— Не заставлял. Просто предложил, Даша сразу согласилась. Я знал, что родителей нет дома. Отец с утра уехал, у него выступление в какой-то библиотеке. Мама на работе в магазине. Я планировал, что мы зайдем только на минуту, Даша наденет мои носки, сверху пакеты…
— Какие еще пакеты?
— Ну, кроссовки так сразу не высушить. Но если пакеты, то ноги не будут мокрыми, а в кино можно обувь снять — там диванчики. И на такси бы привез ее назад.
— Я поняла, дальше!
Герман не суетится, говорит все так же размеренно, четко… пугающе четко.
— В квартире Даша сразу пошла в ванную. А я — в свою комнату, подбирал ей носки. А потом услышал, как Даша завизжала, и сразу какой-то грохот. Я бросился туда, в коридоре столкнулся с матерью. Она, похоже, зашла сразу за нами, очень тихо, входную дверь не запирала. Выскочила и захлопнула ее за собой. Дашу я нашел на полу ванной, она держалась за голову, везде была вода, осколки. Потом уже я сообразил, что сделала мать: набрала в банку воду, положила в пакет и ударила Дашу сзади. Даша отшатнулась, сильно стукнулась о край ванны. Я вызвал неотложку, приехали почти сразу. Сначала разбирались с головой, сейчас делают рентген бедра.
К концу его рассказа Марина тряслась как припадочная, слезы заливали глаза. Руки она сцепила за спиной, потому что в какой-то момент ощутила страстное желание вцепиться ногтями в красивое лицо Германа. Выцарапать глаза, чтобы хоть так поквитаться за дочь. А потом уж броситься на поиски его безумной мамаши.
— Где твоя мать? — заорала Марина, когда парень замолчал. — Ты, конечно, не позвонил в полицию? Так вот я это сделаю, не сомневайся!
Герман не шелохнулся, стоял перед ней навытяжку, хоть глаза догадался опустить. Ответил:
— Это ваше право, Марина Евгеньевна. Я не стану вас отговаривать и расскажу им все, как было. Мама сейчас на работе. Я уже звонил туда, боялся, что она побежит куда-нибудь, что-то сделает с собой.
— Боялся он. Да она нелюдь, она девочку мою едва не убила! И еще неизвестно… травма головы…
Окунева задохнулась собственным страхом. За спиной загрохотало, два санитара вытолкали из кабинета каталку, Герман сразу к ней рванул:
— Даша!
Марина дочь в первое мгновение не узнала, волосы ее и даже брови скрывала белоснежная повязка, дочь по подбородок была закрыта серым шерстяным одеялом. Черты словно смазались, заострились, губы пожрала бледность. Она бросилась к каталке, грубо отпихнула Германа.
— Доченька, как ты?
Даша тут же открыла глаза, глянула на мать тревожно, заговорила быстро, глотая звуки:
— Мама, не вздумай заявлять на тетю Вику. Я уже Герману об этом сказала… еще в «скорой». Я не хочу, чтобы ее посадили… я всем скажу, что сама поскользнулась и свалилась в ванну, разбила голову. Ты слышишь меня, мама?
— Дашенька, сейчас это не важно! — Марина осторожно касалась ее лица, шеи.
Дочь продолжала смотреть ей в лицо сердито и требовательно, и это сбивало с толку, пугало больше всего. Даша обычно в первую очередь думала о себе, сейчас же ее больше всего волновало, чтобы мать не тронула ту, что напала на нее. Преступную мать Дашиного любимого человека.
— Ну, мы можем ехать? — напомнил о себе один из санитаров. — Если вы мать, то вам нужно подождать снимков, доктор к вам выйдет, все расскажет.
— Я смогу потом пройти в палату?
— Это как доктор скажет. Приемные часы после обеда.
— Герман, — позвала Даша тихо, жалобно. И руку из-под одеяла сама достала, вцепилась в рукав подскочившего парня. — Все хорошо, я слышала, как врачи говорили. Не очень серьезная травма, пустячок. И ты не виноват, понятно?
По лицу Германа Марина поняла, что он считает иначе. Вон какой бледный, вот-вот сам свалится. Хорошо бы, но только когда дочку увезут.
— Люблю тебя, — сказал он.
— Люблю тебя, — сказала Даша, которую уже катили к лифту.
— Любишь, значит, — прошипела Марина. — Да если бы любил, не подошел ближе, чем на километр.
— Я пытался, — услышал и ответил Герман. — Целых два года. Я бы смог, но Даша…
— Да знаю я, все знаю! Караулила тебя у школы, звонила, писала. А нельзя было ее просто отшить? Завести для виду роман с любой девчонкой, она бы и отстала. Раз знаешь, как опасно ей быть рядом с тобой!
— Я не хотел причинить ей боль, — понурился Гера. — Вы сейчас скажете, что причинил, но это боль физическая. Душевная гораздо страшней. Даша не слишком сильная, она могла и не справиться.
Марина хотела сказать, что это чушь, романтический вздор, все через такое проходят в школе. Но вспомнила вдруг себя в десятом классе, узнавшую, что парень ухаживал за ней на спор, — и содрогнулась от застарелой боли. Она уже фамилию того придурка вспомнить не могла, а боль никуда не уходила, переродилась в дурацкие комплексы, сделала ее пугливой и недоверчивой. Из кабинета высунулась голова в шапочке:
— Родные Дарьи Окуневой здесь? Зайдите.
