— Нету, — развёл он руками. — Отдали бойцам, которые к нам пришли из деревень после налёта немцев.
— Блин! — я чуть не ударил себя по лицу за забывчивость. Прохор Фомич говорил же, что в комсомольский партизанский отряд пришли раненые красноармейцы, которых ранее прятали у себя местные жители. Если бы вовремя вспомнил, то не пошёл бы сюда ни за что. Проще было отдать Сашке свой автомат, а самому пока походить с пистолетами. Уж на аэродроме точно есть автоматчики, у них и забрал бы себе оружие.
Патроны брать не стали. Этим мы подставили бы парня, слишком хорошего и наивного. Если вспомнить, то он один из всей команды комсомольцев поверил в мои возможности. Но, увы, коллектив обязывает бать как все. Ну, не расстрелял же бы своего друга секретарь? А если да, из-за войны? Мне пришлось бы жить с подобным грузом на душе. Так что, я и Сашка ушли со смолокурни, напоследок, всё-таки, объяснив парню в чём заключается роль караульного.
До конца дня я трижды использовал воронов для воздушной разведки. Увидал много чего интересного, но только не аэродром. Уже под вечер на северо-западе приметил пару небольших самолётов, летящих со стороны линии фронта. Это точно были не бомбардировщики, мелкие слишком, но могли оказаться истребителями, которые сопровождают бомберы. А если и нет, то плевать. Зато хоть появится хоть какая-то цель, вернее, хоть какой-то аэродром.
Новое утро преподнесло нам неприятный сюрприз. Амулет из птичьего черепа приказал долго жить. Я полностью истратил его лимит, а восстановить работоспособность с помощью крови, как с отпугивающими черепами, увы, не выйдет.
На моё сообщение, что придётся охотиться на хищных птиц, Сашка отреагировал спокойно. Закавыка случилась с оружием. Из наших автоматов попасть в наворачивающего круги над лесами и полями ворона оказалось почти невозможно. Дополнительные проблемы создавала опасность привлечь выстрелами немцев.
— А всё так хорошо начиналось, — в сердцах произнёс непонятную фразу мой напарник, а затем резко вскинул ППД к плечу, навел ствол на кружащего над полем ястреба и нажал на спусковой крючок, автомат коротко татакнул и… птица, дернувшись в воздухе, рухнула на землю.
Пока муравьи очищали для меня заготовку под новый амулет, мы с Сашкой взялись собирать разведсведения привычным способом. С помощью «языков». На дороге я под заговором отвода внимания внаглую вышел на дорогу, где остановились несколько грузовых машин и один мотоцикл с двумя фельдполицаями. Одного из обладателей нашейной бляхи я и оглушил, когда на него никто не смотрел. После чего закинул его со всей амуницией на плечи и потрусил в рощицу, где прятался Сашка. Там он с округлившимися глазами от моего появления в паре метрах с пленным на горбу, принял эстафетную палочку в виде тяжеленой туши оккупанта. Попеременно меняясь каждые несколько сотен метров, мы удрали на порядочное расстояние от дороги, где уже, думаю, фрицы хватились своего камрада.
Допрашивал Сашка «языка» жёстко. Я не кисейная барышня, видел и вживую потрошение пленных, и в телефонах укропов и укропских наёмников ролики с пытками наших парней и мирняка. Потому меня не проняло. Возможно, это была очередная проверка красноармейца меня, как пациента с амнезией.
— Ну вот, сразу так и нужно было делать, — довольно подвёл итог полевого допроса парашютист. — А то заговоры, птицы, черепа.
— Ага, ты ещё скажи, крылья, ноги — тьфу, главное хвост, — произнёс я ему в тон.
— Чего? — уставился он на меня с недоумением.
— Шутка.
— Ты хотя бы по нормальному шути. Непонятно же ни черта, — покачал он головой.
Фельдполицай попался очень знающий. Точного расположения аэродрома он не знал, но «по работе» встречал две колонны «наливников», которые ехали в одно и то же место. Только тут я узнал, что грузовики с цистернами под топливо использует только люфтваффе. Все производимые автоцистерны сразу отправляются в ведомство Геринга. Вермахт же возит топливо в канистрах и бочках. Если немецким танкистам получается урвать «наливняк» среди трофеев, то рано или поздно его всё равно у них забирают. Получается, те автоцистерны в колонне, которую я расстреливал из трофейного ПТР — это редчайший случай, с которым мне повезло столкнуться. А это значит, что теперь мне требуется ещё более внимательно присматриваться к грузовикам в колоннах. Ведь под брезентами могут укрываться бочки и канистры с бензином. Пленник поведал какие знаки рисуют на дверях машин, перевозящих в кузове топливо.
То есть колонны автоцистерн с девяностопроцентной гарантией следовали на аэродром. А на тот или нет, это покажет лишь разведка.
Кроме информации немец «подарил» моему товарищу автомат. Я, когда нагло утаскивал его с дороги, специально выбрал фрица со «шмайсером». Все прочие, даже коллеги «языка», были вооружены карабинами К98.
Сашка рвался немедленно идти к аэродрому, я же хотел дождаться, когда птичий череп будет очищен мурашами от плоти. Они тут злые и голодные, с подобной плёвой задачей справляются очень быстро.
