— Чёрт, совсем забыл про план с ранеными, — чертыхнулся я себе под нос, оценив бойню, устроенную нацистам. — Ладно, может, кто-то в доме выжил.
То ли случайно, то ли защитники крепости решили воспользоваться созданной мной суматохой среди гитлеровцев, в этот момент из ворот хлынула целая толпа бойцов с винтовками и двумя пулемётами.
— Ура-а-а! — разнесся хриплый клич между полуразрушенных зданий и вдоль крепостных стен.
Их встретили смертельным свинцом несколько пулемётов, которые я не заметил в других домах и нестройный винтовочный залп. Кто-то из красноармейцев упал, но остальные не замедлились ни на миг. Не прошло и минуты, как местами закипели жаркие, яростные рукопашные схватки. Большая часть сцепилась между собой, сойдясь грудь в грудь. Оставшиеся на периферии отстреливали врагов, когда появлялась возможность и не было риска зацепить сослуживцев. Два стрелка с «дегтярёвыми» лупили короткими очередями по окнам, откуда торчали немецкие пулемёты.
Я помогал, чем мог. Благодаря обострённым чувствам, прекрасному глазомеру и твёрдой руке каждая моя пуля находила свою цель. При этом ни один враг не мог понять, откуда и кто их убивает. Несколько раз я стрелял по тем немцам, которые брали верх в рукопашной над красноармейцами, и, если был уверен, что не задену своих.
В какой-то момент я почувствовал, что теряю силы. Сначала испугался, что в горячке боя не заметил, как получил шальную пулю. Но потом дошло: очередной откат. Только и успел упасть на землю, как накатила слабость с сильнейшим головокружением. Если бы в этот момент рядом оказался кто-то из врагов, то тут мне и пришёл бы конец.
Конец контратаки красноармейцев я пропустил, лёжа в воронке и кривясь от крайне болезненных ощущений и в ожидании, когда можно будет повторить заговор.
— Эй, тут наш! Живой! — вдруг раздался крик в считанных шагах от меня.
Дёрнувшись, я поднял автомат, но сразу же его опустил, когда увидел в двух метрах от себя чумазого бойца с внешностью якута или тунгуса какого-нибудь в прожжённой гимнастёрке и с «мосинкой» в руках.
— Идти можешь? — спросил он.
— Кажется, — кивнул я.
— Ранен?
Я отрицательно помотал головой, но потом сообразил, что попаду под подозрения труса, раз цел, но сижу в воронке и лупаю глазами, как филин на рассвет, быстро добавил:
— Утром контузило и теперь иногда приступы тошноты и головокружения случаются. Прям с ног падаю и перед глазами всё плывёт.
— Давай к воротам ковыляй. Пока помочь не могу, з виняй.
Я молча кивнул, мол, понял, сейчас пойду, дай только отдышаться. Была надежда, что про меня забудут и я под шумок да под заговором отвода внимания свинчу. Но не вышло. Откат прям очень затянулся. Бойцы потянулись обратно в цитадель, навьюченные трофейным оружием. И меня по дороги забрали с собой, как и остальных раненых.
В главном оплоте обороняющихся тоже не всё было радужно. Оказалось, что утром около роты немцев нахрапом прорвалось внутрь. Наткнувшись на ожесточённое сопротивление, засели в здании военного клуба и до сих пор держатся там. Несколько пулемётов, крепкие двери, толстенные стены и открытые подступы к клубу, простреливаемые из окон с нескольких ракурсов, не дали выбить врага до сих пор. Просто так немцы уже не стреляли. Берегли патроны. Поэтому мы вернулись в казармы вполне спокойно.
К этому моменту моё самочувствие более-менее восстановилось. Для себя решил, что сначала осмотрюсь, послушаю, что говорят люди, взгляну на их настрой. Всё-таки, мне выпала уникальная, хоть и трагичная возможность вживую узнать о самом первом дне войны в самом пекле. Может, чем-то смогу помочь или подсказать.
Я полагал, что в этой суматохе особо никому не будет дела до меня. Ну, боец и боец. тут сейчас такой винегрет из подразделений — мама дорогая! Но ошибся. Не прошло и получаса, как ко мне подошли двое мужчин. Один с лейтенантскими значками на петлицах. Второй с чистыми. Оба были вооружены автоматами. Только первый отечественным ППД, а второй трофейным «шмайсером».
— Какое подразделение? Документы есть? Кто командир? — с ходу закидал меня вопросами командир.
«Ну, началось», — тяжело вздохнул я и сказал вслух — Нет документов, в госпитале остались. Я оттуда сюда пробивался.
— Там как оказался?
— Я из команды майора Иванова из московского НКГБ, — ответил я ему и невольно понизив голос добавил. — Иволга шестнадцать.
Командир непонимающе посмотрел на меня, зачем-то глянул на напарника, опять взглянул мне в глаза. Секунд пять что-то про себя решал, потом, наконец-то, принял решение.
— Идём со мной.
— Зачем?
— Проверить тебя надо. Сам должен понимать, раз из такого ведомства.
— Я был лишь с майором. В ведомстве не состою, — честно сказал я. Устал так, что придумывать и лавировать в словесных баталиях не было никакого желания. В текущих условиях моя правда даже лучше будет. Кстати, названный код я взял не с потолка. Его мне сообщил Иванов. Мол, пусть будет на всякий случай. Битый жизнью, он хотел предусмотреть всё. И надо же — оказался прав. Теперь главное, чтобы в цитадели оказался хоть кто-то из достаточно важных командиров, который в курсе всех «секреток».
