Марина, вялая после бессонной ночи, выслушала новости и решила, что теперь наконец можно выдохнуть. Была суббота, Даша почти до полудня проспала, без капризов поела и сейчас смотрела в своей комнате какой-то сериал. Муж выразил желание снова поехать на дачу, Марина не возражала. Пока Николай ждал лифт, двери не закрывала, стояла на пороге — так в их маленькой семье было принято. А когда лифт прибыл, оттуда прямо навстречу Коле шагнул Михаил. Мужчины привычно обменялись рукопожатиями, но Марина сразу поняла: ночь в камере даром для соседа не прошла. Он сильно горбился, ежился, словно сильно замерз, хотя черная футболка пропотела на груди. Марине пришлось дважды его окликнуть, прежде чем она поймала взгляд воспаленных глаз:
— Миш, я к вам забегу попозже, ладно?
Равнодушный кивок. Тут уж выскочила из квартиры Рая, бросилась к мужу, крепко его обняла. Подставила плечо и повела через площадку, словно тяжелобольного.
Подремать Марине удалось от силы час, потому что призрак покоя испарился, стоило только лечь. То ей чудились странные звуки из комнаты дочери, и она бросалась проверять, не удумала ли чего Дашка. То на границе сна и яви проносились перед глазами жуткие видения несущейся вдоль стены маленькой дергающейся тени. Наконец она просто вскочила со злыми слезами на глазах, умылась ледяной водой и решила заняться делами: оделась на выход, составила список покупок, включая заготовки для дачного сезона. Но сперва все же позвонила в квартиру соседей — чтобы уж покончить поскорее с этой историей.
Открыл Михаил, он уже переоделся и побрился, но свежее выглядеть не стал. На соседку глянул настороженно, даже недобро, но посторонился и дал пройти в узкий коридорчик — для этого ему пришлось отступить на порог кухни. Там шумел деловито чайник и что-то варилось на плите. В единственной комнате в своей кроватке угукал радостно малыш Максик, Марина с порога видела, как рассекает воздух его крошечная розовая пятка.
— Будешь чай? — спросил сосед.
— Нет, дома пила. Я в магазин бегу, только хотела сперва тебя увидеть. Как ты вообще?
Равнодушное пожатие плечами.
— Очень тяжело было?
Сосед покосился на нее через плечо с каким-то странным выражением, словно бы убедился в ее непроходимой тупости, сквозь зубы ответил:
— Нормально. Больше всего удивился, что меня вообще отпустили. Даже, веришь ли, сам не хотел уходить. После разговора с товарищами начал верить, что на свободе я опасен.
— Миш, ну ты же понимаешь, что дело не в тебе! Это просто такие у них методы.
— Ага, методы, я понял. Чтобы подозреваемый сам наложил на себя руки и больше не создавал хлопот. А то отпустишь такого за отсутствием улик, а вдруг он все же виновен!
— Забудь! Никто на тебя не думал и не подумает. Полицейские считают, что на Ясю что-то нашло, помутнение, понимаешь?
Снова этот странный, пугающий взгляд исподлобья. И горькие слова:
— Не знаю, Марин. Лично я удивлен, как они сразу не изолировали от меня моих собственных детей. В глазах полицейских я был монстром.
— Да нет же! Где твои, кстати?
Миша наморщил лоб и зашевелил беззвучно губами, словно не мог сразу сообразить, что ей ответить. Потом сказал:
— Раечка к зубному записана, Ира с подружкой по магазинам отправилась, что-то купить к выпускному. Да я понял, они меня специально оставили с сыном, чтобы скорее в себя пришел.
— Вот и приходи! — приказала Марина. — И выбрось это из головы, случаются вещи и похуже. А я тоже побегу.
— Давай. — Он даже не проводил ее до двери, ушел в комнату и склонился над малышом.
Марина сама осторожно ее за собой прикрыла, выдохнула: отлично, и это испытание позади. Жаль, не последнее…
Она спустилась на лифте, заранее готовясь пройти мимо того страшного места, где вчера на асфальте лежала Яся. А ведь Дашке в понедельник в школу, она-то как справится?
Выглянула из-за двери боязливо, словно преступница в бегах, содрогнулась, когда взгляд упал на букетики цветов по обе стороны от дороги, на обрывки баррикадной ленты. Дорога по всему периметру двора была мокрой, наверное, специально гоняли поливальную технику. Уже почти вышла на бетонный порог, но увидела Викторию — и трусливо нырнула обратно за дверь, оставив узенькую щелку.
На женщине был застиранный халат с наполовину оторванным подолом. Немытые белесые волосы торчали засаленными прядками, а Виктория время от времени запускала в них пальцы и дергала в разные стороны. Она просто стояла посреди дорожки в набухших от воды домашних тапках. Иногда вскидывала голову и смотрела на крышу, потом медленно опускала взгляд вниз, себе под ноги. Словно бы мысленно отслеживала последние секунды жизни своей дочери. Иногда делала приставной шаг влево или вправо, качала головой. Лицо ее при этом выглядело спокойным, даже сонно-равнодушным, но Марина понимала: пока соседка там торчит, она не посмеет выйти из подъезда.
