— Не стоит. Потом меньше вопросов будет откуда ты рядом с нами взялся.
Спорить с ним я не стал, но насторожился ещё сильнее. Что вызвало такое решение командира… пожалуй что уже моего, раз я с его группой был на задании и вместе вернулся? Считает, что угрозы нет, хоть и говорит совсем другое? Или боится выпустить меня из поля зрения, упустить надо мной контроль?
«Как всё-таки было хорошо на Украине. Всё ясно, прозрачно, чётко, — мысленно посетовал я. — А тут скоро параноиком и шизиком станешь в попытках разобраться в чужих словах с поступками».
Дальше случилось то, от чего у меня в первое мгновение глаза полезли на лоб. Сашка принялся резать на себе штаны. Расстегнул камуфляжные, подтянул вверх кальсоны и чирканул кончиком ножа по шву, внутри которого проходила тесьма завязок. Чертыхаясь, он принялся её вытаскивать. Мне так показалось в первый момент. Но потом увидел, что у него в руке появилась узкая полоска светлой блестящей ткани, на которой темнели строчки слов и пара печатей, едва влезших на ткань.
«Вот оно что!» — осенило меня.
Про «секретки» (называют из по-разному) я и читал, и слышал, и видел в различных программах. На куске шёлка напечатано нечто в духе документа кардинала Ришелье, про который должны знать все читавшие «Трёх мушкетеров». Плюс печать или даже несколько такого уровня, от которых и комдив не отмахнётся. Главное, чтобы задерживающий-проверяющий был в курсе существования таких вот лоскутков. В том, что два отделения красноармейцев, сейчас деловито прущих на нас цепью, из знающих я сильно сомневаюсь.
— Андрей, запомни, — торопливо произнёс Сашка, возвращая штаны на место, — ты боец особой группы главного управления государственной безопасности. Мы выполняли задание в тылу немцев. Я твой командир, а группа называется «Сапсан». Будут вопросы по одежде, отвечай, что требовалось провести разведку на месте в роли гражданского лица. Обратно переодеться не успел. А дальше молчи. Если нас разделят, то требуй связи со штабом двадцать второй…
Договорить ему не дали. В этот момент бойцы увидели наши фигуры среди деревьев и оглушительно заорали на разный лад:
— Стоять!
— Стой, стрелять буду!
— Не стрелять! Мы свои! Разведка! — рявкнул в ответ Сашка и добавил пару непечатных фраз для закрепления эффекта.
Через минуту вокруг нас уже стояли пятеро красноармейцев, наставив штыки.
— Бросай оружие, раз-зведка, — сказал, как плюнул крупный мордастый старшина. — В штабе с вами будут разбираться, свои вы или чужие.
Нас торопливо обыскали, нашли ножи и пистолеты, дали по разу «горячих» в воспитательных целях, потом скрутили руки нашими же ремнями и погнали к машинам. Сашка и прочие держались спокойно настолько, насколько было такое возможно в данной ситуации. Всего несколько раз командир прикрикнул на красноармейцев, не в меру разошедшихся. Особенно досталось, когда от их действий не смог сдержать стон Сергей, чьи бинты не произвели особого внимания на наших пленителей. От его ледяного тона даже меня слегка проняло. А бойцы отшатнулись на пару шагов назад. После этого обыск мгновенно закончился. Мало того, в кузов нас вполне вежливо подсадили, а не закинули или не загнали на пинках. Правда, руки так и не развязали.
Шесть бойцов остались с нами, остальные направились к «шторху» и продолжили прочёсывать рощу.
Полуторка довезла нас до деревеньки начинающейся на другом конце поля. Возле крупного дома с надписью « сельсовет» машины остановились. Здесь кроме них стояло несколько мотоциклов, ещё один грузовик размерами поболее «полуторки», пушечный шестиколёсный броневик и чёрная легковушка.
Под взглядами не менее чем двух десятков красноармейцев, нам помогли спуститься на землю и повели в дом. Конвоировал нас лейтенант, командующей отрядом, что нас захватил, и два бойца.
Перед дверью в горницу он остановился, постучался, открыл её и сказал:
— Товарищ полковник, разрешите войти?
Из комнаты послышался короткий неразборчивый ответ, после чего лейтенант шагнул внутрь и опять по-уставному сказал:
— Товарищ полковник, в роще за полем рядом с местом падения немецкого самолёта задержаны четверо неизвестных с оружием. Представились нашими разведчиками, документов при себе нет.
Следующую фразу неизвестного полковника сумел разобрать:
— Где они?
— Здесь. Заводить?
— Да давай уже, Самохвалов!
Лейтенант выскочил в коридор как ошпаренный и сердито взглянул на нас:
— Заходите.
Оказавшись внутри комнаты, я первым делом оглянулся. Помещение было просторным, не меньше двадцати квадратных метров. Высокие потолки, беленые известкой, судя по характерным разводам, такая же беленая печка в углу. Не так называемая русская, которая заняла бы метров семь, а компактная и узкая. Не помню, как такие называют.
Три больших стола, заваленные бумагами, картами, заставленные кружками со стаканами, вперемешку с пепельницами и пачками сигарет или папирос. На одной из стен висела огромная карта, расписанная разноцветными карандашами. На другой на гвоздиках болтались командирские сумки, пара фуражек с шинелью и кожаная куртка без каких-либо знаков различия.
