Пока блинчики жарились на сковороде, я включил небольшой кухонный радиоприемник. Утренняя программа "Good Morning America" негромко рассказывала о событиях недели – где-то в Руанде продолжались этнические конфликты, администрация Клинтона обсуждала реформу здравоохранения, а в Нью-Йорке готовились к традиционному осеннему марафону.
– Ммм, как вкусно пахнет, – услышал я сонный голос Мэй.
Обернувшись, я увидел её в дверном проеме кухни. На ней был уютный фланелевый халат в клетку, волосы растрепаны сном, а глаза еще не до конца проснулись.
– Доброе утро, тетя Мэй, – улыбнулся я, переворачивая очередной блинчик. – Как спалось?
– Прекрасно, дорогой, – она подошла и поцеловала меня в макушку. – А ты что так рано встал? Сегодня же суббота.
– Привык, – пожал плечами я. – К тому же хотел приготовить тебе завтрак.
Мэй села за стол, и я поставил перед ней тарелку с золотистыми блинчиками, украшенными свежими ягодами черники, которые купил вчера в маленьком магазинчике на углу. Аромат ванили и корицы наполнял кухню, смешиваясь с запахом свежего кофе.
– Питер, ты в последнее время такой... заботливый, – сказала она, поливая блинчики сиропом. – Не то чтобы раньше ты был плохим, но сейчас... Словно повзрослел на несколько лет за пару недель.
Я сел напротив неё с собственной порцией:
– Может, просто понял, как мне повезло с семьей.
Мэй улыбнулась той особенной улыбкой, которой умеют улыбаться только любящие тети своим племянникам. В её глазах была такая теплота, что на мгновение я почувствовал укол вины. Эта женщина любила "своего" Питера безусловно, а я был просто незваным гостем в чужой жизни.
– А что планируешь на сегодня? – спросила она. – Опять будешь пропадать с друзьями до поздна?
– Нет, – покачал головой я. – Сегодня хочу провести день с тобой. Давно мы не проводили время вместе.
Лицо Мэй осветилось неподдельной радостью:
– Правда? А что будем делать?
– А что ты любишь делать по выходным?
Она задумалась, медленно жуя блинчик:
– Знаешь, раньше, когда твой дядя Бен был жив, мы часто ходили в кино. Или брали видеокассеты в прокате и смотрели дома старые фильмы. Особенно итальянские комедии – Бен их обожал.
В её голосе появилась легкая грусть при упоминании дяди Бена. Я знал, что он умер несколько лет назад от сердечного приступа, и Мэй до сих пор скучала по нему.
– Отличная идея, – сказал я воодушевленно. – Сходим в видеопрокат, выберем что-нибудь хорошее. А потом купим мороженое и устроим киномарафон.
– Ты уверен, Питер? – недоверчиво спросила она. – Тебе не будет скучно со старой теткой?
– Скучно? – рассмеялся я. – Мэй, ты самый интересный человек, которого я знаю.
Это была правда. За две недели жизни в доме Паркеров я успел оценить незаурядный ум и тонкое чувство юмора Мэй. Она видела жизнь с разных сторон, много читала и умела поддержать разговор на любую тему.
После завтрака мы оба пошли приводить себя в порядок. Я надел удобные джинсы и серый свитер – погода на улице была прохладной, типично октябрьской. В воздухе уже чувствовалось приближение зимы, листья на деревьях желтели и красными пятнами ложились на тротуары.
Видеопрокат "Blockbuster" находился в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Это было типичное заведение начала девяностых – яркие неоновые вывески, стеллажи с тысячами видеокассет в пластиковых коробках, постеры последних голливудских блокбастеров на стенах.
– О, миссис Паркер! – приветствовал нас молодой продавец за стойкой. – Давно вас не видел.
– Привет, Дэнни, – улыбнулась Мэй. – Мы с племянником хотим взять что-нибудь для семейного просмотра.
Дэнни, худощавый парень лет двадцати с длинными волосами и серьгой в ухе, кивнул:
– Что-то конкретное ищете? Только что завезли новинки – "Форрест Гамп", "Скорость", "Интервью с вампиром"...
– Нет, спасибо, – покачала головой Мэй. – Мы хотим что-то из классики. Итальянские комедии, может быть.
Лицо Дэнни озарилось пониманием:
– А, для дядюшки Бена коллекцию собираете! У нас есть отличный раздел. Вон там, в дальнем углу.
Мы направились к указанной секции. Полки были заставлены кассетами с фильмами Федерико Феллини, Витторио Де Сика, Лукино Висконти. Но больше всего было комедий семидесятых-восьмидесятых.
– О, смотри! – воскликнула Мэй, доставая кассету. – "Укрощение строптивого" с Адриано Челентано и Орнеллой Мути. Бен просто обожал этот фильм.
Я взял коробку в руки. На обложке красовались фотографии главных героев – брутальный Челентано с характерной ухмылкой и красавица Мути в роскошном платье.
– А этот? – я показал на другую кассету. – "Синьор Робинзон".
– Тоже замечательный, – кивнула Мэй. – А вот этот – "Бархатные ручки" – просто шедевр. Мы с Беном пересматривали его раз десять.