Только через день отправились к аэродрому. Шли втроем. Я, Сашка и Виктор. Раненый красноармеец вовсю восстанавливался после моего лечащего заговора, но всё равно был неспособен для длительных маршей и диверсий.
Глава 7
ГЛАВА 7
Сведения покойного фельджандарма полностью подтвердились. Местом, куда автоцистерны везли топливо, оказалось аэродромом немецких бомбардировщиков. Здесь базировались двухмоторные перевозчики бомб «Хейнкель сто одиннадцать». Название подсказал Сашка. Немцы тщательно оборудовали для них взлётную полосу. В стороне виднелись глубокие рвы, в которых хранились бомбы. Сверху они были накрыты масксетями.
Также немцы обеспечили жильё своим лётчикам и техникам. Под деревьями на краю взлётного поля расположились домики из досок и фанеры, в которых отдыхали экипажи. А вот охрана отдыхала в землянках или блиндажах. Или в смеси первого со вторым.
Что-то из всего вышеописанного мои спутники увидели сами. Но куда больше рассказал я, нарисовав на земле прутиком примерный план аэродрома со всеми его постройками, тайными и явными. От острого глаза ворона за маскировочной сетью и пожухлой травой ничего не скрыть.
— Ц-ц, втроём мы тут ничего не сделаем, — цокнул языком Витька, мрачно смотря на десятки снующих по аэродрому и вокруг него гитлеровцев. — И рации нет. Может, у гансов её свистнем, а? — боец посмотрел сначала на своего товарища, потом на меня и опять на Сашку.
— А ты на ней работать сможешь, ухарь? — поинтересовался у него тот.
Виктор неопределённо пожал плечами:
— Можно же разобраться. Тебя-то точно учили…
— Всё, хватит, — как-то уж совсем резко оборвал его Сашка, чтобы прекратить тему, которая была не для посторонних ушей. Например, моих.
— И так справимся, — решил я вмешаться в их разговор. — Вернее, я справлюсь. Один. Только подождём ночи. В темноте мне сподручнее действовать.
За время нашего наблюдения — во второй половине дня — немцы трижды отправляли свои бомбардировщики в сторону фронта. Каждый раз это было ровно двенадцать самолётов. Всего же на аэродроме мы насчитали пятьдесят один бомбардировщик и два маленьких самолётика с крылом над кабиной. Чёрт его знает, как он правильно называется. Скорее всего, это были аппараты для связи или, может, разведки. Только не фронтовой, а, например, для поиска мест для нового аэродрома при передислокации. Или вообще воздушное такси для старших офицеров авиаполка.
«Сюда бы танк, чтобы на нём прямо сквозь ряды бомберов пронестись, — помечтал я, одновременно строя в голове план уничтожения вражеской авиации. — До кабин не дотянуться даже на нём, но и без хвостов самолёты не летают. Посносить их к чёртовой бабушке!».
У меня было шесть немецких гранат. Четыре М24 и две М39. По одной каждого вида я зачаровал на пути к аэродрому на всякий пожарный. Ещё сколько-то можно было найти у охраны аэродрома. Но немецкие гранаты для уверенной диверсии слабо подходили. Сюда бы полсотни «эфок»! Даже с современным запалом из них можно было делать надёжные растяжки. И тогда пилоты взрывались бы прямо в своих кабинах. Два в одном: экипаж и самолёт. Прекрасный профит на войне!
— Придумал как станешь действовать? — насел на меня с вопросами Сашка.
— Пойду и всех взорву, — ответил я. После размышлений я решил действовать так, как привык. Идти напролом под прикрытием заговоров с заговоренным оружием.
— Я тебя серьёзно спрашиваю! — разозлился Сашка.
— А я тебе серьёзно отвечаю. Я в одиночку колонну танковую уничтожил около недели или чуть больше назад. Ты же видишь, что я могу делать со своими способностями…
Кое-как мне удалось убедить обоих красноармейцам, что мешать мне — делу вредить. От них требовалось только смотреть за всем со стороны, фиксировать уничтожение вражеской техники.
Ночью аэродром отдыхал. Не было ни одного вылета. Не отдыхала только аэродромная охрана с техниками, которые ковырялись с четвёркой бомбардировщиков, вернувшихся перед самой темнотой с повреждениями. Сашка с Виктором продолжили наблюдение, а я наведался к фрицам и реквизировал у них гранаты и пулемёт с запасом патронов. Вернувшись к товарищам, взялся накладывать заговоры на «карманную» артиллерию. Меня хватило на двадцать гранат. Значит, остальные самолёты придётся уничтожать простыми. В принципе, не вижу ничего сложного в этом. На земле эти грозные небесные машины крайне уязвимы.
Я даже успел немного подремать до того момента, когда меня растолкали товарищи.
— Немцы зашевелились, — сказал Сашка, когда я разлепил будто свинцовые веки.
На аэродроме гитлеровцы копошились и носились ну чисто твои мураши. К некоторым бомбардировщикам подъехали автозаправщики, к другим техники тащили тележки с бомбами. Возле рвов с «тяжелыми аргументами» стояли тягачи, которые принимали крупные авиабомбы, чтобы потом отвезти их к «хенкелям».
— Я пошёл. Ещё раз прошу не вмешиваться, что бы вам там ни показалось, — обратился я к парням. — Половину самолётов я уничтожу. Обещаю.