— Мы собрались, господа, чтобы послушать лекцию о подлинном, так сказать, авторстве Уильяма Шекспира — тема, которой в последние свои два года учебы в Гарварде усиленно отдавал свое время наш коллега. Прошу вас, князь.
Саша начал весьма неожиданно:
— Отнюдь не с Шекспира сперва, господа. Начну с великой английской королевы Елизаветы I. Вы знаете, что претендентов на престол, после Генриха VIII, с разной степенью юридического права, заявлялось много, по крайней мере — четверо, и Елизавета не была среди первых. Однако по уму, талантам, а среди них есть и очень редкий талант государственного управления, по всем этим качествам Елизавета была самой первой. Рекомендую всем посмотреть хотя бы репродукцию юной Елизаветы, изображенной художником Скротсом. Она похожа на свою казненную мать Анну Болейн, но лицо не милее, а интереснее — тот редкий случай, когда почти отсутствие черт заставляет вглядываться и не дает отойти от картины. Со мной так было один только раз — «Шут» Веласкеса.
— Вот я на вавилонскую игрушку также смотрел, — проговорил дядя, — две ей с лишним тысячи лет... простите, Александр, продолжайте.
— А раз нельзя насытиться увиденным, значит, художник проник в бесконечность Елизаветы.
— У нее, правда, немного и было черт лица, — опять вмешался дядя, — но присутствие тонких внутренних выражений.
— Вы исключительно точно охарактеризовали!
— И опять прервал, прошу, великодушно, об извинении.
— Для меня удивительно, господа, как не только простые англичане, а и многие английские историки недооценивают эту свою гениальную управительницу.
— Вот по поводу этой гениальности? — деликатно попросил кто-то.
— В последний год жизни ее папаши Генриха VIII, пившего уже, по нашему выражению, «горькую», — взбрело ему, что девочка не его. Маленькая эта знала, и знала, что очень скоро может последовать за мамой своей: ну, через плаху казнить не станут, а подушкой придушить — в любую ночь. Такую судьбу девочки понимали многие, поэтому к Елизавете при дворе относились, хотя и скрытно, сочувственно. А в девять лет ее постигло еще страшное горе: оскотинившийся алкоголик папаша — буян с садистскими наклонностями — казнил молодую мачеху Елизаветы Катрину Гордон, которая стала почти подругой Елизаветы. Казнил, мерзавец, просто из пьяного хулиганства.
Великая княжна Екатерина, незамужняя в тридцать лет, в очередной раз взглянула на дядю, и возмутилась, крайне, тою английской жизнью.
— Это было, Ваше Высочество, во времена нашего Ивана Грозного, — прошептал тот.
— Елизавета, рано понявшая шаткость престола, даже делилось мыслью с интимным другом Робертом Дадли, что отдать в браке престол глупо, опасно, и выйди она замуж, король-представитель другого народа будет печься более о чужих, а не Англии, интересах.
— Логично! — Григорьев, пренебрегая пивом, налил себе коньяку.
— Казалось бы, да, — продолжил Гагарин, — но среди кучи английских аристократов, а позже — парламентариев, существовали группы с разными своими интересами.
Григорьев поднес рюмку, но не выпил.
— Политическими, ты хочешь сказать?
— Именно. Были сторонники брака Елизаветы с одним из эрцгерцогов Габсбургов, и эта группировка сразу получала большие шансы продвинуться в мощном союзе морской Англии и Австрийской Империи. Другие рассчитывали на такие же результаты в случае брака Елизаветы с испанцем Филиппом II. Наконец, существовала просто партия войны, считавшая, что надо действовать на континенте, завоевывая Нормандию. Авантюра чистая — Франция активно наращивала сухопутные военные силы, и их перевес выкинул бы англичан с континента.
— И тут появляется Френсис Бэкон? — Григорьев опять не выпил, в ожидании разъяснений.
— Не сразу. С 1561 года он простой член парламента. Но быстро становится лордом-хранителем печати, а затем — лордом-канцлером. Нет, господа, никто не мог быть наставником Елизаветы, и Бэкон был всего лишь поощряемым ею советником.
— Ну, слава Богу! — Григорьев, испытав не очень ясное для меня облегчение, выпил рюмку и не стал ничем закусывать.
— Не торопитесь, Аполлон Александрович, Френсис Бэкон вовсе не автор шекспировских вещей.
— То есть?! — он даже с обидой взглянул на виноватую в поспешности пустую рюмку.
— Фрэнсис Бэкон был автором немногих шекспировских вещей, и даже не был автором самой идеи «Шекспира».
— А кто же?! — произнесло сразу несколько голосов.
— Королева Елизавета, господа.
— Но зачем?! — раздалось опять почти хором.
— Символ, господа. Англии нужен был Великий символ. Англии, которую Елизавета не собиралась передавать в чьи-то чужие руки. Это значит — должно быть нечто, непосильное никакому другому народу. В Европе бушевал Ренессанс, сравняться с ней в живописи или архитектуре — никак невозможно. А вот собрать все национальные литературные силы, создать самый мощный художественный словарь было не просто реально: в Англии, как нигде, культивировалось литературное творчество среди аристократии. И позволю напомнить, Елизавета сама нередко принимала участие в любительских спектаклях. К тому же, драма и умный сонет сразу входят в культуру народа, это вам не итальянская живопись, где поди всё запомни, а сначала до многого доберись.
