— Это хорошо, — сказал я и закрыл глаза. — Я сейчас немного так посижу, а ты подежурь. Если фрицы опять начнут ломиться, то растолкай.
— Я понял. Всё сделаю, — заверил он меня.
Глава 20
ГЛАВА 20
— А это был гипноз, да? — обратилась ко мне с вопросом девушка. Звали её Анной. Она была комсомолкой и трудилась помощницей пекаря на местном хлебозаводе. — То, как вы того немца обманули? Я всё слышала. Я читала в журнале про товарища Мессинга. Он во время своих выступлений тоже заставлял людей видеть то, чего нет, и не видеть того, что прямо перед ними лежало.
— Аня, уйди от товарища командира, — шикнула на неё женщина, представившаяся Евдокией. — Дай ему отдохнуть.
Старика звали Порфирием Акакиевичем. До войны он трудился дворником и жил в этом подвале. Железная кровать была его спальным местом.
Мы уже второй день сидели в подвале и пережили три проверки с учётом той первой. Наученные горьким опытом, мы наполовину открыли дверь, а на ступеньках накидали всяческий мусор: несколько кусков шифера, грязные стеклянные бутылки, пару гнилых досок. И вскоре услышали недовольные голоса проверяющих, решивших осмотреть наш подвал во второй раз. Пока они пинали мусор на ступеньках, я успел занять свою позицию у двери и подчинить заговором первого из них. Всё прошло по старому сценарию. Зачарованный фриц заглянул в подвал, посвятил фонариком по углам, игнорируя нас и ушёл, сообщив сослуживцам, что здесь пусто, грязно, воняет и бегают лишь крысы.
Как только они ушли, дворник отвесил звонкого леща самому старшему пацану. Тот не нашел ничего лучше, чем скорчить рожу и показал дулю фрицу в тот момент, когда он водил фонарём по подвалу.
Панкратов пришёл в себя после второго лечащего заговора. Раны на нём почти сошлись, покрывшись толстой корочкой без следов воспаления и гноя. Вот только похудел он очень сильно и ослаб. Ситуацию ухудшало то, что у нас не было продуктов и очень мало воды. Остатками еды с нами поделились обитатели подвала, но там были сущие крохи. Конечно, продукты мог достать я, но это увеличивало риск обнаружения немцами товарищей и гражданских. Сейчас был поздний вечер, и третья проверка произошла всего пару часов назад.
Несмотря на тёмное время суток в городе было более-менее светло из-за до сих пор полыхающего пожара на станции. К счастью, ветер дул от нас в сторону пожарища, иначе мы могли задохнуться в подвале. Потому что даже так в воздухе висел резкий и слегка удушливый запах горящего бензина, мазута, резины и дерева с краской. Иногда, когда ветер менялся, на нашу улицу залетали белые и чёрные хлопья пепла с сажей.
— … а потом я смотрю, а наш Павел Сидорович уже напялил на себя германскую форму и ходит с солдатами и прихвостнями с белыми повязками по домам, — рассказывала Евдокия. — А в домах тех или евреи жили, или партийные работники. Тех, кто не успел уехать в эвакуацию, всех они схватили. А кого и на месте постреляли.
— Гнида он оказался, — сплюнул старик. — Первостатейнейшая. Али вообще шпиёном, который собирал информацию для своих. Потому и форму сразу ему дали и солдаты его слухают, как своего.
— Кем он трудился до войны? — поинтересовался Сашка.
— Да скобянщиком, — сообщила Евдокия. — Чайники с примусами починял, кастрюльки да тазы. Почитай половина города его знала. Всем хоть что-то да делал однажды. Руки у него золотые и человек душевный, добрый… Был, в смысле, добрым и душевным.
— Понятно, — сказал Панкратом.
Я в мыслях с ним согласился. При таком охвате населения с возможностью общаться с половиной города можно узнать всё или почти всё. Военных тайн ему не расскажут, но вот адреса, количество членов в семьях, дальних и близких родственников, любимые привычки, друзей и многое остальное выведать вполне по силам.
— Давно он в Житомире обосновался? — вновь спросил Панкратов.
— Ещё в позатомошнем году приехал в начале зимы, — с лёгким сомнением в голосе сказал дворник. — Да, кажись, что так, в ноябре али декабре.
«Задолго они стали готовиться к войне, — подумал я, подразумевая гитлеровцев. — Ведь не просто агента и охотника за секретными сведениями послали, а человека, который вёл подсчёт евреев, чтобы потом тех уничтожить до последнего человека».
В полночь я решил оставить товарищей и выбраться наружу. Требовалось разузнать обстановку, найти продукты с водой и — про это никому не нужно было знать — принести Велесу жертву, чтобы избавиться от ледяной колючки в сердце.
Выскользнув из подвала, я огляделся по сторонам и только после этого вернул всю маскировку на место, полностью перекрыв спуск. Поблизости немцев не было. Но на углу маячила пара солдат с винтовками на плечах. Мелькнула мысль оприходовать их. Сразу бы обоих отправить к Велесу. Жаль, что этот бог — то ли реальный, раз фигурирует в заговорах, то ли просто пристёгнут для красивого словца — долги не помнит. Я к нему уже штук пять гитлеровцев переправил, а он раз — и колючку в сердце мне опять подсадил после второго к нему обращения. Ну, не засранец, а?
