— Знаешь, совсем не огорчусь, если такое случится! — вскричала Окунева. — Да, жалко, но мне хоть не придется сходить с ума от страха изо дня в день, возможно, годами.
— А не боишься, что лучшего парня в своей жизни Дашутка может и не встретить?
— Ерунда. Она красивая, юная! Встретит человека из нашего круга, может быть, старше себя — для Даши так даже лучше.
Николай шумно втянул воздух ртом — медленно выпустил через нос. Знак высшего утомления от глупости собеседника.
— Мы сейчас не будем обсуждать плюсы и минусы возможных кандидатов из нашего круга. — Последние два слова муж закавычил интонацией. — А вот не полюбит Даша никого больше? Знаешь, нашей дочери Создатель много в чем отказал, но хоть преданности и верности от щедрот насыпал с горкой. Как сказала она нам в шесть лет, что выйдет замуж за мальчика, с сестрой которого дружит, так с тех пор и не меняла курса.
— Просто неблагоприятное стечение обстоятельств! Сначала дружба с Ясей, жизнь в одном подъезде, потом память о ней. И никто не знает, что у этого парня на уме, уж слишком он странный. Опасно странный. Наверняка сейчас сидит в приемном покое, хотя знает, что к Даше сегодня не пустят.
— Я бы тоже сидел, — ухмыльнулся Николай. — Если бы ты попала в больницу, не дай бог. И поехал бы в больницу сейчас, если бы не был уверен, что Гера там. Знаешь, если бы у меня был сын, я молил бы судьбу, чтобы он походил на этого парня.
Марина даже отшатнулась от этих слов, будто он ее ударил. Заорала:
— Давай, усынови его, на здоровье! Только наследственность никуда не денешь! И семейку его, и семейную историю! Вот сопьется он после школы, как его папаша, — попомнишь, как глупости болтал.
— Марин, не говори о том, в чем не разбираешься! — Николай устало прикрыл глаза. — При чем тут наследственность? Герман оттолкнулся от дна, когда еще наша дочь причесаться сама не умела. Уж он по родительскому пути никогда не пойдет.
— Ладно, закрыли тему Германа, — сдалась Марина, она чувствовала, что может отключиться в любой момент — перед приходом мужа напилась успокоительного. — Пока что меня больше волнует его чокнутая мамаша. И отец-алкаш, от которого тоже неизвестно, чего ждать.
— А вот это я беру на себя. Запомни, отныне нашей дочери ничто не угрожает. — Николай говорил рублеными фразами, в такие моменты спорить с ним уже не имело смысла, нужно было слушать и внимать. — И давай договоримся так: ты мне никаких вопросов на эту тему не задаешь. Это мой мужской вопрос, все, точка. Волноваться больше не надо.
Раньше Марина любила, когда муж так говорил — Николай ни разу ее не подвел. В такой момент как нельзя лучше понимала, что жизнь ее удалась, рядом мужчина, защитник, тот, кто решит все ее проблемы. Становилась в такие минуты мягкой и податливой, ластилась к нему, трепетала. Но какой трепет, когда дочь в больнице. Она только сказала:
— Хорошо, Коля, я знаю, ты все сделаешь как надо. Но у меня тоже есть требование. Ты меня поддержишь?
Сердитый взгляд с намеком на вопрос.
— Я завтра скажу Даше, что мы не станем затевать уголовное дело против Виктории при одном условии. Она же понимает, что ты при своих связах можешь это сделать, верно? Так вот, я потребую, чтобы она ровно полгода не общалась с Герой. Вообще не виделась, не переписывалась, не созванивалась. Конечно, это вступит в силу после того, как она выйдет из больницы.
Николай казался ошарашенным — такого он точно не ждал.
— Марин, зачем? Чего ты хочешь добиться? Да мы так дочь потеряем, и все дела!
— Ничего не потеряем. Это такая проверка чувств, понимаешь? Я поговорю с каждым по отдельности. Даше скажу ту версию, что озвучила, а Герману — правду.
— Да какую еще правду?
— А такую, что не нужно Дашку жалеть! Не нужно быть с ней только потому, что «Даша одна пропадет». Так уже было с Ярославой, и чем все кончилось? Она тоже не могла бросить Дашу, хотя была умнее, взрослее, развитее. Пусть наша Даша не сильна умишком, но ведь и не дура же. Однажды она поняла бы про Ясю, и я этого очень боялась. А если однажды она поймет, что Герман ее жалеет? Что он слишком добр и благороден, чтобы бросить ее? Да, сейчас он влюблен в хорошенькую мордашку, в память о сестре, в общее детство и в Дашкину непосредственность, но надолго ли?
— И ты собираешься ему все это объяснить, что ли?
— Частично. И попросить дать мне слово, что полгода он к Даше не приблизится. И если почувствует, что может прекрасно жить и без нее, то просто потихоньку отойдет в сторону. Думаю, это будет справедливо. И безопасно. Вика может затеять слежку — пусть убедится, что ребята не встречаются.
— Делай как знаешь, — вздохнул устало Николай. — Может, ты и права.
— Я права!
