сюда принесли?
— Только это тебя удивляет, Генрих? — хмыкнул его провожатый. — Краска наша. Кто-то из экипажей выбросил из подбитого танка часть своего барахла, где она и была.
— Эта надпись не имеет смысла, — пробормотал следователь, на чью голову выпала честь или проклятье расследовать данное нападение. — Для чего её сделали? Это какой-то сигнал? Кому-то знак? Просто издёвка?
— Я не знаю, — пожал плечами Браун.
В овраге лежали три танковых остова среди огромного чёрного пятна пепелища. Похожие, но меньшего размера встречались на лугу. А небольшая узкая роща всё ещё до сих пор дымилась. В ней Генрих нашёл только следы от пуль с осколками на деревьях и воронки от разрывов снарядов. Ни малейшего намёка на вражеские позиции, с которых обстреливали танковую колонну на дороге.
Спустя несколько часов осмотра местности, двух отснятых плёнок и нескольких исписанных листов вопросов стало только больше. Трясясь в автобусе, обер-лейтенант был уверен, что ему хватит часа, чтобы подвести итог. Сейчас его мнение поменялось. Вместо ответов стало ещё больше вопросов.
Местом тайной базы комсомольцев оказалась старая смолокурня, к которой вела полузаросшая узкая дорога. Основное здание уже на ладан дышало. Брёвна сгнили изнутри, в досках зияли дыры, везде зеленел мох. Меня тут же предупредили, чтобы я в него не совался, так там может всё рухнуть мне на голову. Неподалёку от него расположились две землянки. Рядом с входом в здание на вбитой в землю толстой двухметровой жерди висел крупный сероватый волчий череп.
Ни одной живой души здесь не было. Загнав под деревья грузовики, мы первым делом вытащили из кузова тела погибших комсомольцев. Даже не отдохнув, мои новые знакомые принялись рыть для них могилы немного в стороне от расчищенной территории смолокурни. Место выбрали под старым дубом.
— Мы не плачем над вашими могилами. Мы клянёмся, что вы, наши дорогие товарищи, будете стократно отомщены! Мы не забудем вас никогда. В каждом стуке наших сердец будут звучать ваши имена! — дрожащим от волнения голосом сказал Андрей над земляным холмиком, над которым на дубе была прибита табличка с именами и фамилиями погибших. — Клянёмся, держать слово пока живы!
Вслед за ним тихо произнесли остальные:
— Клянёмся…
На меня ребята косились с лёгкой недоверчивостью. Но это скорее было связано с непониманием ситуации и моей скрытностью. Вид уничтоженных врагов, а особенно кинжал в спине одного из гитлеровцев полностью убедил их в том, что я свой.
Моя догадка, что все они комсомольцы, оправдалась на все сто. Как и про то, что это партизанский отряд. Вот только состоял он по сути из этих восьми, то есть уже пяти молодых ребят. Андрей, Илья, Максим, Егор и Иван. Дополнительно их поддерживали и помогали несколько человек в окрестных деревнях и хуторах.
— Но в Жмудино и на Медовом хуторе лечатся наши раненые. Их там укрывают от немцев наши люди. Как они восстановятся, пополнят отряд, — сообщил мне тёзка.
— Это те, кто не уйдёт к фронту. А там лейтенант только об этом и говорит, — добавил Максим. — Как встанет на ноги, так сразу уведёт всех.
— Тяжело ранены? — спросил я.
— Только двое неходячие, но не особо тяжёлые. Просто у одного обе ноги прострелены, а у второго рёбра сломаны. Рёбра у лейтенанта, кстати. Они оба еле двигаются. Остальные уже могут держать оружие.
— И что вы их не взяли с собой на дорогу? С военными точно было бы проще.
— Оружия нет, Андрей. Сам видел, с чем мы воевали, — развёл руками секретарь.
«Воевали — это громко сказано», — про себя подумал я. — Ясно.
— Зато сейчас есть. Эх-ма, ну, мы им теперь покажем! — горячо воскликнул Илья и потряс в воздухе сжатым кулаком.
— Андрей, а может ты с нами останешься, а? Хотя бы на время, — посмотрел мне в глаза тёзка. — Поможешь и научишь этих гадов бить.
Я не сразу нашёлся что ответить. В каких-то своих планах я рассматривал именно такой вариант. Создать партизанский отряд в тылу немцев. Или войти в такой, но точно не на правах рядового. Вот эта молодёжь один из подходящих вариантов, но… Имелись серьёзные опасения, что я не смогу удержать в узде горячую молодёжь. Если они с обрезом и охотничьими ружьями полезли на колонну с броневиком и пулемётами, то что придумают сейчас, когда сами обзавелись пулемётами? Тем более у них есть резерв в виде выздоравливающих красноармейцев.
— Не хочешь? — спросил он, когда моё молчание затянулось.
— Не то чтобы не хочу. Просто я вижу несколько моментов, которые в будущем нам всем помешают. Первое, я подчиняться никому из вас не стану. Можешь обижаться или нет, но я видел, как вы воюете. И просто так погибать из-за чьей-то упёртости не желаю. А во-вторых, сомневаюсь, что уже вы сами будете выполнять мои приказы.
— Если нормальные приказы… — подал голос Илья.
— Вот! — резко перебил я его. — Вот о чём я и говорю. Не бывает нормальных или плохих приказов. Приказ есть приказ. Его выполняют или идут под трибунал за неисполнение. Начнёте сомневаться правильно ли я командую и поступаю, особенно в бою, и всё — всем конец.
