— Потому что я все еще дергался из-за того, что пропустил вечеринку и рассердил тебя, а Стиви мне и говорит: «Есть только один способ привести тебя в порядок, малыш, и это…»
— …хорошая выпивка, наверно, — закончила я.
— Точно! А назавтра…
— …тебе было так стыдно, что не позвонил мне вчера, что пришлось снова пойти напиться, чтобы совесть не мучила…
— Нет, — с удивленным видом возразил он. — Назавтра в Кентиш-таун была большая вечеринка. Начиналась она в одиннадцать утра, и мы туда пошли, и как же мы там набрались, Люси! Просто в доску! Ты, наверно, никогда таких пьяных не видела. Я едва мог вспомнить, как меня зовут.
— Это не оправдание! — воскликнула я, но тут же осеклась, потому что снова услышала мамин голос. — Ты же знаешь, я не против, чтобы ты выпивал, — стараясь быть спокойной, пояснила я. — Но нельзя просто исчезнуть, а потом вернуться и вести себя так, будто ничего не случилось.
— Прости! — вскричал он. — Прости, прости, прости!
Я собралась с силами и задала свой самый ужасный вопрос:
— Гас, кто такая Менди?
И пристально посмотрела на него, чтобы сделать правильные выводы из его реакции.
Мне показалось или он действительно встревожился?
Может, и показалось. В конце концов, челюсть у него не отвисла, он не закрыл лицо руками и не зарыдал: «Я знал, что этот день настанет».
Он всего лишь надулся и обиженно буркнул:
— Никто.
— Она не может быть никем. Кто-нибудь да есть, — напряженно улыбнулась я, чтобы дать ему понять, что ни в чем его не обвиняю, а интересуюсь чисто по-дружески.
— Никто, просто знакомая.
— Гас, — с забившимся сердцем сказала я, — тебе незачем мне врать.
— Я не вру, — оскорбился он.
— Я и не говорю, что врешь. Но если ты встречаешься с кем-то еще, я хотела бы об этом знать.
Я не сказала: если ты встречаешься с кем-то еще, иди ты на хрен, хотя сказать следовало именно это. Но я не хотела впадать в смертный грех неравнодушия. Народная мудрость гласит, что женщины отчаянно стремятся поймать мужчин в свои сети, а мужчины больше всего на свете боятся быть пойманными, так что лучший способ поймать их — сделать вид, будто ловить не хочешь. Впрочем, лично я страдала от последствий подобного поведения чаще, чем хотелось бы вспоминать. Я честно говорила: «Ты не моя собственность. Но если ты встречаешься с кем-то еще, я хотела бы знать». Затем на вечеринке видела своего так называемого друга в объятиях другой женщины и едва удерживалась, чтобы не выплеснуть на них содержимое моего стакана. А друг удивленно пожимал плечами: «Но ты ведь сама сказала, что не возражаешь».
— Люси, я не встречаюсь с другими девушками, — сказал Гас. Желание защищать свою независимость у него прошло, и взгляд был искренний и открытый.
Похоже, ему действительно не хотелось причинять мне боль. Рискуя показаться неблагодарной, я решила не отступать.
— Гас, а раньше, ну, когда мы с тобой… начали встречаться, ты ни с кем не встречался?
С минуту он недоуменно смотрел на меня, пытаясь перевести мой вопрос в понятные для себя слова, но потом до него дошло.
— Встречался ли я одновременно с двумя? — ужаснулся он. — Нет, нет!
Очень возможно, что он сказал правду. Скорее всего, так оно и было, потому что Гас с его безалаберностью и полным отсутствием самодисциплины вряд ли смог бы жить двойной жизнью. Хорошо еще, что он не забывал дышать, просыпаясь поутру.
— Как ты смеешь? — возмутился он. — Ты за кого меня держишь?
Сочетание его пламенных уверений и моего отчаянного желания поверить ему уже значило, что я верю. От облегчения и счастья у меня слегка закружилась голова.
А потом он поцеловал меня, и голова закружилась сильнее.
— Люси, — сказал он, — я никогда бы не смог сделать тебе больно.
И я поверила! Придираться к словам и вспоминать, что он уже сделал мне больно, было бы глупо. Важно то, что он этого не хотел.
— Теперь я могу пойти помыться? — кротко спросил Гас.
Он ушел принимать душ, а я сидела и думала о маме. Меня очень напугало то, что в какой-то момент я стала похожа на нее, и я дала себе честное слово постараться быть еще терпимее и либеральнее.
Тем временем Гас вышел из ванной, и я услышала, как Карен и Дэниэл здороваются с ним.
— Доброе утро, Гас, — сказал Дэниэл, и в его голосе мне почудилась издевка.
— Привет, Дэнни! — весело ответил Гас как ни в чем не бывало.
— Привет, дружок, — послышался язвительный голос Карен.
— Привет, подружка, — ответил ей Гас.
Я услышала взрыв хохота. Центр нашей квартиры сейчас явно переместился к двери ванной.
Мои соседи и мой друг успешно восстановили отношения, и никто не испытывал ни малейшей неловкости, кроме меня.
49
Так мы с Гасом снова стали встречаться.
Я старалась расслабиться сама и держать на длинном поводке, его.