В последний день перед выпиской Даши Марина позвонила Герману, попросила его прийти для разговора. Особенно даже не волновалась: этот столетний мальчик на удивление хорошо ее всегда понимал. Вот и в этот раз повел себя разумно, подтвердил, что согласен со всеми условиями женщины: никакой переписки, созвонов, попытки увидеться, даже издалека. И да, он был уверен, что Даша согласится на такое условие. Марина сама не осознала, в какой момент они вроде как поменялись местами: она нервничала, пыталась объяснить свою позицию, едва не плакала. Герман не отрывал от нее взгляда удивительно темных глаз, кивал, повторял, что она права и он все понимает. «Будь он постарше, то наверняка бы еще и про плечу потрепал, слезки утер», — злилась на себя и на всю ситуацию Марина. Через день Даша выслушала решение матери с таким стоическим видом, с каким, наверное, первохристиане выслушивали короткое: «Ко львам».
Потом потянулись полгода, во время которых Окуневы не узнавали свою дочь: Даша превратилась разом в домоседку, примерную ученицу, неловкую помощницу по хозяйству. Впрочем, с последним у нее получалось с каждым днем все лучше, и материнские подсказки она выслушивала без прежнего рычания.
— Растит из себя идеальную жену, — говорила Николаю Марина. — А вот что сейчас поделывает идеальный женишок? И остается ли все таким же идеальным?
Николай только хмыкал в ответ. Виктория в этот раз попала в больницу надолго — сперва в областную психиатрическую, потом в знаменитый институт Бехтерева.
Но кое-что Марина все же обнаружила примерно месяц спустя после того, как начал действовать мораторий на общение. Напротив их элитного дома через дорогу начиналась лесопарковая зона, несколько массивных бетонных блоков ограждали грунтовую дорожку от посягательства машин. Теперь каждое утро на рассвете поверх граффити и клякс дорожной грязи там появлялось густо наведенное мелом изображение алого сердца. Окна Окуневых выходили во двор, так что видела Марина это сердце по утрам в те дни, когда шла к машине, — она теперь работала в фирме мужа, сама напросилась, чтобы не вязнуть в домашнем хозяйстве. А когда возвращалась, обычно в обеденное время, то замечала, что картинка изменилась: внутри большого сердца появлялся контур еще одного. За ночь изображение исчезало, и снова на соседнем блоке появлялось одиночное сердце, и так по кругу, словно вершился бесконечный диалог:
«Любишь?»
«Люблю».
«Навсегда?»
«Навсегда».
Всякий раз, любуясь на это творчество, Марина давила улыбку и вздыхала: сама виновата, такой способ связи не учла и не оговорила, а теперь уже поздно возмущаться.
29 мая, почти вечер
Они встретились у входа в лесопарк, Иван впервые увидел Симу с белой тростью в руках. Порадовался, что она так и осталась в выбранных им одежках. Шумно возмутился от попытки вернуть деньги за них.
— Ты не попыталась напоследок спросить у своей работодательницы насчет Яси Бондарь? — спросил Иван просто для затравки разговора. — Вдруг она в самом деле осталась жива, просто долго была при смерти, а газетчики поторопились?
Серафима на ходу помотала головой:
— Даже не пыталась. Я ведь Даше пообещала, что буду помалкивать. Мы все вместе мирно съели тортик, Марина Евгеньевна вручила мне духи. Надеюсь, она не успела засечь проблеск ужаса на моем лице — в носу все еще стоит тот жуткий аромат. Даша, кстати, с удовольствием согласилась заниматься по скайпу. Думаю, она все же боялась, что я проболтаюсь о той встрече в парке, а так никакой опасности, общаться я буду только с ней. Была весела и полна готовности успешно сдать ЕГЭ. Правда, в моем дворе с ней что-то произошло.
— Что? — встрепенулся Иван.
— Увы, не знаю. Я держала Дашу под руку, а когда шли по дорожке к дому, она вдруг сильно вздрогнула, даже шарахнулась. И пакет с моими книгами, довольно тяжелый, вскинула на уровень головы, я по шороху определила. Похоже, она им от кого-то заслонила лицо. И вначале собиралась только проводить меня до двери, как родительницей было велено, а тут выразила желание зайти в гости. Причем спросила, куда у меня окна выходят — как раз во двор, — долго торчала у кухонного окна.
— Ты спросила у нее, что случилось?
— Ну, поинтересовалась. Даша сделала вид, что не понимает, о чем это я. Потом зашел Тимур, я их познакомила. Пообщались немножко, потом он вызвался подбросить Дашу до дому — она торопилась.
— Навязчивый ухажер? Парень, которому прокрутила динамо? — предположил Иван, после упоминания Тимура у него предсказуемо испортилось настроение.
— Не знаю. Марина Евгеньевна говорила, что у Даши есть парень, они знакомы с детского сада. Кажется, там все очень серьезно, девочка как раз спешила на встречу с ним.
— Слушай, а не могла она увидеть ту самую Ярославу? — разволновался Иван. — Ну, или кто там этой Ярославой прикидывается? Хотя нет, зачем ей в таком случае прятать лицо? Ладно, к нашей ситуации это все равно отношения не имеет.
— Не имеет, — подтвердила Серафима.
Потом они долго бродили по заповедному лесу. Иван громко звал Сандру, потом умолкал, Сима старательно прислушивалась. Иногда слышали лай и шли на него, но собака всегда оказывалась с хозяином.