Задыхаясь, Иван ногой распахнул дверь парадного, огляделся — никого. И сразу из него словно ось какую-то вытащили, ноги стали ватными, голова тяжелой. Но расслабляться было нельзя — и он заставил себя собраться. Первым делом наведался к магазину фотопринадлежностей на соседней улице, хозяином которого и единственным работником он являлся после смерти отца. Оставил на его двери записку, что сегодня магазин не работает, а после зашагал в сторону леса.
Он без труда нашел роковое место, трава еще не разгладилась там, где лежала его Сандра — а после нее незрячая Сима. Снова облазил всю полянку, пропахал по-пластунски, разглядел вблизи каждую травинку. Ему казалось, что обязательно должна найтись какая-то подсказка, но ее, хоть умри, не было. Поднялся, постанывая от ломоты в коленях, на ноги, и начал ходить кругами, каждый круг незначительно увеличивая, и так обследовал весь массив до дорожек, его замыкающих. После повторил в обратном направлении их с Санькой ночной маршрут. Выкрикивал ее имя, метался с вопросом к каждому бегуну, велосипедисту, просто гуляющему, но никто не видел в лесу бесхозного ретривера. К девяти утра жара стала просто убийственной, только тогда Иван повернул в сторону дома.
У подъезда на солнцепеке пустовала скамейка, Ивану захотелось сесть на нее и подождать, вдруг именно сейчас Санька и прибежит. Да еще эта странная девица в его квартире, как бы не заявиться в неудачный момент, не напугать ее. И нет шанса, что она просто тихо удалится, без одежды, без обуви и без зрения, наконец. С ней еще придется повозиться.
Вспомнив Серафиму и ее подозрения, он достал смартфон, поискал информацию об упавшей с крыши девочке. Выскочило несколько ссылок, по одной вышел на статью в местной газете. На тот момент он и сам вспомнил эту историю.
Он тогда оканчивал десятый класс. Известие о так страшно и загадочно погибшей школьнице вихрем пронеслось по их небольшому городку, из уст в уста передавались ужасные подробности. Иван и несколько его приятелей без труда вычислили дом, с крыши которого упала девочка, девятиэтажек в городе тогда было немного. Ходили туда после уроков, болтались по двору и даже видели мать погибшей. Эта почти обезумевшая женщина, как им рассказали, день и ночь охраняет место гибели дочери, кидается на прохожих, на машины, несколько раз ее едва не сбили. Муж и сын поочередно выходят за ней и после долгих уговоров заводят в дом, но не проходит и получаса, как она возвращается и стоит, стоит. Иван с разными компаниями приходил туда несколько раз, и всякий раз видел ту женщину. Потом интерес ослаб и все забылось.
Смерть девочки без вариантов была несчастным случаем, в газетной заметке намекалось, что у нее случился приступ острого психоза. Неудивительно, ведь мать точно была безумной. Но какое отношение это могло иметь семь лет спустя к нему, к его пропавшей Сандре или к слепой девушке Серафиме? Любопытство заставило отвлечься от собственной беды, и, кинув последний взгляд на дорожку к лесу, Иван ринулся в парадное. Уже взбежал на один пролет лестницы, когда на повороте краем глаза заметил: из его почтового ящика, обычно пустующего, теперь призывно торчал уголок бумаги. Иван задышал тяжело, вернулся и вытянул его — обыкновенный тетрадный листок в клетку, сложенный пополам. Наискосок крупными красными буквами было написано:
«УБИЛ И СПРЯТАЛ? ЕСЛИ ЗАКИДАЛ ГАЗЕТКАМИ НА СОБСТВЕННОЙ ЛОДЖИИ, ТО ПЛОХО, ПЕРЕПРЯЧЬ. И ПОТОРОПИСЬ, ТВОЯ ПСИНА МОЖЕТ НЕ ПЕРЕЖИТЬ ДОЛГОЙ РАЗЛУКИ».
С минуту Иван простоял в оцепенении, потом сунул скомканный листок в карман и поплелся наверх, по-стариковски хватаясь за перила. Вошел осторожно, долго топтался и звенел ключами в прихожей, давая знать о своем появлении. Пока из комнаты не раздалось насмешливое:
— Да входи, тут все одеты.
Он нерешительно заглянул в комнату: Сима сидела на краю тахты с полотеничным тюрбаном на голове в халате его матери. На коленях держала поднос, медленно и аккуратно подносила чашку к губам. Иван решил по-быстрому оглядеть ванную и кухню, ожидая обнаружить там непорядок, но был приятно удивлен: в ванной все сухо, пол тщательно протерт. На кухне его ждал свежезаваренный чай. Уважительно присвистнул, налил чашку и себе, отправился в родительскую комнату, где было прохладнее, тогда как кухня с ее единственным окном на юг превратилась в тропики. Осторожно примостился к столу.
— Что, тоже сбежал от жары? — спросила Сима, он удивился, как спокойно звучит ее голос. — А я боялась, что нарушаю какое-то табу, придя сюда с подносом.
— Ничего ты не нарушаешь, — буркнул Иван. Сам он подолгу переживал после любой неприятности и дивился людям, которые так легко умеют восстанавливаться после потрясения. Уж не морочит ли девица ему голову с похищением, да и со слепотой?
— Ничего не удалось узнать о Сандре? — спросила Сима без излишнего сочувствия, ровно, вежливо.
— Ничего. Но трупа тоже нигде нет, а зачем его прятать? Думаю, Санька у тех ненормальных, что похитили тебя.
