Наконец, я добрался до товарищей. Они успели за время моего отсутствия оборудовать неплохое укрытие, натянув на колышках-ветках трофейную масксеть в полуметре над землёй. В специальные петли на ней вставили пучки травы и стебли с цветами, растущими на склонах.
— Эх, такую жирную цель упустили, — с сожалением сказал Иван. — Видал, там сколько танков было?
— Видал, видал, — ответил я ему, скидывая вещи. — Тут их таких много катается. Лучше подумай сколько подобных эшелонов скопится на станции в городе, когда мы тут перережем дорогу, — увидев, как Витька потянулся к катушке, сказал. — Пока не торопись, Вить. Я хочу ещё раз пройтись и получше замаскировать провод.
Вновь использовал заговор невидимости. С проводом пришлось повозиться. Мне всё казалось, что он буквально бросается в глаза. Что даже слепой гитлеровец увидит его, едва окажется рядом с фугасом.
Следующий состав прогрохотал примерно спустя час после первого. Но он оказался совсем маленьким. Всего двадцать четыре вагона-теплушки. Панкратов решил пропустить его и дождаться чего-то повкуснее.
И такая цель появилась ближе к сумеркам. За это время дважды проехала патрульная дрезина и полдюжины раз прошли парные патрули. И это не считая эшелонов. Те катались в среднем один в час. То есть, двадцать четыре состава в сутки. На наше счастье каждый раз вражеские солдаты топали по другую сторону железной дороги относительно моего фугаса. Впрочем, я и заряд устанавливал с особым расчётом. Одна обочина железного полотна была ровнее другой и менее заросшей мелким бурьяном с колючками. Вот патрульные и предпочитали передвигаться по ней.
— Цистерны, братцы! — радостно зашептал Иван, рассмотрев с вершины склона эшелон, до которого было ещё около полукилометра.
— Да не ори ты! — шикнул на него Сашка и с сильным сомнением в голосе добавил совсем уже тихо. — Нас бы не задело.
— Сплюнь, Саш, — посмотрел на него Витька.
Время замедлилось. Каждая секунда потянулась для нас со скоростью минуты. Наконец, паровоз доехал до фугаса. Пропустив его, дождавшись, когда он и тендеры с углём проедут мимо мины, Панкратов с силой опустил ручку на машинке.
В этот самый момент у меня в голове ярко сверкнула мысль:
«А если я что-то не так подключил? Или провод пробит где-то?».
И тут впереди рвануло. Сумерки осветились ярчайшей вспышкой. Земля подо мной затряслась. Через несколько секунд пришла воздушная волна, принёсшая пыль и дым. Видимость резко ухудшилась. Самочувствие тоже. Нас всех лихо приложило взрывом. Лёгкую контузию точно заработали. Явно не стоило накладывать наговор на все коробки со взрывчаткой. Пятьдесят килограмм тротила после такого вмешательства превратились в два-три центнера.
Насладиться уроном, нанесенным нами врагу, в первые минуты мы не могли. Слишком серьёзным оказалось воздействие на нас от взрыва. Перед глазами всё расплывалось, руки и ноги дрожали, не получалось вздохнуть полной грудью и накатывала тошнота. Мне поплохело больше, чем остальным. Сказались последствия истощения организма заговорами.
«Троян, Троян, спали мою боль-хворобу, забери немочь, дай здравие от круга, от солнца, тебе во славу!», — едва шевеля губами прошептал я заговор. Через десять секунд самочувствие заметно улучшилось. После чего взялся за товарищей, — Троян, Троян, к тебе обращаюсь! Пусть от глаза твоего под руками мя чужая хвороба уйдёт…'.
— Спасибо, — поблагодарил Панкратов, получивший первым мое лечение.
— Пожалуйста.
Как только все бойцы группы встали на ноги, сразу побежали в сторону разрушенного состава. От паровозной команды никого в живых не осталось. При этом сам паровоз внешне был относительно цел. Фугас скинул его с рельс и положил на бок. Сейчас он сильно парил и дымил, но открытого пламени не наблюдалось. Рядом с ним также на боку валялся один тендер с углём. Второй же превратился в кучу гнутого, рваного и перекрученного металла. Такая же участь постигла следующие две цистерны. Топливо из них вылилось и чадно горело. Но как-то лениво, без так сказать огонька.
«Ха-а, каламбурчик», — хмыкнул я про себя от таких мыслей.
В месте закладки фугаса и на путях рядом с ним образовалась внушительная воронка. Часть топлива стекла в неё.
Следующие пять цистерн лежали на боку с разорванными сцепками. Топливо вытекало из множественных трещин и пробоин. Но отчего-то не горело. Три цистерны за ними съехали с путей, погрузившись глубоко в землю стальными колёсами. При этом ни одна из них не опрокинулась. Лишь накренились сильно. Из них только у одной оказались пробоина от осколков.
Признаться, я ожидал куда более страшной и приятной картины. Мне хотелось, чтобы тут всё полыхало. И чтобы гитлеровцы не смогли подступиться к эшелону до той самой поры, пока последняя капля топлива не сгорела бы. А ведь ещё и на дорожном полотне сильно скажется. Во-первых, шпалы сгорят или так обуглятся, что их на помойку только останется выбросить. Во-вторых, с рельсами произойдёт то же самое. Сталь от сильного нагрева поведёт. После такого их судьба — это переплавка. Использовать по прямому назначению не выйдет. Кажется, партизаны в будущем станут использовать такой метод. Жаркий костёр на стыке рельс и — всё, замена целого участка пути. Хоть и короткая заминка, но она есть. Плюс экономия взрывчатки.
