— Ни пуха, — почти в один голос произнесли красноармейцы.
— К чёрту!
С собой взял только «парабеллум» и гранаты. Автомат и патроны к нему оставил товарищам. Мне он только лишний груз. Когда начнётся вакханалия на аэродроме, то легко выберу себе хоть автомат, хоть пулемёт.
Первым делом я отправился… в немецкий блиндаж. Там сейчас должны отдыхать караульные после ночного дежурства. Ни Сашка, ни Витька ничего не сказали о суматохе, связанной с пропажей гранат. Или немцы ещё ничего не заметили, или не предали особого внимания, или волна только набирает обороты. И скорее вероятнее последнее. Может даже скоро начнутся разборки между охраной и авиаторами, на которых первые могут подумать, как на воров. Хм, поправочка — могли бы начаться разборки. Уже скоро фрицам будет не до исчезнувших трёх дюжин гранат.
Заговор на невидимость и повышение физических возможностей я произнёс на ходу, удалившись на сотню метров от укрытия.
В блиндаже охраны я нашёл шестерых. Двое бодрствовали, четверо крепко спали. Зачистку русской земли от иноземной нечисти я начал с неспящих. Первого ударил кинжалом в печень. Он сидел на табурете и читал какую-то книжку на столе при свете керосинки, поставив локти на стол и держа голову между ладоней. Смертельный удар убил его мгновенно. Не издав ни единого звука и даже не дёрнувшись, немец упал лицом на книжку.
— Франц? Эй, что ты там за сонную балладу читаешь? — хохотнул второй бодрствующий гитлеровец, среагировавший на стук головы убитого о книгу.
Больше ничего произнести он не успел. Я с размаху горизонтальным ударом справа-налево всадил ему клинок в левый висок. Сталь неприятно едва слышно проскрежетала о тонкую кость черепа как иголкой по пенопласту. Аж мурашки пробежали по коже.
А дальше была тошнотворная, но необходимая работа. Именно работа: уничтожение врага, который пришёл в чужой дом, чтобы забрать его себе, а жильцов бесчеловечно уничтожить. Троих я прикончил спящими в постелях. Последнего сначала оглушил, а затем перерезал ему горло, одновременно прочитав заговор на жертвоприношение. И всё получилось. Тело в одно мгновение наполнилось океаном бодрящей энергии, смыв всю усталость после ночного бдения и волхования. А резерв наполнился маной до предела.
— Вот и не говори никогда, что не будешь никогда, м-да, — вслух пробормотал я, прокомментировав старые мысли, в которых я не собирался превращаться в своеобразного упыря, живущего с жертвоприношений.
Полученную энергию я сразу же пустил в дело, начитав заговор на защиту. Постареть я теперь не боялся, так как нашёл способ, как избежать подобной участи, пусть он и крайне неприятный. Аморальный? Я бы так не сказал. Я забираю жизнь врагов. Солдат. Так или иначе, они всё равно будут убиты.
Когда я оказался на аэродроме, многие самолёты уже стали запускать двигатели.
«Это я вовремя успел, — подумал я и достал первую заговоренную „колотушку“ из гранатной сумки. — Ну, погнали!».
Граната полетела в автоцистерну, из которой заправлялся бомбардировщик. Спустя несколько секунд прозвучал мощный взрыв. Он разорвал стенки цистерны, сделанные как будто из фольги и едва не перевернул машину. Из пробоины хлынул поток авиационного топлива. А через пару мгновений оно вспыхнуло. Огонь охватил «наливник» и самолёт. Досталось и людям. Тем, кто выжил после взрыва гранаты. Дав себе пару секунд полюбоваться на результат своих рук, я бросился к тем бомберам, которые уже раскрутили свои винты. Уже почти собравшись подорвать один такой, я резко остановился. Подумал, что стоит запустить парочку на взлетную полосу и уже там с ними покончить, чтобы перекрыть дорожку для остальных.
Вторая заговоренная граната полетела в тягач с несколькими авиабомбами, каждая из которых была чуть меньше меня самого. Бросал без задержки. И тут же рванул прочь со всей возможной скоростью, свернув в сторону так, чтобы меня закрыли два других хенхеля'.
Взрыв прозвучал обычно. То есть, как и до этого, когда взорвалась первая граната. Детонации бомб не случилось.
Уже после первого взрыва «наливняка» на аэродроме все дико забегали. Но суетились обычно, без той тревоги, когда все крутят по сторонам головой и держат оружие в руках в поисках врага. Вторая граната заставила фрицев вспомнить, что они на войне. Мгновенно завыла сирена. По периметру понеслись охранники, занимая боевые посты.
При виде группы куда-то торопящихся в центр аэродрома немцев, среди которых несколько человек были в офицерских фуражках и с погонами, на которых блестели «ромбики», я тут же поменял направление и бросился к ним наперерез.
Третья заговоренная граната взорвалась невероятно идеально. Точно под ногами высокопоставленных немцев и почти ровно в середине их группы. Взрывная волна и осколки достались всем. Людей далеко раскидало в стороны. Паре совсем не повезло. Взрыв оторвал им ноги.