Про записку решил пока промолчать, нужно же дать Серафиме время прийти в себя. А потом, она может испугаться, она ведь, если разобраться, сейчас полностью в его власти. Заговорил о другом, что еще недавно казалось любопытным, тогда как сейчас сделалось безразличным.
— Ну, я полистал насчет погибшей девочки. Углубляться не стал, потому что эту историю и так помню. Только не понимаю, каким боком она относится к твоей ситуации.
Сима точным движением отставила поднос на свободную половину кровати, стянула с волос полотенце, провела пальцами, придавая им форму. Волосы на удивление покорно улеглись вокруг ее головы в почти идеальном порядке.
— А я и не утверждала, что относится. Просто, когда тебя заперли в неизвестном месте с неизвестными намерениями, то поневоле припомнишь из своей жизни все, что хоть отдаленно связано с криминалом. У меня таких моментов немного, как ты сам можешь догадаться…
— И ты вспомнила подслушанный разговор?
Сима взметнула вверх указательный палец.
— Не подслушанный, а услышанный, напоминаю! Но давай я расскажу все по порядку. Одной из моих первых учениц в этом городе стала девушка Даша, которая в этом году оканчивает школу и собирается поступать в универ на зарубежную филологию. Крайне странное решение, учитывая, что от английского Дашу тошнит, она искренне не понимает, как можно осквернять свои уста произнесением всей этой белиберды. При этом занимается как одержимая, готова учиться день и ночь, так что родители настояли, чтобы я приезжала к ним, никакие расходы их не пугали. За год мы хорошо продвинулись, теперь скоро ЕГЭ, и Даша наращивает обороты. Я догадывалась, что у нее есть какая-то мощная мотивация, и это точно не желание родителей. Но вопросов не задавала. Ее мама меня потихоньку попросила сделать так, чтобы Даша хоть иногда гуляла по парку, дышала воздухом. Я ее заверила, что нет проблем, потому что занятия, совмещенные с прогулкой, — это моя коронка. Смысл в том, что идем в парк или лес, и моя ученица должна прокладывать мне маршрут. То есть подробно излагать на изучаемом языке, куда поворачивать, какие препятствия на пути, что нас окружает. Даша такие уроки полюбила, хотя, по рассказам ее матери, после них приходила домой, падала в кровать и отключалась иногда до утра — так выматывалась. В парке мы находили пустующую скамейку, Марина Евгеньевна — это мать Даши — давала нам с собой пакет с выпечкой, мы устраивали нечто вроде пикника. Болтали. Даша скупа на рассказы о себе, зато любит задавать вопросы. Ей было любопытно, как выживают в этом мире такие, как я. Но в тот день мы устали, тогда уже началась эта сумасшедшая жара. И просто сидели, пили колу из бутылок, а потом я услышала шаги и голос незнакомой девочки:
«Привет, Окунева? Не узнаешь меня?»
«Да я против солнца ни фига не вижу, — буркнула Даша, поднялась на ноги. — Сидорова, ты, что ли? Приветик!»
«Ты по-прежнему в пятой школе учишься?»
У девочки был такой забавный голос, звонко-писклявый. Мне представилась особа маленького роста, круглолицая, с волосами как цыплячий пух. Даша, кстати, говорила с ней без всякой охоты, словно через силу:
«Нет, мы переехали, в другую пошла. А тебя же вроде в Питер увезли после первого класса?»
«Ага, увезли, но теперь мы вернулись. Я тебя сразу узнала».
Молчание. Похоже, бывшим одноклассницам не о чем было разговаривать. Меня Даша представить не догадалась или не захотела. Я уже собиралась вмешаться, сказать, что нам пора. Но тут эта Сидорова все же нашла тему для обсуждения.
«Слу-шай, круто, что я тебя встретила, я как раз хотела поискать в Сети кого-то из наших. Помнишь, ты с Яськой Бондарь дружила?»
«Ну да, помню. — Я даже не узнала голос своей ученицы, так он разом изменился. — И чего?»
А Сидорова знай себе попискивала:
«Да просто непонятки какие-то. Я вроде слышала, что Яська упала с крыши и погибла. Только не помню уже, кто мне рассказал. А недавно вдруг узнаю, что Бондарь жива. Я вообще поразилась!»
Долгая пауза, я слышала, как Даша пытается и не может заговорить. Эта Сидорова рядом с ней переступала от нетерпения, похрустывала пальцами, а потом Даша все же сказала, отрывисто, резко:
«Яся погибла, это всем известно. Тебя попросту развели!»
«А ты что, была на похоронах?» — судя по голосу, девочка обиделась и разозлилась.
«Нет, не была! Я потеряла лучшую подругу и от переживаний заболела, не могла даже встать с кровати. А из класса все ходили. Не знаю, какой псих тебе наплел…»
«Мне это сказала моя мама! — взвизгнула оскорбленная Сидорова. — Она, если хочешь знать, работает в соцзащите, навещает пожилых людей. Ну там помогает, продукты носит, уколы делает. И она ходит к Ясиной бабушке, то есть она сперва не знала, что это ее бабушка, она и про Яську ничего не знала, не помнила ее. Но у той бабки на стене фотография висит, наш первый класс. Маман как-то пригляделась и узнала меня, удивилась. А та ей давай хвастать, типа вот мои внуки, Ярослава и Герман. Такие солнышки, учатся на отлично, навещают. Мать м