То, что гонора у комсомольцев выше крыше я уже понял. Из-за надуманной обиды рискнуть собственными жизнями — это глупо. Но навязываться я тоже не буду. Всех, увы, в этой войне не спасти.
За два дня Прохор притащил мне семь черепов. Два из них принадлежали кабанам, остальные были волчьими. Змей тоже было очень много. Почти все гады оказались гадюками. Всего три ужа нашлось среди общего количества.
— Жуть сколько их развелось. Раньше особо и не замечал, а как стал специально искать, так чуть ли не под каждой корягой и на каждой кочке встречал, — сообщил он мне.
Я со смолокурни перебрался к нему на хутор. На чердаке пуни среди остатков сена я соорудил себе лежанку. Кормился со стола хозяина. Перед тем, как взяться за создание амулетов, я сначала расставил вешки, определяя будущие границы действия заговора. По моим расчётам хватит четырёх черепов, чтобы окружить хутор внушительным охранным периметром. При этом сам хутор и небольшая полоска земли вокруг него останутся свободными для безопасного перемещения. Можно будет хоть скотину там привязывать, хоть какой-нибудь огород дополнительный разбить. Останется коридор шириной примерно в двести метров со стороны самого непроходимого участка в лесу. Сплошные буераки, колючие кусты, частая березовая молодь, сквозь которую только на танке пробираться. Да вот беда — танк туда не проедет.
«Только она не наша беда», — хмыкнул я в ответ на эти мысли.
Рвать жилы не стал. В день зачаровывал и устанавливал по два черепа. От моих первых поделок они отличались усложнённым заговором с использованием ядовитой змеи и сроком действия в пять дней.
Получилось так, как и запланировал. Из каждого выдернул по зубу, положил из на маленький клочок материи, завязал тот суровой ниткой в крохотный узелок и вручил хозяину хутора.
— Когда будешь идти к амулетам, то бери его с собой. Здесь зубы из черепов, они защитят тебя от их воздействия, — сообщил я мужчине. — Кровь нужна свежая. Либо из своей руки, либо нужна будет жертва прямо на месте.
— Змеи сойдут? Я этих гадов полмешка насобирал. Без еды они могут жить долго, — поинтересовался он.
— Сойдут. Про комсомольцев ничего не слышно?
— Сидят на смолокурне. Сейчас занимаются раздачей муки. Вроде к немцам пока не лезут, — ответил он. — К ним несколько раненых бойцов пришли, которые ранее прятались по подвалам. После расстрелов стало опасно их прятать, вот люди и попросили тех в лесах укрыться.
— Ну, и хорошо.
А в ночь перед моим уходом Прохор пришёл на хутор с небольшой группой раненых красноармейцев. Их было три человека. Двое принесли на самодельных носилках из палок и плащ-палатки третьего.
Мужчина уходил, чтобы разнести новость про свой хутор. Без подробностей сообщил, что отныне путь к нему заказан. Любой незваный гость, не знающий безопасной тропы, погибнет. Думаю, все подумают про мины. Не уверен, что люди все до единого в это поверят. Кто-то обязательно решит проверить правдивость его слов. Ну и земля им пухом.
— Вчера по темноте пришли в деревню и засели в сарае. Сказали, что не уйдут, пока им не помогут, — со вздохом сообщил мне Прохор Фомич. — Вот решил позвать их с собой. пришлось про тебя кое-что рассказать.
— Что именно? — нахмурился я.
— Что ты врачуешь раны. Знахарь местный.
— Хм?
— Ну, ты ж пошептал тогда надо мной что-то, когда я тебя не послушал и полез в лес с твоими амулетами. И сразу легче стало после того.
— Ну, Прохор Фомич, — покачал я головой.
— А что мне оставалось делать? А, Андрей? Сам посуди, в деревне по любому есть доносчики. Они бы наутро германцам весточку кинули про раненых. Те бы опять нагрянули и всех постреляли. И бойцов, и семью чей сарай. Не стали бы разбираться, — торопливо стал он оправдываться. — А у меня они хотя бы безопасно пересидят, даже если ты не сможешь им помочь, — он чуть помолчал и добавил. — А ещё, сдаётся мне, Андрей, что это те самые парашютисты, которых несколько дней назад немец искал.
— Пошли посмотрим на твоих парашютистов.
Гости устроились в овине. Здание было настолько старое, что, наверное, во время строительства застало правление Александра Третьего. Сейчас по своему прямому назначению не использовалось. Прохор хранил там ульи. Которые в свою очередь тоже давно не использовались.
Как только мы с ним вошли в постройку, то оказались под прицелами «нагана» и ППД.
— Тихо вы, свои тут все, — прикрикнул на них хозяин хутора, ничуть не боясь наставленного в нашу сторону оружия. — Знахаря я вам привёл. Сейчас посмотрит ваши раны и скажет, что по чём.
— Доктор? — спросил один из них. С виду самый старший, лет сорока. Но возраст мог быть обманчив, учитывая ту долю испытаний, которая выпала на него с товарищами.
— Знахарь, — поправил я его, решив остановиться на определении, данном мне Прохором. — Куда вас ранили?
