. Тогда, на консультации, я растерялась, не смогла ответить на грубость. Переиграю. Прекрасный момент для реванша.
Знаменитый фотограф, вы ошибаетесь. Моя артистка созрела именно в семье и материнстве. Любовь и близость с мужем подарили уверенность и спокойствие, которых мне так не хватало. Рождение сына полностью изменило точку сборки. Систему осветило новое солнце, и так пришло понимание ценности жизни, ощущение взрослой ответственности. Пока я носила дочь, во мне росла связь с моим внутренним ребенком и художником.
Родительство возвращает человека к корням, детству. Заставляет задуматься, каким человеком ты хочешь быть для своих детей и себя.
Сорок восемь часов родов (первые – кесарево) позволили переоценить страхи, силы, боли. Страшно написать редактору журнала? Ха. Уверена, материнство – не препятствие, а часть пути и созревания. Так что мой Сизиф счастлив. С каждым днем его дух крепнет, мускулы и дети растут, камень становится легче. Скоро он сможет одной рукой закатывать его на гору под названием Быт, а второй – фотографировать пейзажи по пути.
Письмо 7: от мамы – арт-куратора
Яна Малышева-Джонс, художница, автор проекта для арт-мам «Мамадец!», куратор арт-резиденции для женщин с детьми и мама Макса.
Я точно не помню, как именно мне пришло в голову слово «мамадец» – ну как-то пришло да пришло, показалось очень забавным. Понятное дело, что это было от «мама» + «молодец». И только после я стала слышать от других людей, что «мамадец» созвучно не только с «молодец», но и с другим любимым русским словом – кстати, тоже напрямую связанным с женщиной. И я подумала: «Господи, это же просто прекрасно, ведь все эти три слова вместе – „мама“ + „молодец“ + „п****ц“ – и есть самое точное и четкое определение настоящему материнству!»
Материнство для меня стало лакмусовой бумажкой проблем, которое наше общество тщательно скрывает за красивой обложкой, поколениями сформированной культурой, традициями, коммерческими и социальными кампаниями, направленными на «улучшение демографической ситуации в стране» и якобы улучшение и упрощение качества жизни родителей.
Идеализированное материнство – тема, которая сегодня обсуждается повсеместно.
В некотором смысле она стала моветоном, особенно в тематических сообществах и медиа. И все равно в глобальном медийном пространстве мы продолжаем повсюду видеть «счастливых мам – счастливых малышей».
В этом смысле мое материнство, как старый советский будильник, очень настойчиво разбудило во мне дремлющую активистку. С новорожденным ребенком на руках, даже в относительно благоприятных материальных и жилищных условиях, в полной семье, я поняла, что ни городская среда, ни социальная поддержка, ни культурные и общественные установки не предполагают развития и поддержания благоприятного климата для жизни вместе с детьми.