Кабинет... да, дорогой нотариус.
Но это значит — репутация у человека на высоте.
Не пожилой еще; что называется — рязанская морда, такие любят выпить и закусить, улыбка искренняя, располагающая.
Представился и сообщил, что прибыл с просьбой небольшой от генерала Казанцева.
— Дмитрия Петровича?! Весь к вашим услугам.
— Знакомы с ним?
— Не близко, но да, знаком.
Излагаю дело про даму, которая у него оставляла копию завещания.
Он сразу вспоминает, тем более что дама была всего неделю назад в день смерти генерала.
— Я еще сказал ей, что копия, в случае чего, не будет иметь реальной юридической силы. Предложил ей оставить у меня в порядке нотариального обеспечения оригинал.
— И она отказалась?
— Да. Точнее так: заявила, что хочет сначала показать оригинал одной, как она выразилась... а, «якобы племяннице», а потом отдаст на хранение мне, подписав соответствующий договор, разумеется.
— Простите, я хотя не юрист, но представляю себе так, что именно нотариус является той фигурой, которая доводит до сведения родственников, или шире сказать — претендентов, содержание завещания.
— Совершенно правильно себе представляете. Я попытался ей это высказать, но она уже быстро направлялась из кабинета и в дверях проговорила что-то вроде «хорошо-хорошо».
— Как бы не поняла вас?
Нотариус, не зная что ответить, пожал плечами и лицом выказал недоумение.
Оставалось только поблагодарить и просить дать мне копию завещания для переписки.
— Лучше вам помощник мой перепишет, он быстр в этом деле. А сейчас извините, у меня клиент очередной, день сегодня просто набит посетителями.
Попрощались.
Я снова обосновался в приемной, но ненадолго совсем, потому что помощник, действительно, очень скоро справился со своей работой.
Вышел на улицу и тут же, остановившись на тротуаре, прочитал короткое завещание.
Большая его часть содержала перечисление имущественных ценностей завещателя, затем указывались имя-отчество и фамилия госпожи такой-то, коей всё указанное переходит в полную неотъемлемую собственность после смерти завещателя. Далее, совсем уже внизу, дата — за полгода до смерти — и указание где именно стояли его подпись и личная печать.
Н-да. Не имея других мыслей — что еще обо всём сказать — я пошел прогулочным шагом. Время позволяло совсем не спешить, поэтому счел я лучшим пройти отсюда версты полторы к трактиру пешком, не отягощаясь бесполезными пока что догадками, а наслаждаясь летним началом Москвы, которого так ждали душа и тело с той мокрой осени, потом холодной зимы и снова мокрой уже весны, со снегом, который вздумывал вдруг снова нападывать, и даже до середины апреля.
«Эх, дураки наши предки, — сказал как-то Сашка, — кто они там были, поляне-древляне, не могли взять хоть градусов на десять пониже».
Действительно, дураки, мелькнула и у меня неуважительная эта мысль.
Вышло как-то очень точно с моим движеньем к гурьинскому трактиру, и появился я там минута в минуту.
У-у, дядя уже распоряжается за столом, видит меня и приветственно машет рукою.
Казанцева нет.
— Его к начальству за каким-то делом позвали. Подъехать должен вот-вот. Копию завещания принес?
— Принес. Навряд, однако, найдется там интересное.
Дядя, впрочем, прежде чем прочитать, заканчивает заказ с половым — соленья какие-то под водку. Не возражаю я против поросенка?
Не возражаю.
Теперь дядя берется читать.
Пробегает глазами... на лице не замечаю никакого разочарования.
— Ну а что ты хотел? Стандартно. Вот подлинник теперь любопытно взглянуть. И интересно, как Настя так порвала оригинал, что одна часть куда-то исчезла, а другая осталась у владелицы?
— Казанцев поедет к ней?
— Непременно. И вот что мы, по ходу дела, придумали. Анастасия уже вызвана в Экспедицию, и когда явится — напишет заявление с просьбой почерковедческой экспертизы, так как она сомневается в подлинности почерка дяди.
— Она не говорила, что сомневается.
— Это неважно, напишет. Но, — дядя поднял для моего внимания палец, — мы считаем, что она такое заявление уже написала.
— Понял.
— Далее слушай, у Казанцева есть два высококлассных почерковеда, экспертиза которых для суда будет делом решающим. О, вон и Дмитрий Петрович!
Лакей приглашает пройти на второй этаж в кабинет генерала, где нас ожидает новоявленная наследница. Очень интересно, в какой манере поведет себя Казанцев на этот раз.
Вид у него сейчас вполне благодушный, к тому ж, сегодня он в «гражданском» — кремовом летнем костюме и в тон ему рубашке и галстуке. Вид такой его молодит и делает схожим с адвокатом каким-нибудь, весьма успевающим. Оказывается, ходить на работу в «гражданском» иногда у них принято и даже считается чем-то вроде хвастовства перед прочим чиновным людом.
Кабинет оказался размещенным в большой ротонде с высокими сплошными окнами по всему округлому периметру, за окнами кроны деревьев — стало быть, сад.
Женщина — белокурая, улыбчивая, невысокого роста.
