– До войны – не больше нескольких тысяч. По большей части – в долг людям, которые, мне было известно точно, вернуть не смогут. Много лет записывала… записывал это все в книжку, а потом сжег ее. Сразу полегчало. С тех пор… точную сумму знает только мой бухгалтер. Несколько миллионов.
– Несколько миллионов? Долларов?
– Не изумляйся, зайка. С определенного момента деньги уже не деньги, а просто цифры в бухгалтерской книге или точечки на компьютерном экране.
– Я не изумилась, скорее растерялась. Джоан, мне сложно представить такие суммы. Сто долларов я понимаю. Даже тысячу. Но столько – это все равно что национальный долг. Пустой звук для меня.
– Для меня тоже. Джиджи, это как игра в шахматы ради самой игры. Быстро надоедает. Вот ты не позволила мне купить продукты, хотя часть из них я бы сама съела. А миллион долларов от меня примешь?
– Э… нет! Об этом даже думать страшно!
– Это еще более мудрое решение, чем то, что ты приняла перед завтраком. Хоть Диогена зови!
– Это еще кто?
– Греческий философ, который искал честного человека. Так и не нашел.
Джиджи задумалась.
– Джоан, я не особо честная. Вот Джо – другое дело.
– Согласна. Но хочешь знать, почему твое «нет» было весьма разумным? Мое предложение было не вполне серьезным, но, если бы ты ответила «да», я бы не пошла на попятную. Однако мне было бы тебя жаль. Знаешь почему? Что плохого в богатстве?
– Мне всегда казалось, что быть богатой весело.
– В каком-то смысле. Настоящее богатство – как у меня – дает власть. Не стану утверждать, что власть людям ни к чему. Взять хоть меня. Не будь у меня столько власти, мы бы сейчас не разговаривали; старый Иоганн помер бы, и дело с концом. А мне нравится здесь. Нравится обниматься с тобой, пока Джо нас рисует. Нравится, что он считает нас красивыми, – это действительно так. Но власть – палка о двух концах. Рано или поздно мы становимся ее рабами. Джиджи, у богатого человека нет друзей, только бесконечное множество знакомых.
– Десять минут, – объявил Джо.
– Время передохнуть, – объяснила Джиджи.
– Что? Мы и так отдыхали!
– Встань, потянись, еще весь день впереди. У Джо есть таймер; если он говорит, что мы позировали пятьдесят минут, так оно и есть. Я хочу кофе. Будешь? А ты, Джо?
– Давай.
– Можно посмотреть?
– Нет. Может, в обеденный перерыв.
– Похоже, картина удается, иначе Джо и не вспомнил бы про обед. Джо, Джоан говорит, что у богатого человека не может быть друзей.
– Джиджи, я ведь еще не закончила! У богатого человека могут быть друзья, но только такие, кому нет дела до его денег. Как ты. Как Джо. Но сначала такого человека надо найти, потом понять, что твои деньги ему не нужны, – а выяснить это ой как трудно! Таких людей очень мало; среди других богачей их вряд ли сыщешь. Потом еще нужно завоевать его дружбу, что куда сложнее, если ты богат. Богач всегда ждет от окружающих подвоха и носит маски, а это плохой способ подружиться. Поэтому в целом утверждение верно – у богачей нет друзей. Только знакомые, которых приходится держать на расстоянии, чтобы снова не обжечься.
Джиджи внезапно обернулась:
– Джоан, мы твои друзья.
– Надеюсь. – Джоан перевела взгляд с Джиджи на ее мужа. – В Круге я почувствовала вашу любовь. Но будет нелегко. Джо вспоминает Юнис, глядя на меня, а ты не можешь понять, что он при этом думает.
– Неправда! Так, Джо?
– Джиджи права, – ласково сказал Джо. – Юнис умерла. Дальше мы выполнили ее желание. Мне было ужасно тяжело, но Круг помог.
(Босс, можно мне на минутку взять над вами контроль? Девушке хочется, чтобы по ней хоть немного скучали.) (Юнис, давай не будем волновать Джо, мы ведь только его успокоили.) (Правда. Но если он еще раз нас поцелует, я не сдержусь и скажу, что я здесь.) (Ом мани падме хум.) (Ом мани падме хум – и к черту вас с вашим Диогеном. Поедем домой и позвоним Роберто.) (Милая, мы никуда не поедем, пока не расколем этот орешек.) (Ладно, ладно. А Джиджи даже нашей Винни фору даст, а?)
– Джо, я хочу, чтобы мы всегда были друзьями, чтобы наш Круг был нерушим. Но я не хочу, чтобы это стало для нас обузой. Несправедливо по отношению к тебе, Джиджи, да и ко мне тоже. Я не говорила, что у меня вообще нет друзей. Есть. Вы. Доктор, который заботился обо мне от чистого сердца, а не ради денег. Медсестра, на которой он скоро женится, для меня все равно что родная сестра. Четверо моих телохранителей – с ними пришлось потрудиться, ведь я знала, что ты и Юнис с ними дружили. Странная вышла ситуация – для них я скорее ребенок, о котором они заботятся, чем друг или начальница. И один-единственный друг остался у меня с тех пор, когда я была Иоганном Смитом. Богатым и могущественным человеком, которого почти все ненавидели.
Джо Бранка осторожно произнес:
– Юнис тебя любила.
– Знаю, Джо. Бог весть за что. Наверное, в Юнис просто было столько любви, что она выплескивалась на всех вокруг. Будь я бездомным котенком, Юнис взяла бы меня домой и окружила любовью. – (Нет, это было нечто большее, босс.) (Милая.) – А того друга, который остался у меня с давних времен, ты знаешь. По крайней мере, видел. Джейк Саломон.