Пока мы впятером смотрели на подорванный состав огонь перекинулся на продырявленные цистерны.
— Андрей, у тебя остались твои гранаты? — отвлек меня вопросом Панкратов.
— Да, — кивнул я, сразу поняв, что речь идёт про гранаты с заговором. — Хочешь взорвать остальные цистерны?
— Разумеется. Посмотри на это место? Тут немцам невозможно растащить состав. Им придётся или тушить, что тоже невозможно. Или ждать, когда всё сгорит. Тут на неделю затор. Или больше.
Я с ним полностью согласился. Искусственная многокилометровая балка, по дну которой были проложены рельсы, стала ловушкой. Если двадцать с лишним цистерн с топливом полыхнут, то гореть они будут несколько дней. На обычной насыпи с открытыми подходами можно было бы подгонять с флангов технику. Те же танки можно использовать, чтобы сталкивать или стаскивать тросами вагоны. Здесь же такое невозможно провернуть. А ещё тут можно не использовать отпугивающий амулет, когда топливо заполыхает. Два-три дня, которые действовала бы моя магическая побрякушка, огонь и так даст в виде форы. А черепок я приберегу для чего-то другого.
Сашка получил две гранаты, остальные по одной, и две были у меня.
— Хари, Иван, в конец эшелона. Бегом. Подрываете и поджигаете хвостовые цистерны, чтобы фрицы не смогли состав растащить с хвоста, — приказал Сашка.
Сам он с Витькой отправился в середину состава. Ему я дополнительно передал один рожок с заговоренными пулями. Гранат на все цистерны не хватит, значит придётся расстреливать бочки и вручную поджигать топливо. Я же остался в начале состава недалеко от паровоза и полыхающих раскуроченных цистерн.
Прошло всего несколько минут после этого, как заметил приближающуюся ручную дрезину с пятёркой патрульных. Стандартный экипаж прихватил кого-то из пеших патрульных? Когда до перевёрнутого паровоза им оставалось метров пятьдесят, дрезина остановилась. И в этот момент, пока фрицы представляли и себя скученную группу, я ударил по ним из автомата, встав на одно колено и уперев левый локоть в другое для большей устойчивости.
Тр-р-р-р-р!
Длинная очередь с прицелом в верхнюю часть бёдер, чтобы компенсировать задирание ствола, скосила всю пятёрку. Двое из немцев ещё подавали признаки жизни. Их я добил одиночными выстрелами.
При взгляде на полыхающий состав, я в очередной раз решил совершить хулиганскую выходку и куском угля, разлетевшегося из тендеров при взрыве, написал на дрезине знакомую надпись.
Сашка со своим приказом продолжить уничтожение эшелона очень рисковал. Патрульных в окрестностях «чугунки» было очень много, и большая их часть принялась стремительно стягиваться к месту взрыва, поэтому впереди нашей группы пошёл я, уничтожая врагов и расчищая путь товарищам. В какой-то момент пришлось разделиться.
— Саш, — сказал я командиру, — их слишком много и мёртвые фрицы — это как знак, что мы здесь прошли. Предлагаю вам укрыться вон в той промоине, а я установлю череп с той стороны и уведу немцев с другой. Как горизонт расчистится, потихоньку отсюда выбирайтесь. Только не вляпайтесь под воздействие амулета. Смотрите, я проведу границу от промоины вон к тем двух старым березам. Видишь?
— Вижу, — кивнул тот.
— Забирайте влево от них. Вправо — накроет.
Волчий череп я решил не активировать на железке. Полыхающий состав так и так перекроет всё движение по ней на несколько дней. Рассчитывал закинуть его куда-нибудь в район стрелок рядом с городом, но в итоге пришлось использовать череп для прикрытия отхода группы.
Немцы действовали очень оперативно. Через полчаса после подрыва вокруг нас уже сновало не меньше двух рот, подкреплённых тремя «ганомагами» и одним лёгким четырёхколёсным броневиком с малокалиберной пушкой. Технику я уничтожил первым же делом, чтобы лишить гитлеровцев манёвренности и скорости. А ещё машины стали точками притяжения. Враги шли к ним, полагая, что где-то неподалёку засели советские диверсанты. В свою очередь я специально шумел, изображая интенсивный бой небольшого отряда. В дело шли трофейные гранаты, автоматы и в конце пулемёт. Посчитав, что достаточно нашумел и дал фору товарищам, отступил по-английски, незамеченным пройдя через плотную цепь гитлеровцев.
— Кто такой Карацупа? — уставился немигающим взглядом на сотрудника СД командир одной из групп в составе айнзац-команды, недавно прибывшей в Житомир.
— Никаких сведений о нём нет, господин штандартенфюрер, — отчеканил тот, стоя навытяжку перед офицером. — Предположительно он командир группы советских егерей. так называемого ОСНАЗа НКВД или ОМСБОНа. Ранее он отметился в двух нападениях на наши части.
— Я это уже знаю из этих вот документов, — оборвал его Пауль Блобер, подразумевая две папки с десятками листов с машинописным текстом и фотографиями. — Я хочу знать есть ли у вас что-то ещё. То, что не вошло в бумаги. Мне же придётся строить расчёты с учётом наличия этого отряда большевистских фанатиков!