— То есть у вас есть данные, что именно Елизавета — создатель Шекспира?
— Как организатор. Хотя кое-что писала сама. Она ведь абсолютно свободно владела латынью, хорошо знала греческий, иначе — античную литературу. И европейскую новеллу знала, так как неплохо владела французским и итальянским.
Островский, разволновавшись, попросил тоже ему налить коньячку.
Дядя выполнил.
— Вам, Ваше высочество?
— Даме? Средь бела дня?!.. Разве чуть-чуть.
Великая княжна была симпатичной, слегка влюбленной в дядю, и слыла оригиналкой.
Позже в саду она нашла в траве лягушонка, поискала глазами цель... ближе всех оказалась одна из прелестных баронесс — в нее и полетел лягушонок.
— Вас, Ваше высочество, в Петропавловской крепости надо держать.
Дядя кивком подтвердил сделанный вывод, но на веселую хулиганку это ничуть не подействовало.
А если суммировать Сашин доклад, выходило следующее.
Главным администратором идеи Елизаветы «Шекспир» стал Френсис Бэкон. А главной ошибкой антистрадфордианцев, как стали называть антишекспировцев, была попытка найти стоящего за сим именем одного или нескольких авторов. Вокруг этого и шли основные споры антистрадфордианцев. В действительности, и Саша хорошо аргументировал это, в том числе филологическими аргументами, охват был крайне широк. В «проекте» участвовала почти вся талантливая английская аристократия, причем многие женщины.
Шекспир (беспрецедентно) ни разу не приглашался ко Двору, на его смерть не было написано ни одной элегии. Но судя по тому как он богател, деньги ему регулярно подбрасывали. К тому же парень прекрасно понимал — если начнет пробалтываться, острый кинжал найдет его через день или два, да еще похоронят втихую, а самого поместят, «якобы», в дальнее имение, чтобы «творил — а ему не мешали».
Всех всё устраивало. А до денег реальный Шекспир — это вполне доказано — весьма и весьма жаден был. И вот тебе — после смерти «писателя» ни одной странички рукописей его никто не нашел. А они денег стоили. И в завещании про них ничего, хотя там даже ложки-вилки указаны.
Много интересных отдельных фактов. На двух просто нельзя не остановиться.
Со временем королева, перешагнувшая 70-ти летний возраст Елизавета, стала дурить и превращаться из локомотива в тормоз. В 1601 году ее последний любовник граф Эссекс организовывает очень плохо рассчитанное восстание против Королевы. Стычка бунтовщиков и королевских войск происходит непосредственно в Лондоне. Стычка недолгая, но появляются убитые и раненые. Рядом с Эссексом постоянно находится молодой лорд Рэтленд с обнаженным клинком, что приравнивается по английским законам к действию оружием. Это конец — эшафот. Который и получает граф Эссекс, но(!) Рэтленд приговаривается всего лишь к крупному штрафу и ссылке в свое имение. Кстати, о выплатах по штрафным санкциям почему-то никому ничего не известно.
Рэтленд — воспитанник Френсиса Бэкона, чрезвычайно одарен, закончил в Италии, знаменитый тогда, Падуанский университет. Подняли списки его сокурсников; оказалось, среди его студенческих товарищей были двое из Дании.
Фамилии угадываются с первого раза, но я назову: Розенкранц и Гильдернстейн.
Это же друзья Гамлета.
Откуда Шекспиру (кстати, настоящая фамилия — Шакспир), откуда ему знать эти имена, тем более, что никакого знакомства с Рэтлендом он не имел.
Почему граф Эссекс, имевший некоторые оправдания за свои действия — но никакого литературного таланта — получает эшафот, а его ближайший помощник — ссылку в дорогое семейное именье?
Рэтленд был слишком нужен. Как и его очень талантливая жена, покончившая самоубийством через две недели после ранней смерти мужа.
Много другого — забавного и трагического, — но главное — проект состоялся: каждый головорез английского морского флота знал: «У них, в Англии, главный писатель-интеллектуал всего мира» — с этим чувством и мирно трудились, и шли на абордаж!
Символ говорит человеку, что он не один, что множество единиц повторяют в себе такое же, человек обретает ощущение неконечности здешней своей жизни.
А высший символ делает нацию-чемпиона, которая уже не желает опускаться ниже своей этой планки.
Елизавете удалось.
Великой королеве Елизавете.
Мы все вышли проветриться в сад.
Скоро, вслед остальным, явился с гитарой Григорьев.
Аполлон Александрович Григорьев очень литературно недооценен, и даже — дядя с Островским говорили при мне, что будущее его место в русской литературе еще печальней. Странная привычка наша — смешивать творчество художника с образом жизни и полагать — раз он позволяет себе иногда легкий жанр, значит, он по-настоящему несерьезен, и это уже приговор навсегда. Григорьев, закончивший среди первых двух номеров Юридический факультет Московского университета, прекрасно знал иностранные языки, в особенности — немецкий. У него много переводов из Гете, Гейне, немало переводов с французского — он очень серьезный поэт. Религиозная тема его всегда волновала. Романтика, трагическая любовь... и тема смерти отчетливо зазвучала в последние годы. Он всегда очень вдумчив в своей поэзии и старается идти дальше реальности.