Андрей принялся катать желваки по скулам. Ему моя отповедь не понравилась. Секретарь ячейки как-никак. Он уже почувствовал, что такое командовать другими. Не в укор ему сказано. Просто констатация факта. Уверен, что он себя в будущем видел на высоких партийных должностях. Да нападение немцев эти планы смешало. Мои слова о паршиво спланированной операции, где погибла почти половина отряда, увесистый такой камешек в его огород, который впоследствии пошатнёт его авторитет. Если бы я согласился ему подчиняться в отряде — это одно. Но я сразу расставил все точки над нужными буквами.
— Сами, значит, справимся, — очень тихо буркнул самый занозистый из комсомольцев.
Про себя я подумал, что стоит приглядеться к раненым. Мне для начала три-четыре человека в отряд хватит. Особенно, если продемонстрировать им свои сверхспособности. Для раненых подойдёт заговор исцеления. Он помог комиссару, значит, поможет и другим. Потом повести их в бой и провести его показательно-образцово, чтобы куча потерь у фрицев и ни единой царапины у нас. Основа крепкого боевого отряда — это вера подчинённых в своего командира. Что он не положит их, что знает и умеет как воевать, что не бросит, что люди рядом с ним будут накормлены, одеты, обуты и вооружены.
А ещё можно с ними после нескольких акций перейти линию фронта и дать знать о себе НКВД.
«Или промолчать, — вдруг сверкнуло в голове. — По сути я простой солдат, боевик. Стрелять и ходить под пулями у меня всяко лучше получается. А что в Москве мне делать, если со мной там по-честному обойдутся? Я про это время мало что помню. Без точных дат, чисел. Если мой телефон попал к Берии, то я уже и не нужен. Может вообще подать себя контуженым, иваном-родства-непомнящим?».
Тема с контузией и амнезий мне понравилась. Да, знаю, что это шаблон шаблоном в разных книжках про попаданцев. Ну, так у и меня не художественное произведение, а обычная жизнь. Тем более что будь такой ход и в жизни глупым, то шаблон давно бы изжил себя, как нереалистичный. Здесь же вокруг война идёт. Контузия на контузии и контузией погоняет. Хоть и подозрительно слегка будет. Но я и покажу себя во всей красе, мол, имя-фамилию с домом родным забыл, а ручки, как воевать прекрасно помнят.
Под утро некое чувство выдернуло меня из сновидений.
Услышал что-то? Кошмар не запомнившийся привиделся?
Оказалось, что первое. Секунд через десять дверь землянки со скрипом отворилась. И тут же раздался голос Егора, чья смена дежурить была:
— Андрей! Тут дед пришёл с новостями.
— Сам ты дед, недоросль сопливый, — прозвучал мужской немолодой голос, показавшийся мне знакомым. — Товарищ секретарь, ты где тут?
— Прохор Фомич, это вы? — хрипло спросонья спросил тёзка.
— Я, я, — с этими словами в землянку кто-то вошёл. Освещения внутри не было. ночь как-никак и спали мы все. Единственный свет был тот, что попал внутрь через приоткрытую дверь.
И тут я вспомнил гостя. Или узнал. Сложились в одно голос и имя.
«Какая же земля тесная. думал, что не увидимся никогда, а в итоге вон как всё обернулось», — подумал я.
— Я сейчас свечу запалю. Пока постойте там. А то головой ударитесь или споткнётесь обо что-нибудь, — произнёс секретарь и завозился. Через несколько секунд я услышал щелчки от колёсика с зажигалкой, сверкнули редкие искры. Наконец, сначала затлел фитиль зажигалки, а потом огонёк перекинулся на свечу. В тесной землянке после кромешной мглы сразу стало светло как днём. — Что у вас случилось, Прохор Фомич?
Тот обвёл взглядом землянку и сказал:
— А где остальные ваши? Сейчас вам неслед разделяться.
— Все здесь, — коротко ответил ему Андрей.
— Все? Ох ты ж, господи, — охнул пожилой мужчина и покачал головой. — Упокой из души.
— Бога нет! — излишне резко сказал секретарь. — Говорите зачем пришли. Что случилось? Немцы у вас?
— Немцы, но не у меня. Рядом с Бобровым прудом наши высадили парашютистов, но их сразу же окружили германцы. Стреляли там будь здоров, цельное сражение, видать, там наши выдержали. Кто-то смог прорваться. Теперь за ними немчура чешет по лесам. Ко мне заезжали перед вечерней зорькой их прихвостни с парой десятков германцев. Всё пролазали, продукты забрали. От них-то я и узнал про парашютистов. Все леса и деревни будут проверять, пока не найдут наших бойцов. У вас обязательно тоже будут. А тут ещё кто-то колонну недалеко от мельницы разгромил. Этих тоже будут искать заодно.
— Да тут чаща непроходимая. Дорога вся заросла, овраги сплошные, — высказался Илья. — Шиш они найдут это место.
— Свои их ведут, — посмотрел на парня мужчина. — Те, кто решил пойти под немчуру. И они тут всё знают. Каждый куст. На старую смолокурню обязательно наведаются.
— С…и ё…е — у секретаря вырвалась настолько ядрёная фраза, даже Прохор Фомич удивлённо крякнул, услышав такое.