Джо кивнул:
– Джейк норм!
– Вы были знакомы?
– Близко. Хорошая аура.
– Джо, это тот адвокат, про которого ты рассказывал? – спросила Джиджи.
– Тот самый. – Джо повернулся к Джоан Юнис. – Спроси Джейка. А теперь на трон.
– Идем, Джоан. Джо нас покусает, если мы немедленно не начнем позировать.
Джо немного поворчал, пока они принимали позы, затем взял и передвинул ноги Джоан и одну ногу Джиджи чуть иначе, чем было раньше. Отошел, поморщился, вернулся к мольберту и принялся мастихином счищать краску с участка холста. Джиджи прошептала:
– Теперь он точно не покажет нам картину в обед.
– Почему?
– Бог знает. Джо и сам, наверное, не до конца понимает, зачем вносит изменения. Что-то ему не понравилось. Видишь, он перестал работать по снимку и теперь пишет прямо с нас. Вряд ли у нас получится посмотреть в ближайшее время. Не шевелись. Не чихай, не чешись и старайся глубоко не дышать.
– А говорить?
– Говори сколько угодно, только не двигайся.
– Не буду. Джиджи, мне было приятно узнать, что Джо с Джейком поладили. А ты с Джейком встречалась?
– Разок, мимоходом. В дверях столкнулись. Тогда я позировала Джо по найму. Еще не ушла от Большого Сэма.
(Близняшка, она что-то недоговаривает. Да и Джейк никогда не упоминал, что встречался с Джо помимо того раза, когда нужно было подписать бумаги.) (Юнис, на что ты намекаешь? Они наверняка встречались, когда Джейк решал вопросы с твоим банковским счетом, арендой и так далее.) (Вот именно, «и так далее». Босс, нельзя быть такой наивной. Они скорбели по одной и той же девушке, а Джо амбисексуален, как устрица.) (Юнис, какие у тебя пошлые мысли!) (Ха, от кого я это слышу? От давалки Смит? Близняшка, я прожила с Джо несколько лет; знаю, о чем говорю. Вылезайте уже из своего двадцатого века.) (Юнис, ты, безусловно, знаешь Джо лучше меня, и я ничуть не хотела его критиковать. Дело в Джейке.) (А с чего вы взяли, будто знаете Джейка лучше, чем я? Взгляните на Джо – сама невинность, согласны? А у Джейка глаз наметан. Чего спорить – попытайте Джиджи.)
– Наверное, – осторожно начала Джоан, – Джейк приходил по делам. Юнис не оставила завещания, и он устроил все так, чтобы Джо мог снять деньги с ее счета. Кажется, какая-то страховка тоже была.
– Не знаю. Джоан, почему не спросить Джейка, как Джо сказал?
(Потому что Джейк соврет. Босс, мужчины врут о таких вещах чаще, чем женщины. Кого волнует, где обедал мужчина, если он возвращается к ужину? Уж точно не меня. Босс, вы даете мне достаточно пищи для «пошлых мыслей». Но вы сами – лживая шлюшка; даже с собой не всегда откровенны.) (Поймать бы тебя да отшлепать, гадкая девчонка!) (Если бы вы могли, я бы не возражала. Так весело, когда тебя шлепают. И возбуждающе.) (Да заткнись ты уже!) (Так заткните меня чем-нибудь большим!)
– Джиджи, мне незачем спрашивать Джейка. Я знаю, что им нужно было решить много дел. Джейк восхищался стойкостью Джо, но я подумать не могла, что они дружили.
Джиджи Бранка задумалась.
– Не мне судить. Я в то время работала, Джо мне платил. Мистер Саломон – Джейк, как вы его зовете, – пришел как-то вечером, когда мы уже заканчивали. Джо представил его как адвоката своей бывшей жены. Потом он заходил еще пару раз. Но с тех пор, как мы с Джо поженились, я его ни разу не видела.
(Пустая болтовня, босс. Она не хочет выдавать чужие секреты. Весьма похвально, учитывая обстоятельства.)
– Ну и ладно. Джиджи, где Джо учился рисовать? Или у него врожденный талант?
– И то и другое. Скажу по чесноку, потому что от Джо ты ничего не добьешься. Он считает, что научить можно только технике. Творческим способностям научить невозможно, у каждого художника они свои. Если они есть – Джо считает, у большинства так называемых художников их нет. Он зовет их малярами. Говорит, что лучше быть честным маляром, чем обманщиком, выдающим себя за художника. Ты видела, что он умеет. Вчерашний мой портрет и работы в студии. В кофейнях и книжных магазинах нашего района висят другие его картины. Обнаженную натуру он пишет как никто другой; не нужно глядеть на подпись, чтобы узнать его работу. Они по большей части совершенно приличные, но цепляют. Джо и секс может написать, как-то раз сделал это на спор со мной, а потом соскоблил краску. Я спросила, почему он не пишет секс, когда он так хорошо продается. Джо пожал плечами и ответил, что не его символика… Джо знает, что он не Гойя, не Пикассо и не Рембрандт. Он и не стремится быть одним из них. Он лишь хочет писать по-своему, в своей символике – и выручать столько, чтобы хватало на еду. Иногда я сержусь на него, зная, что одна-единственная фримп-сцена, которая будет цеплять, как он умеет, прокормит нас несколько месяцев. Но я уже не пристаю к нему с этим, потому что Джо только пожмет плечами и ответит: «Джиджи, я не комиксы рисую». Джо – это Джо. Ему плевать, что делают другие художники, плевать, принесут ли ему картины славу и деньги. Многие наши друзья – художники или зовут себя художниками, но Джо нет дела до того, что они пишут. Он даже не обсуждает с ними картины. Если они хорошие,