«Так, а кого я помню из истории? Фомин, Зубачёв, что ли, и-и… чёрт, забыл. А-а, Гаврилов! Но тот вроде как действовал отдельно от первых двух», — терзал я свою память, пока шёл то ли в сопровождении пары проводников, то ли под конвоем.
Глава 8
ГЛАВА 8
Меня привели в подвал. Здесь я увидел десятки молодых и пожилых женщин. И ещё больше детей. Отдельно от них расположились раненые. Вокруг них хлопотали санитарки в белых и уже грязных халатах с такими же косынками, и женщин в гражданских платьях. Освещение давали керосиновые лампы и несколько тусклых, часто мигающих лампочек. Чуть позже узнал, что их питала велосипедная динамо-машина.
Привели меня к небольшой группе военнослужащих среднего возраста. Главным среди них оказался невысокий мужчина с пронзительным взглядом. На нём была надета обычная гимнастёрка рядового, ну, или как сейчас будет правильнее красноармейца, но аура и поведение выдавали в нём человека, привыкшего командовать.
— Товарищ комиссар, разрешите доложить, — вытянулся командир из моего сопровождения.
— Ивин? Что у тебя? — тот бросил быстрый взгляд на нашу троицу, не нашёл ничего интересного для себя и посмотрел на старшего конвоира. Хотя нет, скорее сопровождающего. У меня даже оружие не забрали. Потому-то и Фомин, а другого комиссара здесь быть не могло, мной не заинтересовался.
— Вот… доставили, — после первого бодрого начала доклада Ивин дальше стушевался.
— Кого?
— Меня, товарищ комиссар, — я сделал шаг вперёд.
— Он с нашей группой, которая уходила в контратаку через Холмские ворота, вернулся, — сказал Ивин. — Находился рядом с немцами. Мне сообщил, что в крепость прибыл в составе отряда майора госбезопасности Иванова из Москвы. До нападения находился в госпитале. Назвал пароль… какой-то.
— Вы кто? — коротко спросил меня комиссар.
— Карацупа, — преставился я своим вымышленным прозвищем. — Это псевдоним агента, товарищ комиссар. Зовут меня Андреем. Пароль — Иволга шестнадцать.
— Так, — сказал он, посмотрел на своё окружение и продолжил. — Мне с товарищем нужно поговорить лично. Мы отойдём, — от группы бойцов, находящихся недалеко от командиров крепости, к нам шагнул один. — Наедине! — резко бросил Фомин ему.
Мы с ним отошли буквально на десять шагов от стола, за которым проводилось совещание. Встали у стены из мелкого тёмно-красного кирпича, переходящей в арочный свод и несколько минут тихо общались. Фомин, оказывается, был в курсе появления в госпитале в крепости очень важного раненого. Думаю, не только он, а все или почти все старшие командиры. К счастью, об этом он рассказал мне сам в начале беседы. Благодаря этой информации я сумел построить разговор в нужном мне русле. Себя я выдал за наблюдающего за тяжёлым раненым, который дополнительно охранял его кроме явной охраны.
— И что вы планируете делать, Андрей?
— Давайте на «ты», товарищ комиссар, — предложил я ему и когда он кивнул, продолжил. — Буду уходить из крепости. У меня информация огромной важности, которая должна попасть в Москву. Передать её никому другому не могу. Лучше она пропадёт со мной, чем будет риск, что окажется в руках немцев.
— Не проще дождаться, когда нас деблокируют?
— Я не могу, — я отрицательно мотнул головой. — Нужно всё сделать срочно.
Кажется, что-то такое в моём голосе, мимике или взгляде проскочило. И это ему не понравилось.
— Андрей, вы что-то знаете, чего не знаю я и другие командиры? Или есть что-то ещё? — в голосе его проскочили холодные и предупреждающие о неприятностях нотки.
«Вот ведь человек-чуйка», — цыкнул я досадливо про себя. — Если я вам всё расскажу, то вы меня в паникёры запишите.
В эти мгновения решал про себя, что сообщить собеседнику. Всю правду, наврать или смешать одно с другим.
— Говорите! — сказал он излишне громко, отчего в нашу сторону повернулись командиры от стола.
— Это не провокация, а полноценная война. Думаю, вы это и сами уже поняли. Я в курсе добытых нашими разведчиками секретных немецких планов. По ним после четырёх утра их авиация должна нанести удар по нашим аэродромам и важным узлам в крупных городах. Судя по тому, что уже полдень и мы не видим ни одного нашего самолёта, часть этих планов у них получилось исполнить. То есть не нужно ждать, что в ближайшие несколько дней к нам подойдёт помощь. Наши дивизии в данный момент сдерживают натиск немецкой армии, которая наступает по всей границе, — определился я с тем, что стоит выдать комиссару на этот момент.
— Вы провокатор, — процедил он. Но кричать и вообще повышать голос не стал. Да, я оказался прав, когда предположил о его мыслях. Да и не может быть иначе. Это не какой-то простой боец и даже не рядовой командир из пехоты. Тем более всего несколько месяцев назад здесь, в крепости, военнослужащие спали с оружием в руках, готовясь к отражению нападения со стороны Германии. Все текущие отпуска и расслабленность — это последствия той напряжённости. Людям дали возможность отдохнуть. Правда, на мой взгляд, такая вольница попахивает предательством.