Между тем никто из бомберов отчего-то не стремился рулить на взлётную полосу, хотя в полудюжине машин сидели экипажи. Ан нет, вот первый медленно и как-то неуклюже пополз в нужную сторону. С противоположной стороны взлётной полосы появился ещё один такой же. Прикинув скорость и направление, я рванул со всех ног на взлётную полосу. Метрах в двухстах от её начала остановился и достал ещё одну гранату. В этот раз это была М39. Бомбер шустро стал разгоняться. Проревел моторами рядом со мной. Гранату я метнул с большой задержкой и вслед самолёту. Та ударилась о крыло, в место, откуда торчал двигатель, отскочила на метра-полтора назад и рванула всё на том же крыле. Одновременно с гранатным взрывом оттуда взлетел огненный факел.
«Бензобак? — пронеслась в моей голове мысль. — Нужно запомнить место на крыле».
Бомбардировщик мгновенно охватило пламя. Огонь принялся пожирать мотор и лизать языками кабину. Кажется, пулемётчик в стрелковой капсуле за кабиной пострадал ещё во время взрыва. А потом сквозь пробоины в остеклении к нему попал огонь. Бомбардировщик прокатился по полосе ещё метров пятьдесят и остановился, превратившись в огромный ревущий костёр, из которого в небо поднимались угольно-чёрные густые клубы дыма.
На второй «хенхель» я потратил «колотушку». Граната ударилась об остекление кабины, упала на землю и в тот же миг рванула. Досталось кабине и стрелку в капсуле под ней. Самолёт остановился спустя десять метров, только и успев выехать на взлётную полосу.
Всё, взлететь с аэродрома теперь будет очень сложно. Уж точно ни один «хенхель» отсюда в небо не поднимется. А на земле они превратились в добычу. В мою.
Я хищно усмехнулся и достал из гранатной сумки очередную заговоренную гранату. Её я швырнул в распахнутый зев бомболюка. Для этого пришлось подбежать вплотную и буквально заглянуть внутрь.
Я успел отбежать метров на пятьдесят и спрятаться за «хенхелем», который сегодня ночью приводили в порядок техники, когда прозвучал взрыв. Нет — ВЗРЫВ!
Взрывная волна и осколки снесли всё в радиусе нескольких сотен метров. От подорванного бомбардировщика ничего не осталось. Соседние самолёты превратились в искорёженные останки. Три или четыре оказались перевёрнуты. Тягач, с которого в мою цель переправили бомбы, оказался метрах в ста.
Я уже во второй раз меньше чем за месяц почувствовал себя птицей, попавшей в торнадо. Воздушной волной меня подняло в воздух и кинуло на пару десятков метров. Потом ещё покувыркался по земле, натыкаясь на обломки самолётов.
Несколько минут я приходил в себя. Травм, даже царапин, я не получил, но вот головокружение заработал.
Как только почувствовал, что ноги стоят крепко, а руки могут работать, то продолжил уничтожать немецкие самолёты. Вскоре закончились заговоренные гранаты и в ход пошли обычные. Иногда я пускал в дело пистолет или кинжал, когда натыкался на гитлеровских лётчиков и техников. Вид и у тех и других был ошалелый. Никто из гитлеровцев не понимал, что происходит. Они все поголовно постоянно смотрели в небо, наверное, в поисках советских истребителей или штурмовиков.
Некоторые стояли на месте и размахивали руками, что-то при этом выкрикивая. Другие пытались тушить самолёты из огнетушителей или заливали дорожки горящего топлива, которые всё больше и больше растекались по аэродрому. Такие шустрики становились первыми в очереди на собеседование с апостолом Петром.
Слабое место на крыле за двигателем оказалось настоящей ахиллесовой пятой «хенхелей». Даже после взрыва обычной гранаты в том месте мгновенно возникал пожар.
В какой-то момент моё внимание привлекли две взлетевшие ракеты. Красная и зелёная. Это был оговоренный сигнал для меня. Вот только пустили их на немецком аэродроме! С сильнейшим сомнением в душе, я побежал в нужную сторону. До самого последнего момента сомневался, что увижу парней. Какого же было моё удивление, когда моим глазам предстали две тушки в немецких кителях и в пятнистых штанах советского камуфляжа. Сашка с Виктором присели на одно колено за раскуроченным, дымящимся, но не горящим бомбардировщиком и крутили головами на триста шестьдесят градусов.
«Психи», — подумал я. Это я повторил им в лицо, оказавшись рядом и скинув заговор на отвод внимания. Наверное, мое безрассудство заразно? Или я, наконец-то, встретил таких же безбашенных людей войны, как и сам?
— А сам-то? — заорал Сашка, стараясь перекричать шум, который издавало ревущее пламяи детонация патронов в полыхающих самолётах.
— А я нормальный! Вы за каким хреном сюда припёрлись?
Они переглянулись промеж себя. Затем Сашка произнёс, одновременно ткнув рукой куда-то в сторону:
— За ним.
Проследив взглядом, я увидел один из тех самых маленьких самолётиков с крылом над кабиной. Просто удивительно, что он уцелел в окружающем адовом бедламе, когда всё вокруг горело и взрывалось.
— Зачем он тебе?
Спрашивать умеет ли он на нём летать я не стал. И так ясно, что умеет. Иначе зачем было так рисковать и лезть на горящий аэродром?
— Это «шторх», немецкий «аист». На нём можно подняться в небо даже вон с той тропинки возле домиков, и сесть на луг рядом с прохоровским хутором.