Она собралась с мужеством, подняла голову и глянула в лицо дочери. На удивление Даша не выглядела злой, скорее ошарашенной. Даже сморгнула изумленно:
— Герка не выдержит? Но он такой сильный, накачанный, с чего вдруг?
— Ломается то, что внутри, невидимое взгляду.
— И что… что же делать?
— Прекратить эту безумную гонку и поступить туда, где тебе будет комфортно и по силам учиться. Ты моду любишь, вот и поступай в институт технологий и дизайна. Живи своей жизнью.
Даша постояла с осоловелым видом, покачалась с пятки на носок. Потом снова резко мотнула головой, словно отгоняя все эти бредни, которые едва-едва не проникли ей в мозг:
— Да ну, мам, вечно ты все мне портишь! Нет, я хочу каждую минуту быть рядом с Германом, и точка! Потому что люблю его и хочу заботиться о нем!
И, шумно топая домашними розовыми тапочками на элегантном каблучке, унеслась в свою комнату. Дверью хлопать не стала, зато один тапок с силой ударился в стену сразу после того, как простонала диванная пружина. Марина вздохнула с облегчением: это значит, что Даша не метнулась собирать лихорадочно свои вещи, как проделывала уже не раз, чтобы хорошенько напугать родителей. И остановить ее в таком случае мог только отец, приходилось его срочно вызванивать.
Окунева сходила в прихожую за сумкой, раскопала в ней свой айфон и сама позвонила учительнице английского. Но ответа не дождалась, хотя телефон и не был отключен. Разволновалась: что угодно может случиться со слепой девушкой, живущей без попечения родителей. Виновато подумала о том, что ничего не знает о Серафиме, а ведь нужно было хотя бы узнать ее точный адрес в этом городе и как в случае необходимости связаться с родителями, которые в Питере.
Ну ладно, если перезвонит, нужно как можно вежливее отказаться от ее услуг, поблагодарить за огромный труд. Так даже появится надежда, что Даша все же не поступит в пресловутый универ, а там, глядишь, их отношения с Германом постепенно сойдут на нет. Всегда нужно верить в лучшее, даже если это практически невозможно. Да и какое оно, лучшее? Любовь — это единственное, что держит Дашу на плаву, делает лучше, чище и даже, с натяжкой, добрее. Но Марина все-таки не выложила дочери всего, о чем думала, чего боялась. Просто не раскалила себя окончательно, чтобы это озвучить. А боялась она, что Герман однажды сломается под тяжкой ношей, и тогда в нем проявится безумие его матери или тяга отца забываться в алкоголе. А может, то и другое вместе. Этому парню нужна тихая гавань, он и так уже натерпелся в жизни. А сможет ли когда-нибудь стать такой гаванью ее непредсказуемая, не слишком умная и не слишком добрая дочь?
Растравив себя этими мыслями, она неминуемо нырнула в еще одно, самое неприятное воспоминание. Это было на даче, через месяц после смерти Яси. Марина тайком глотала успокоительные таблетки и почти не спала. Даша то была весела и беззаботна, носилась со знакомыми ребятами по всему СНТ, то затихала, бродила мрачной тенью, пугала мать жутковатыми историями. Одну Марина запомнила: будто в округе ходит безумная старуха, которая нигде не живет и не понятно, откуда появляется. Ничего не просит, но иногда подходит к людям и сует им в руки какую-то вещь. Если отдернуть руку или сразу отбросить эту вещь, то непременно умрешь в течение недели. А предмет тот подсказывает, какой будет твоя смерть.
— Одному мужику сунула в руку мокрую тряпку, представляешь? — округлив глаза, таинственным шепотом вещала Даша. — Он руку отдернул, тряпка упала, старуха усмехнулась и ушла. Ему сразу сказали, что все, кранты, на неделе утонешь. А он как стал ржать, типа у нас тут даже озера нет. А через три дня мылся под душем, поскользнулся и упал. Ударился головой и потерял сознание, а пяткой — мам, ты понимаешь? — пяткой заткнул слив и захлебнулся!
— Да ну тебя, Дашуль, — сердилась Марина, пытаясь чашкой крепчайшего кофе хоть немного взбодриться после бессонной ночи. — Все это ерунда, городские легенды.
— Ерунда? — захлебнулась возмущением дочка. — А вот и было, в соседнем поселке! И в Интернете об этом писали. Я потом найду тебе и покажу.
— Ладно, найдешь и покажешь.
И тут постучали в дверь. Марина вздрогнула — она не ждала гостей, а Коля на рассвете уехал в город. Но напомнила себе, что в их садоводстве люди все приличные и вообще сейчас разгар дня. Отворила дверь и оцепенела: на пороге стояла Рая. Изменилась соседка так, будто они не виделись пару лет. Пыльная темная одежда делала ее фигуру какой-то жалкой, прядки волос прилипли ко лбу и щекам, на голых ногах нелепые открытые босоножки, из которых торчат серые пальцы.
— Что случилось, Раечка? — ахнула Марина. Было дико задавать такой вопрос женщине, потерявшей недавно мужа, но уж слишком неважно выглядела соседка. — Ты болеешь, что ли?
Та только головой мотнула. Марина пыталась сообразить, как Рая нашла их дом, потом припомнила, что два года назад они тут гостили с Мишей и Ирой. Почти неделю. Было весело, собирались обязательно повторить.
— Заходи, — спохватилась она, мельком оглянулась: Даши не видно, наверное, унеслась на второй этаж.