Во время разговора успел внимательно осмотреть троицу. Самое первое, что выделил — их необычную форму. На каждом красовался самый настоящий камуфляж. Не такой, к какому я привык в своём времени. Разводы более крупные. Основной цвет ткани зелёный. На нём чёрные кляксы, смесь амёбы и кусочка пазла с округлыми краями. Из-под одежды выглядывают грязные полоски бинтов. У одного замотана шея и голова, у второго левая рука и нога. Для быстрой перевязки бойцы резали свой камуфляж, а не снимали его, потому всё было хорошо видно. Третий лежал без сознания. Верхняя часть камуфляжной формы у него отсутствовала. Живот и грудь были замотаны бинтами.
— У нас царапины. Лучше посмотри вот его, — говоривший кивнул на бессознательного и сразу же поморщился, видимо, от прострелившей боли в перевязанной голове.
Я подошёл к тяжелораненому, опустился рядом с ним на колени, положил поверх бинтов ладони и зашептал исцеляющий заговор. С первых слов почувствовал, как быстро пустеет внутренний резерв. примерно также тяжело мне было при зачаровании черепов для прохоровского хутора. Когда произнёс последнее слово, даже не смог встать самостоятельно. Всё тело покрыл липкий холодный пот. Его капли стекали по лицу, руки слабо дрожали, а в груди бешено стучало сердце.
— Андрей, я помогу, — ко мне подскочил Прохор Фомич и подхватил под руки, помогая встать на ноги.
— И? И где помощь? — поинтересовался у нас боец.
— В полдень приду ещё раз, — ответил я ему и следом добавил. — С лекарствами и бинтами.
— А пока сидите тихо, — добавил после меня хозяин хутора. — И вот что ещё, наружу далеко от построек не отходить. Стоят вешки, увидите сами. За ними всё заминировано. Зайдёте за них и спасать будет некого.
— Хм, — недоверчиво хмыкнул второй красноармеец, который всё время молчал и не сводил с нас ни своего взгляда, ни револьвера.
Прохор Фомич привёл меня в дом и уложил на свою кровать. Там я и отрубился уже через полминуты.
Проснулся от дикой жары. Оказывается, спал в одежде и под стёганным толстым одеялом. Только сапоги были сняты. Рубашку хоть выжимай. То же самое с подушкой и простыней. Да и перина местами была влажная.
Самочувствие после пробуждения оказалось хорошим. Лишь мучили голод и сильная жажда. Откинув одеяло, я сел на кровать, опустил ноги на пол, чуть подождал и встал. Сапоги с портянками нашлись рядом с постелью. Интересно, это я их сам снял и не запомнил или Прохор не побрезговал меня разуть?
Хозяин хутора и один из красноармейцев нашлись на улице на лавочке из половинки бревна перед огромным пнём или чурбаком, который был сантиметров восемьдесят в диаметре. На пне стоял самовар, две кружки, миска с какими-то крошками и блюдце с кусочками колотого сахара.
— Долго спал? — спросил я Прохора.
— Да уже почитай полдень на дворе. Присаживайся, чайку попей, — предложил он и указал на пенёк, исполняющий роль стула.
— Да я бы и поесть не отказался. Хоть чего, а то в животе кишка за кишкой с ложкой гоняется, — признался я, занимая указанное место
— Так это я мигом, — подскочил мужчина. — У меня там каша в печи томится. И хлеба с утра испёк.
Как только он ушёл, военный встал и протянул мне ладонь:
— Александр.
Пришлось вставать и пожимать руку:
— Андрей.
— По гроб жизни благодарен за Серёгу. Не знаю, что ты с ним сделал, но он утром пришёл в себя и сказал, что чувствует себя отлично. Ну, насколько это возможно для человека с пулей в животе и груди.
— Не за что.
— Нет, есть за что, — веско сказал боец. — Мы с Серёгой как родные братья. С Монголии вместе воюем. Во время Зимней друг друга несколько раз спасали. То он меня вытаскивал, то я его на горбу по сугробам тащил. Если бы он умер, то я, чувствую, ненадолго его пережил бы. Пошёл бы в свою последнюю атаку и сложил голову.
— Говорю же — не за что, — тем же тоном ответил я ему. — Я мог помочь и помог.
— А как? — мгновенно сменил он тему. — Точно знаю, что раны у него смертельные. И старые уже, вряд ли даже хирурги смогли бы его вытянуть. А ты подошёл, пошептал над ним что-то, встал и ушёл. А Серёга через четыре часа пришёл в себя и нормальным голосом попросил воды и пожевать.
— Знахарь я. Знаешь, кто это?
— Ну так… — он покрутил ладонью в воздухе. — Прохор Фомич кое-что рассказал. Да и сам я кое-что слышал. Но мало. Расскажешь?
— Не смогу. Не помню я о себе почти ничего. Когда от меня что-то нужно людям, в голове сами собой появляются знания, — забросил я удочку с темой беспамятства. Попробую обкатать свою идейку на случайном знакомом и погляжу, что из этого выйдет.
— А имя?
— Я после одного боя очнулся в обгорелых лохмотьях. В кармане нашёл почти уничтоженную врачебную справку на имя Андрея Михайловича Дичкова или Диакова, или Дианова. Там середина в фамилии была сильно испорчена.
— А что за больница? Справка уцелела? Что в ней было написано? — впился как клещ собеседник.
— Пинская. Содержимое не уцелело. Сохранилась только верхняя часть и то не всё. Справку я сжёг с остатками одежды.
— А что за бой был? Где? Что-то ещё помнишь про себя?