Не то чтобы полноватая, а с округлыми выразительными формами.
Лицо, на мой вкус, с излишней красивостью — конфетная привлекательность, этакая, как с этикетки, улыбчивые карие глазки.
Казанцев представляет нас, как сотрудников, потом себя с добавлением — «действительный статский советник».
Дама при этих словах делает книксен:
— Очень польщена. Садитесь господа.
Несколько стульев у окон, мы просим сесть сначала хозяйку, она занимает кабинетное у стола кресло.
Казанцев, впрочем, остается стоять.
И начинает вкрадчиво, нежно почти:
— Случай крайне деликатный, мадам. Мы уже проверили копию завещанья у вашего нотариуса, но... но, мадам, у племянницы покойного генерала есть очень влиятельные покровители, граф Строганов, например.
— Недавний наш генерал-губернатор?
— Он самый. Есть еще кое-кто в Петербурге. На нас оказывают, как это...
— Давление.
— Вы правильно выразились, мадам. Требуют, чтобы всё было проверено и, так сказать, перепроверено.
Казанцев, успешно вполне, играет роль незлобивого простачка.
— Господа, я сама за то, чтобы всё было безукоризненно в смысле каких-либо подозрений.
Ее лицо делается серьезным.
А сейчас уже напряженным, и с заметными колебаниями «сказать — не сказать».
— Видите ли, господа, он любил свою племянницу... — она, наконец, решается: — но больше всего он любил меня.
Ее взгляд слегка тупится.
Дядя сразу приходит на помощь:
— Мадам, расскажите о последних часах генерала. Я в свое время, — врет он, — имел удовольствие быть с ним знакомым, хотя в последние годы не виделись.
— Да, — она приходит в себя, и рада, что «о другом», — очередной сердечный приступ, задыхание. Я тут же посылаю за его доктором, — она называет фамилию. Тот приезжает скоро, дает какие-то капли, они успокаивают несколько... я веду угостить его чаем, сидим какое-то время... и вдруг сиделка, оставленная на дежурстве, бежит-докладывает, что сильный хрип... в общем через минут пятнадцать всё кончилось. Да, господа, не желаете ли чаю, перекусить слегка?
Поблагодарив ее, мы отказались.
— И написала племянница на вас ответное заявление.
— Вот интересно! Какое же?
— Что почерк дяди не считает подлинным.
— Да господа... во-первых, вот в конверте остатки подлинного завещания, во-вторых, генерал, у вас же есть специалисты по почерку. — Она выдвинула на себя средний ящик... покопалась и извлекла пачку бумаг. — Вот здесь его оригинальный почерк, пожалуйста. Это из архива. — Еще что-то нашла: — А вот два самоличных армейских приказа. — Она подвинула бумаги на край стола, и конверт с завещанием. — Вот будьте любезны забрать.
— Я дам вам по всем бумагам расписку.
Казанцев сел в уступленное ему кабинетное кресло, быстро сделал опись и расписался.
Вчера еще я получил от Ольги записку с приглашеньем сегодня вечером на ее день рожденья. Вечер у всех оказался занят: дядя отправлялся в театр с Великой княжной — «посидеть в царской ложе», Казанцев — на юбилей к сослуживцу, мне очень хотелось заехать в гостиницу к Насте и как-то поднять ей настроение вечерней прогулкой или театром, тоже, но надо было обязательно к Ольге, в их семейный особняк на Большой Бронной, откуда Ольга по поводу молодежных сборов всегда выгоняла куда-нибудь в гости родителей.
И конечно, она была слишком привлекательна, чтобы ею пренебрегать.
А визит к наследнице произвел впечатление странное. Может быть, несчастно обиженная Настя действительно дернула за кусок листка с завещанием, может быть, сознание ее с собой не в ладу?.. Трудно было верить и не верить обеим.
Еще включался материальный мотив: Анастасия неплохо получала за свою педагогическую работу в Смольном, от небольшого родительского наследства у нее, тем не менее, оставалась неплохая в Петербурге квартира и еще маленький, но всё же, от ценных бумаг доход. Секретарь же эта ничего не имела, кроме накоплений, если те были сделаны, от предыдущей гувернантской зарплаты. Конечно, Настино состояние и близко сравниться не может с двумя тысячами душ и хорошим домом в Москве, но...
А что «но» я не знал сам, и немножко меня раздражало опять проявленное дядей и Казанцевым равнодушие — «разберемся, мы только в начале пути». А в судьбах — кто-то из двух молодых этих женщин преступник! — в судьбах мы разберемся? В ощущении несчастливости своей того, что есть реальный преступник, мы разберемся?!
Я остановил извозчика не доезжая, где-то на середине Малой Бронной, время позволяло пройтись пешком — хотелось еще подумать.
Завещание... мы рассматривали его в ближайшем трактирчике.
После перечисления имущественных ценностей там стояли фамилия и имя сегодняшней нашей знакомки, которой... слово без последних двух букв — «кото», дальше шел неровный горизонтальный разрыв, и сама эта последняя строка была мятой, как будто лист бумаги был сжат с двух концов и с нижнего конца дернули.