Рядом с печкой на короткой лавке и за куцым столом пристроился сержант. На полу рядом с ним стояла радиостанция, а на столе два полевых телефона и несколько блокнотов с карандашами. Возле стены с сумками на табурете сидел за ещё одним мелким столом, от табурета отличающимся только большей высотой, второй сержант. Перед ним стояла стопка листов, чернильница с пером и пара красных карандашей. Возле больших столов расположились несколько командиров. Пятеро. Полковник, майор, два капитана и, что ли, политрук с малиновыми петлицами и одной «шпалой». Или старший политрук? Вот с обычными званиями я уже разобрался давно. Но эти комиссарские и гэбэшные до сих пор вводят в заблуждение. Да ещё эта цветовая ориентация петлиц. Прям «Кин-дза-за» натуральное.
Секунд десять все они пялились на нас, как на диковинных зверушек. Наконец, полковник, который здесь явно верховодил произнёс:
— Кто такие? Кто старший? Чья разведка? Почему на немецком самолёте?
Это был мужчина среднего роста, худощавый, с вытянутым лицом и высоким лбом. Под носом у него были маленькие усы, очень похожие на те, которые носит бесноватый фюрер. А ещё, кажется, такие же были у Ворошилова, что ли, и Панфилова.
Сашка сделал шаг вперёд:
— Старший лейтенант Главного Управления Государственной Безопасности Панкратов, товарищ полковник. Моя группа находится в прямом подчинении штаба двадцать второй армии. Генерал-лейтенант Ершаков про нас знает.
— Хоть что-то есть подтверждающее ваши слова? — с сомнением поинтересовался у него полковник.
— Пусть развяжут мне руки.
— Хм, — хмыкнул полковник и посмотрел на нашего конвоира. — Самохвалов, развяжи.
Получив свободу, Сашка пару секунд растирал запястья, на которых остались глубокие рубцы от веревочных петель, а затем жестом фокусника незаметно для всех выудил из рукава шёлковую ленту и протянул её своему собеседнику. По взгляду того стало ясно, что он в курсе таких «ксив». Приняв шёлковый документ, он внимательно прочитал каждое слово на нём и даже посмотрел на свет сквозь него.
«Там водяные знаки, что ли?», — промелькнула у меня мысль при виде таких манипуляций.
— Развяжите их, — коротко приказал полковник, закончив оценку ленты.
Спустя минуту я с облегчением растирал руки, ноющие после верёвки.
— Самохвалов, — полковник вновь взглянул на своего подчинённого, — разведчиков отведи в столовую, накорми, дай им помыться и подыщи чистую одежду. Форму, — он косо взглянул на меня. — Пусть приведут себя в порядок, — полковник взглянул на Сашку. — А вы, товарищ старший лейтенант, пока задержитесь у меня. Мне нужна оперативная обстановка. Что видели, когда были у немцев и летели к нам…
— У меня в группе тяжелораненый, товарищ полковник. Ему нужна медицинская помощь, — перебил его наш командир.
— Самохвалов, сначала веди всех в санбат. Пусть всех осмотрят и помогут. Потом уже всё остальное.
Глава 9
ГЛАВА 9
— Держи, — Сашка, а точнее уже старший лейтенант ГУГБ Панкратов протянул мне петлицы крапового цвета с двумя квадратиками. — Пришей на гимнастёрку.
— Лейтенант? — неуверенно спросил я. Кубари я точно знаю, что их носили на петлицах лейтенанты. У политруков вроде бы шпалы, как у комиссаров. Правда, там и там петлицы другие. Но у меня цвет петлиц гэбэшный. А у них со званиями чуть не так. Вот только не смог подсчитать кем я теперь являюсь по желанию Панкратова. Голова после всего пережитого и ожидания всего плохого напрочь отказалась соображать. Потому и спросил.
— Сержант, — хмыкнул он. — Ты быстрее память восстанавливай. А то в самом деле за шпиона примут, а меня рядом не окажется, — потом чуть подумал и добавил. — Как закончишь с формой, меня найди. Сходим в санбат за справкой о контузии.
— Хорошо, — кивнул я. — «Ну, сержант так сержант. Однако лихо меня понизили. С капитана до сержанта… Могли бы хотя бы до лейтенанта по армейским меркам. Эх, карьера».
Но тут же пришла в голову другая мысль. От безымянного оборванца без документов, скитальца по немецким тылам к сержанту ГБ — это ого-го себе карьера! Аж подозрительно. С другой стороны, окажись в полном афедроне и столкнись с человеком вроде меня, делом доказавшим, что он не враг и не шпион, ухватился бы руками и ногами за него. Где ещё можно получить бойца, который в одиночку замещает штурмовой батальон? И на странности тоже наплевал бы. На войне нормального человека ещё попробуй поищи. Вот только я бы такого странного товарища совал бы в самое пекло, стараясь по максимуму использовать его таланты и момент, пока он нормальный. То есть стоит ждать, что в самое ближайшее время я окажусь в какой-нибудь разведгруппе или отряде парашютистов, которых скинут с целью заткнуть одну из тысяч чёрных дыр в разваливающемся фронте.