Гас — натура вольная, постоянно напоминала я себе. Обычные правила к нему неприменимы. Даже если он опаздывает на свидание или несколько часов подряд общается с кем-то другим на вечеринке, куда сам меня привел и где я ни с кем не знакома, это вовсе не значит, что ему на меня наплевать.
Я не занижаю требований, решила я. Просто меняю точку зрения.
Я знала, что он любит меня, потому что он вернулся после трех недель полной безвестности. Он не обязан был так поступать, никто его не заставлял.
Благодаря моим новым взглядам мы с Гасом ладили замечательно. Вел он себя безупречно — ну, настолько безупречно, насколько мог, оставаясь самим собой.
Настало лето, и раз в сто лет оно было похоже на лето.
В Лондоне было настолько непривычно тепло и солнечно, что многие восприняли это как знак близкого конца света. Дни плыли один за другим, а жара не спадала, небо оставалось все таким же голубым, и солнце ни на минуту не пряталось за тучами, но погода так много раз подводила жителей Лондона, что все были уверены в скором и резком похолодании.
Люди качали головами и мрачно роняли: «Вот увидите, долго это не продлится». Но жара продолжалась, и казалось, будто солнце будет ярко светить всегда.
Для меня наступило время идиллии. Неделю за неделей я пребывала в райском блаженстве. Меня не оставляло ощущение, будто я живу в маленьком золотом коконе.
Каждое утро спальню заливал желтый солнечный свет, так что вставать и приступать к ежедневным трудам стало почти удовольствием.
Депрессия моя летом всегда отступала, и даже необходимость работать не так раздражала — особенно после того, как мы слегка взбунтовались, и хозяйственный отдел поставил нам вентилятор.
В обеденный перерыв мы с Джедом шли на Сохо-сквер, где в упорной борьбе с несколькими тысячами других офисных служащих за каждый квадратный дюйм газона освобождали себе место под солнцем, ложились и читали книжки.
Для подобных вылазок Джед подходил как нельзя лучше, потому что, когда он пытался заговорить со мной, я просто просила его заткнуться, и он действительно замолкал. С ним рядом можно было молчать сколь угодно долго.
Во всяком случае, мне было спокойно.
Меридия с нами не ходила: она ненавидела солнце. Обеденный перерыв она проводила на работе, за опущенными жалюзи, пытаясь наколдовать дождь; каждый день с жадным нетерпением читала прогноз погоды, надеясь на скорое похолодание, и приходила в ярость, когда плывущие из Ирландии большие черные тучи обходили Соединенное Королевство стороной и направлялись прямиком во Францию.
В течение дня мы не раз имели удовольствие наблюдать, как она задирает юбку, раздвигает свои гигантские ляжки, изводит на них тонны талька и горестно замечает: «Тяжело крупной женщине в жару» и спрашивает, не хотим ли мы посмотреть, какая у нее там потница.
Единственное, что поднимало ей настроение, — прогноз погоды для тех мест, где еще жарче, чем в Лондоне. «Хорошо хоть, что я не в Мекке», — вздыхала она. Или: «Подумайте только, каково сейчас в Каире».
Меган тоже не ходила в парк.
Как настоящая австралийка, она наслаждалась теплом и к солнечным ваннам относилась крайне серьезно. Гораздо серьезнее, чем мы с Джедом.
Она искренне потешалась надо мною и другими робкими северянами, которые сидят на траве, подняв юбки чуть выше коленок, и считают, что разделись почти догола. Меган принадлежала к высшему обществу: она шла к открытому бассейну и загорала без лифчика.
Меридию она презирала еще более энергично, чем всегда.
— Слушай, — шипела она, — если ты немедленно не перестанешь скулить о своих ляжках, я вам всем покажу, как у меня обгорели соски.
— Говори, говори, — с жаром воскликнул Джед, обращаясь к Меридии. Та бросила на него кислый взгляд и проворчала:
— Меня зовут Меридия.
Меган в жару расцветала и чувствовала себя прекрасно. Она ходила на работу в высоко обрезанных джинсах и выглядела как персонаж «Спасателей Малибу». Она не хотела быть вызывающей, но ничего не могла поделать с тем, что красива.
Но я была очень рада, что не живу в Австралии. Мне было бы слишком совестно все лето разгуливать полуголой, и я не уставала благодарить бога, что родилась в холодной стране.
После работы, как правило, мы ходили есть мороженое, и нашей компанией не брезговал даже Айвор. Непривычная погода заставила нас на время забыть о неприязни и вражде, как пограничников, что в Рождество играют в футбол на нейтральной полосе.
Хотя мы без всякого удовольствия наблюдали, как Айвор сначала обкусывает со своего эскимо весь шоколад, а потом слизывает мороженое толстым красным языком.
Наконец Меган вызвали наверх, к начальству, потому что кому-то не понравились ее шорты. Жалобу, вероятно, подал кто-то из работников женского пола, потому что мужчины, которые по любому поводу и без повода толпами валили к нам в комнату, чтобы взглянуть на ее длинные загорелые ноги, вряд ли это сделали бы.
Меридия была поражена. Она надеялась, что Меган уволят, но Меган вернулась сверху с таинственной, но довольной улыбкой.