Марина хлестнула по Герману взглядом, мол, даже не думай. И рванула в кабинет. Хирург оказался старым и насмешливым, но ее страхи он развеял умело. Ушиб бедра назвал сущим пустяком, который пройдет бесследно через два дня. Голова у Дарьи тоже оказалась крепкой, рассечена только кожа, хоть сотрясение мозга, увы, избежать не удалось. А еще доктора волновали обстоятельства происшествия.
— Девочка говорит, что поскользнулась и упала в ванну. Немного странно, рана-то на затылке. Я правильно понял, что она находилась не дома? Вы хорошо знаете парнишку, который ее привез?
Марина сама не помнила, что отвечала. Слова Даши, страх на ее лице сбивали с толку. Она не должна идти на поводу у дочери, этого и Николай не допустит. Но она так боялась окончательно оттолкнуть свою девочку…
— Э, милочка, да вам нужно отдохнуть, — словно из-за слоя ваты сказал доктор, а мед-сестричка сунула остро пахнущую ватку под нос. — У вас будет время все обдумать, разобраться, раньше, чем через неделю, мы вашу красавицу не отпустим. Повреждения, само собой, все зафиксированы. И сегодня никаких посещений, мы позаботимся, чтобы она хорошенько отдохнула, поспала. Телефончик ласково изъяли. Завтра отдадим, созвонитесь, подвезете, что попросит.
— А можно в отдельную палату? — встрепенулась Марина. — Мы заплатим, сколько бы это ни стоило. Даша не сможет спать, когда вокруг чужие люди, болтают там, кашляют.
— Завтра, мамочка, завтра, — откровенно выпроваживал ее доктор. — Насчет палаты пока ничего обещать не смогу. А вот сегодня она точно заснет, если еще не спит, волноваться не о чем. Идите домой!
Марина на шатких ногах вышла в коридор, огляделась: Герман исчез. Сбежал или нашел способ проникнуть к Даше, промывает ей мозги насчет своей мамаши? Марина заволновалась, задергалась, бросилась к лестнице — но тут парень появился со стороны улицы, в руках держал мобильный.
— Марина Евгеньевна, мне звонила моя мать. Она просила прощения, хотя это вам не важно, конечно. Она уже готова, пришла домой и ждет полицейских. Отец с ней. Но если полиции не будет, то она сама завтра пойдет в больницу, в ту, где с ней прежде работали. Она уже звонила врачу. В общем, все будет, как вы решите.
— Я должна поговорить с мужем, — сквозь зубы ответила Марина.
— Конечно.
Ух, эта сводящая с ума покорность всему, что она скажет! Вроде и виноватая покорность, и все равно какая-то гордая, так и хочется растоптать.
— Посоветуй своей матери дома и оставаться, — процедила Окунева. — И пусть вещички пакует, в любом случае ей пригодится. Как Дашин отец скажет — так и поступим. И сам иди домой, кстати, к Дарье сегодня не пустят.
В дверях обернулась: Герман как раз усаживался на кушетку.
— Ну, ты что, не понял? Будешь тут торчать?
— Поторчу, если вы не возражаете.
И улыбнулся спокойно. Господи, да мальчишка ли перед ней? Какой-то мудрый старец в шкуре подростка, как Дашка это терпит. Марина поспешила выйти на воздух, чтобы не задохнуться от злобы и раздражения.
Вечером был долгий разговор с Николаем. Марина готовилась, начала с того, что Даша просто упала и получила травму головы, но сейчас в порядке. Когда муж перестал сереть и в глаза вернулось осмысленное выражение, тогда она в точности передала разговор с доктором и три раза повторила фразу: «Если бы что-то ужасное, говорила бы я так спокойно!» И только после такой подготовки настало время осторожно выложить правду. Вот тут муж ее удивил. Она ждала, что он в лучшем случае кинется звонить своим знакомцам из полиции, в худшем сразу помчится убивать Викторию. Заранее спрятала молоток и охотничий нож, потом вспомнила, что в машине есть монтировка, — и просто заперла за мужем дверь на ключ, ключ спрятала в карман. Не станет же он в окно сигать! Но Коля выслушал на удивление спокойно, сказал:
— Что ж, если Вика сама обратится к психиатру, так гораздо лучше. Только нужно проследить, чтобы ее обязательно положили в стационар и занялись ее мозгами всерьез. Она ведь уже лечилась?
— Да, после смерти Ярославы. — Марина так волновалась, что выпалила слова, которых обычно избегала.
— Хорошо, значит, Вику там знают. Я сам возьму ситуацию на контроль, ты пока занимайся только дочкой.
— Но это ведь ничего не изменит! — вскричала Окунева. — Ну, подержат ее, потом выпустят. Теперь она знает, что Даша встречается с ее сыном. Будет и на больничной койке вынашивать планы, что сделать с нашей дочерью. Может, все же в полицию? Сколько ей могут дать?
— Да нисколько! Маришка, ты же сама мне только что сказала: наша дочь не станет писать заявление. Скажет, что в глаза Викторию не видела после переезда. Она не отступит, сама знаешь. А без заявления никто Вику тронуть не сможет.
От невыплаканных слез разрывало грудь, Марина едва могла говорить.
— А Гера? Он ведь свидетель. И он честный парень, может быть, даст показания? Что?!
Это она поймала взгляд мужа, вопрошающе-ироничный. Марина на дух не выносила этот взгляд — словно на идиотку бессмысленную. Николай разъяснил:
— Получается, у него с одной стороны мать, с другой — любимая девочка, и одну из них он должен предать? Парню не позавидуешь. Наверное, от такого выбора и сердце может остановиться.