Мы провели в магазине почти час, выбирая фильмы. В итоге взяли четыре кассеты – достаточно для полноценного киномарафона. Мэй была в восторге, её глаза светились предвкушением.
По дороге домой мы зашли в маленькое кафе-мороженое "Sweet Dreams", которое располагалось на главной улице Квинса. Заведение было оформлено в стиле пятидесятых – клетчатый пол, хромированные стулья, музыкальный автомат в углу, где крутились хиты The Beatles и Elvis Presley.
– Что будете заказывать? – спросила нас девушка за прилавком, симпатичная блондинка в полосатой форме.
– Мне двойное шоколадное в вафельном стаканчике, – сказала Мэй. – А тебе, Питер?
Я изучил меню на стене. Выбор был впечатляющим – от классической ванили до экзотических вкусов вроде тирамису или орехового пралине.
– Клубнично-банановое в рожке, пожалуйста.
Мы сели за столик у окна. На улице было довольно людно для субботнего утра – семьи с детьми, парочки, пожилые люди на прогулке. Осенний Квинс был особенно красив – золотые листья кленов создавали уютную атмосферу, а мягкий солнечный свет придавал всему какую-то сказочную нереальность.
– Знаешь, Питер, – сказала Мэй, облизывая мороженое, – я рада, что ты стал таким общительным в последнее время. У тебя появились друзья, ты больше улыбаешься...
– Просто нашел себя, наверное, – ответил я уклончиво.
– Твои родители бы тобой гордились, – добавила она тихо. – Ричард и Мэри всегда мечтали о том, чтобы ты вырос хорошим человеком.
Я почувствовал знакомый укол вины. Родители настоящего Питера погибли в авиакатастрофе, когда ему было шесть лет. Мэй воспитывала его как собственного сына, и в её словах было столько любви и гордости, что мне стало не по себе.
– Мэй, – сказал я серьезно, – я хочу, чтобы ты знала... Я очень тебя люблю.
Глаза Мэй наполнились слезами, но это были слезы счастья:
– О, дорогой мой... Я тоже тебя очень люблю.
Мы быстро доели мороженое и отправились домой. Дома Мэй сразу же принялась готовиться к киномарафону. Она достала большое мягкое одеяло, взбила подушки на диване, приготовила попкорн в микроволновке.
– Итак, – сказала она, устраиваясь на диване, – с чего начнем?
Я изучил кассеты:
– Может, с "Синьора Робинзона"? Что это за фильм?
– О, это классика! – воскликнула Мэй. – Челентано играет простого итальянца, который волею судьбы попадает на необитаемый остров с избалованной американской наследницей. Очень смешно и трогательно одновременно.
Я вставил кассету в видеомагнитофон, и мы устроились под одеялом. Мэй прижалась ко мне боком, как делают близкие люди во время семейного просмотра, и я почувствовал неожиданное умиротворение.
Фильм оказался действительно замечательным. Челентано был великолепен в роли простодушного итальянца Роберто, а его партнерша создавала яркий образ капризной богачки, которая постепенно открывает для себя простые человеческие радости. Комедийные ситуации сменялись лирическими моментами, а диалоги искрили настоящим остроумием.
Мэй смеялась от души, иногда комментируя происходящее на экране:
– Смотри, как он на неё смотрит! Вот так должен мужчина на женщину смотреть – как на чудо.
– А разве не все так смотрят? – спросил я.
– Ох, дорогой, если бы... – вздохнула она. – Многие мужчины разучились видеть в женщинах красоту. А итальянцы... у них это в крови.
После "Синьора Робинзона" мы сделали перерыв. Мэй приготовила горячий шоколад с зефирками, а я нарезал яблоки и достал из холодильника виноград. На улице уже заметно похолодало, и теплая атмосфера дома казалась особенно уютной.
– А теперь "Укрощение строптивого", – объявила Мэй, вставляя новую кассету.
Этот фильм был еще лучше первого. Челентано в роли грубоватого, но обаятельного фермера, который должен "укротить" избалованную городскую штучку в исполнении Орнеллы Мути. Классический сюжет, но поданный с таким итальянским темпераментом и юмором, что невозможно было оторваться.
– Видишь, как он с ней обращается? – говорила Мэй во время особенно смешных сцен. – Строго, но с любовью. Знает, что под этой капризностью скрывается настоящая женщина.
– А она понимает это?
– Конечно понимает! Женщины всегда понимают, когда мужчина их по-настоящему любит. Даже если делают вид, что не понимают.
К середине второго фильма за окнами начало темнеть. Октябрьские дни были короткими, и уже в четыре часа приходилось включать свет. Мэй встала, зажгла несколько ламп, создав в гостиной мягкое, интимное освещение.
– Хочешь ужинать или продолжим марафон? – спросила она.
– Давайте продолжим, – предложил я. – А поужинаем позже.
Третьим фильмом стали "Бархатные ручки" – комедия о неудачливом воришке, который влюбляется в девушку из богатой семьи. Челентано здесь был особенно обаятелен, а его партнерша – Элеонора Джорджи – создавала трогательный образ девушки, разрывающейся между долгом и чувствами.
– Бен всегда говорил, что этот фильм – о том, как любовь меняет людей, – шепотом сказала Мэй во время особенно лирической сцены. – Смотри, как он изменился ради неё. Стал лучше, добрее...
– А она изменилась?