Рая снова помотала головой:
— Да нет, не стоит. Я ненадолго, малыша на дочку оставила. Можно и тут поговорить.
— О чем? — перепугалась Марина, закололо в боку. Она за месяц твердо внушила себе, что не имеет ни малейшего отношения к смерти Михаила. Он просто вышел из своей квартиры, почувствовал себя плохо, умер. Все.
— Миша был в вашей квартире перед смертью, — ровным голосом безо всякого выражения произнесла Рая. — Я никого не обвиняю, Марин. Я просто хочу знать, что произошло.
— С чего ты взяла, Рай? Он из вашей квартиры вышел. И сердце прихватило.
Рая опустила голову, забубнила на одной ноте:
— Соседка видела, как он выходил от вас. Она как раз зашла в квартиру, услышала громкие голоса, выглянула на секунду.
— Баба Света, ты имеешь в виду? Да не могла она видеть, она же в санатории…
— Она вернулась в тот самый день. И еще не знала, какая беда случилась в нашем доме. Потом на похоронах Миши очень убивалась, что не задержалась тогда у дверей, не разобралась, что происходит. Не захотела лезть в чужие дела.
Пойманная на лжи, Марина с ужасом ощутила, как щеки и лоб начинают пылать от стыда. А ей-то казалось, что она разучилась краснеть в средней школе!
— Да, он был у нас. Пришел, когда нас с Колей не было дома, грубо разговаривал с Дашей. Я пришла, а она плачет, кричит.
— Я же просила его этого не делать! — простонала Рая.
— Чего не делать?
— Не говорить с Дашей, тем более наедине. А Миша все твердил, что при родителях она ничего не скажет. Марина, поверь, Миша не хотел ничего плохого, просто это сводило его с ума. Он был уверен, что слышал за стеной голоса двух девочек. И хотел, чтобы Даша это подтвердила. Просто подтвердила, что в этом такого?..
Но тут Марина ее перебила. Она подалась вперед и почти зашипела в лицо бывшей приятельницы:
— А почему просто нельзя вывести мою дочь за скобки? Просто поверить, что она говорит правду? Что, если твой Миша слышал крики со двора или включенный телевизор? Что, если Яся только шла к Даше и по пути решила так идиотски пошутить, разделась догола? Или у девочки в самом деле был психоз, немудрено в такой семейке! Десятки вариантов! Почему непременно нужно думать на Дашу?
Рая отступила на шаг, вжалась поясницей в перила порога, в отчаянии закрыла лицо руками.
— Прости, Марин. Я зря завела этот разговор. Обещаю, что больше тебя не потревожу. Вы ведь квартиру продаете, верно? Я видела, как люди приходили ее смотреть. Мне бы тоже очень хотелось уехать из того дома, увезти детей. Ира с ума сходит от того, что болтают во дворе об ее отце.
Марина тут же смягчилась, перестала изображать мать-тигрицу. Даже попыталась взять Раю за руку, но та отпрянула, увернулась.
— Да перестань, Раечка, никто не думает, что Миша виноват. Мне такое и в голову не пришло ни на мгновение. И потом, ведь он умер, чего уж теперь.
Рая усмехнулась, зло и горько:
— Вот именно, что умер. Теперь половина дома уверена, что силы небесные покарали его за смерть девочки. А вторая половина — что сам не вынес чувства вины. А Виктория — боже, как я ее боюсь! Боюсь, что она снова нападет на дочь, боюсь выходить на прогулку с коляской, с ней мне даже не убежать от нее.
— Раечка, зайди в дом, — попросила Марина, чувствуя, что ее душат слезы. Соседку было бесконечно жаль, она даже готова была предложить ей с детьми пожить у них на даче, места достаточно. — Давай посидим и все обсудим. Скоро приедет Коля и отвезет тебя домой, так даже быстрее получится, днем у электричек большой перерыв. Ну пожалуйста!
В тот миг ей очень хотелось поступить правильно, все исправить. Она распахнула широко дверь в дом, Рая колебалась, но все же сделала шажок вперед. Но остановилась, глядя тревожно поверх плеча Марины. Окунева оглянулась.
За ее спиной стояла Дашка, вся красная, словно после долгих рыданий. Но сейчас слез не было, глаза пылали зло и сухо, губы закушены. Скорее всего, подслушала разговор от первого до последнего слова. Девочка как-то странно булькнула горлом и вдруг закричала:
— Яська не приходила ко мне в тот день, ясно? Это дядя Миша на нее напал!
— Замолчи! — ахнула Марина.
— Он и на меня пытался напасть, хорошо, что ты пришла! И не лезьте больше ко мне со всем этим!
И начала лупить себя ладонями по голове, по щекам. Марина, оцепенев, смотрела на дочь, но не могла даже сдвинуться с места. Потом все же бросилась к ней, сгребла в охапку, прижала к себе. Даша всхлипывала, тряслась в ее объятиях. Когда Марина оглянулась на порог дома, там уже никого не было. Больше она никогда не видела бывшую соседку. А то, что слышала о ней и детях, наводило на самые мрачные мысли.
29 мая, ближе к полудню
Улица встретила Ивана раздухарившейся жарой, влажной и душной. Наверное, после обеда будет гроза. Он стиснул до боли зубы, чтобы не думать о Саньке, о том, где она сейчас. Она ведь так боится грома, закрывает морду лапами, лезет к хозяину под одеяло. Но нет, он должен сосредоточиться на деле: купить Серафиме нормальную одежду, чтобы она могла добраться до дому.