«Если что, то я шучу, — тут же мысленно дал я себе по губам. — А вы двое живите. повезло вам. Хищники не охотятся рядом со своим логовом, хе-хех».
Быстрым шагом, невидимый для всех, я отправился в сторону зарева над громыхающей станцией. Чем ближе подходил, тем больше встречалось на моём пути немцев и немецкой техники. А вместе с ними как дымящихся домов, так и разрушенных. Вокруг станции вообще не осталось ни одной целой постройки. От многих зданий остались куски стен и гора строительного мусора. Некоторые улицы были ими перегорожены в нескольких местах. Гитлеровцы расчистили узкие дорожки. Оставили только чтобы там мог проехать грузовик.
Почти все гитлеровцы были заняты либо в оцеплении, либо в малоуспешных попытках победить пожар, но кое-кто стремился к личному обогащению. Я про мародёров. Они были, есть и будут в каждой армии.
После десятиминутного наблюдения за гитлеровцами я приметил троицу рядовых, юркнувших в один из домов на границе оцепления. Крыша у того здания пострадала серьёзно. Стёкол в окнах почти не было. Так, крупные осколки торчали кое-где в рамах и всё. Но в остальном дом выглядел целым. Даже отсутствовали чёрные пятна над окнами, сообщающих о внутреннем пожаре.
Я бы ни за что не обратил внимание на эту компашку, если бы не их подозрительное поведение. Словно школьники у школьного туалета с сигаретами, боящиеся, что их поймает кто-то из учителей.
Зайдя за ними в дом, я прислушался и двинулся по лестнице на второй этаж. Те за то время, пока я шёл к зданию и поднимался к ним, успели взломать двери в двух квартирах. Заглянув в первую, я увидел богатую по этому времени обстановку. В широкой прихожей недалеко от входа на вешалке-палке с рогами висела офицерская шинель с капитанскими погонами.
«У своих крысятничаем», — хмыкнул я про себя.
В этой квартире торопливо лазали по шкафчикам и шкафам двое солдат. Третий обнаружился во второй вскрытой квартире. Здесь тоже жил кто-то из гитлеровских вояк. Вот только форма, обнаруженная в распахнутом настежь гардеробе, имела коричнево-жёлтый цвет и отсутствие погон. Зато на левом рукаве болталась красная повязка со «сломанным» крестом.
Шутце я застал за набиванием в ранец жестяных банок с продуктами и бутылок с алкоголем. Не закончив с этим делом, он метнулся к серванту в соседней комнате и схватил со стеклянной полочке наручные часы и пузырёк с одеколоном. Планировка квартиры была такой: из коридора в каждую комнату вела своя дверь. И ещё одна дверь соединяла сами комнаты. Сейчас она была распахнута настежь, и благодаря этому грабитель видел оба жилых помещения.
Часы он поднёс к уху и несколько секунд слушал их ход. После этого с довольной ухмылкой сунул их в карман кителя. Затем отвернул колпачок на пузырьке и поднял его к лицу. Сделал глубокий вдох и вновь счастливо улыбнулся. Одеколон отправился в карман к часам.
После серванта солдат полез в гардероб. Его там заинтересовал большой чёрный чемодан из кожи с серебристыми металлическими уголками. Тот оказался закрыт. Но Шутце ничуть не сомневаясь достал из ножен на поясе штык и с его помощью взломал замки на нём.
— О-о! — издал он радостный клич, едва откинув крышку. Тут же запустил внутрь руки. через секунду я увидел крупный фотоаппарат в чехле.
«Ладно, пора с этим заканчивать», — произнёс я и двинулся к мародёру, на ходу обнажая кинжал. Ударом рукояти в затылок уронил на пол врага. Встал над ним, наклонился, схватил пальцами за голову, приподняв её и воткнул клинок в шею под правым ухом, пробив её насквозь. Одновременно с этим прочитал заговор, принося немца в жертву.
И сразу как-то, стало легче и проще. Заметно легче, чем ранее после таких же действий, когда я дарил жизнь врагов Велесу просто так, ради чужой жизненной силы. То есть, не возвращая долг, взятый у славянского бога. Значит, порядок жертвоприношения нельзя нарушать. Что ж, теперь буду знать.
Часы из кармана убитого перекочевали в мой. И вот это уже был не акт мародёрства, а сбор честно заработанных трофеев. Тем более что на них можно много чего получить у своих. Да хотя бы сменять у знакомого слесаря на дополнительные магазины к ППД. Забрав часы, я взялся за ранец с продуктами. Консервы, галеты и шоколад оставил. А вот все бутылки выбросил. Сразу и места стало больше, и вес уменьшился. Из сухарки фрица забрал перевязочный медпакет. С ремня взял фляжку с водой. На подоконнике стояла керосиновая лампа м лежал коробок со спичками. Их я тоже взял, аккуратно положив в частично освободившийся ранец.
— Максимум, ты где? Что там нашёл?
Со стороны входной двери раздался приглушённый голос одного из товарищей убитого. Следом послышались осторожные шаги и спустя полминуты в комнату заглянул говоривший.
Хлоп!
Увидеть распростёртое тело камрада он не успел, как получил пулю в лоб из «нагана» с глушителем. Хлопок выстрела был не громче скрипа половиц. Зато шум падения немаленькой туши гитлеровца со всеми награбленными им вещами показался оглушительным.