Накатила злость, почти ярость. Окунева до хруста сжала кулаки, обернулась и посмотрела на квартиру Бондарей — самая обшарпанная дверь на площадке. Может, позвонить? Там наверняка кто-нибудь есть, пусть заберут Викторию с улицы, она же явно не в себе. Точила и паршивая мыслишка, которую Марине никак не удавалось отогнать: неужели такая простая недалекая женщина любила свою дочь так же сильно, как она любит Дашку? Или это просто демонстрация, чтобы привлечь к себе внимание? В любом случае это необходимо прекратить.
Вынырнула между домами на дорожку и загудела машина, но Виктория и с места не тронулась. Отступила нехотя на газон, только когда легковушка подъехала к ней почти в упор. Марина почти совсем решилась звонить, хорошо бы открыл Герман — он в семье самый разумный, хоть и ребенок еще, с ним можно нормально общаться. Тут женщина сообразила, что проще будет позвонить ему — телефоны Дашиных друзей у нее были. Запустила руку в сумку, вылавливая смартфон, взгляд же был прикован к Виктории, словно к опасному и непредсказуемому животному.
Краем глаза Окунева заметила, как двор в направлении их подъезда пересекали две девушки с бумажными пакетами в руках. В одной она узнала свою юную соседку Иру, тихую и незаметную девушку. Подругу Марина не знала по имени, но часто встречала в подъезде или просто слышала ее голос с площадки, из-за слишком тонкой общей с соседями стены — девушка была горластая, решительная. Вот и сейчас, когда Ира при виде соседки сбилась с шага, подруга свободной левой рукой ухватила ее за запястье и не дала остановиться.
Стоило девушкам приблизиться к подъезду, как пугающая перемена произошла с лицом Виктории: оно словно включилось изнутри, как уродливая тыква, в которой зажгли свечу, налилось лукавой злобой, рот искривился в жуткой усмешке. Женщина перегородила подругам проход к подъезду и заорала на весь двор:
— Что, тихушница, идешь к своему папеньке — насильнику и убийце? Да пусть он с тобой сделает то самое, что собирался сделать с моей бедной доченькой! Или уже делает, потому и пришибленная такая?
— Эй, тетя, ты что несешь! — рявкнула, выступая вперед, Ирина подруга. — Дай пройти!
Ира с места не сдвинулась, она просто оцепенела от ужаса. Марина поняла, что не может больше прятаться в парадном, выскочила, бросилась девушкам на подмогу. Виктория кричала теперь так пронзительно, что слов нельзя было разобрать. Марина схватила ее за плечи, встряхнула:
— Вика, немедленно замолчи! Мы все сочувствуем твоему горю, но так нельзя! Никто не виноват в том, что случилось с Ясей!
Виктория сфокусировала на ней взгляд, клацнула зубами, с силой пнула Марину в грудь — аж дыхание перехватило.
— Еще смеешь касаться меня, дрянь? Ты мою девочку в логово маньяка заманила!
— Вика, Вика, ну что ты говоришь?!
— Ага, струхнула, гадина? — торжествовала, наступая на нее, женщина. — А я уже в ментовку заявление написала, и каждый день буду писать, пока вас всех не пересажают. Это же ты Ясеньку мою приваживала, кормила и поила у себя, чтобы маньяку ее вместо Дашки твоей подсунуть! Сколько я ей твердила: «Зачем тебе эта дура Дашка, тебе с умными ребятами дружить нужно, путь в жизни сызмальства пробивать. Мало тебе друзей в твоих клубах и на курсах?» А она, бедняжечка, все твердила: «Нет, мамочка, мне Дашу жалко, она не сможет одна. Я ее единственная подруга!» Вот и дожалелась! Дожале-елась!
Окунева попятилась, осознав, что пытается говорить с безумной. Тут уж не родным, а в скорую нужно звонить, пусть хоть укольчик ей сделают. Огляделась: Иры у подъезда уже не было, ее подруга с испуганным видом лупила обеими руками по кнопкам домофона. Марина тут же забыла про Вику, потому что важнее было догнать девочку, успокоить, сказать, чтобы и в голову не брала слова обезумевшей от горя женщины. А главное, не дать ей выложить случившееся Михаилу. От Раи Окунева знала, что Ира типичная папина дочка, всеми горестями и радостями прежде всего делится с отцом. И бросилась к дверям с ключом от домофона в вытянутой руке.
Но, когда они с Ириной подругой вместе влетели в парадное, лифт уже дребезжал на верхних этажах.
— Тебя как зовут? — спросила Марина.
— Соня, — непривычным для нее тихим голосом отозвалась девушка.
— Ты пойди к ним сейчас, Соня, отвлеки Иришу, лишь бы она отцу ничего не говорила. Ты ведь в курсе?
— Да, мне Ира все рассказала. Мы даже купили венок, хотели зайти и отдать, а тут такое…
— Какой венок?
— Ну, который на могилу кладут! — Соня распахнула бумажный пакет, оттуда выглянула пластмассовая елочка и край черной ленты. — Что с ним теперь делать?
— Оставишь в квартире, потом придумаем, как отдать. К похоронам все немного придут в себя.
— Что-то не похоже, что тетка придет в себя, — без всякого пиетета к чужому горю отрезала девушка, ступила в кабину открывшегося лифта. Ее круглое энергичное лицо побагровело от гнева, и до самого верха она не произнесла ни слова.
На коврике в прихожей Марина снимала босоножки, а дверь держала приоткрытой, слушала. Соня трезвонила в чужую дверь, но ей никто не спешил открывать. Выглянула в прихожую Даша, испуганная, какая-то прибитая. Спросила: