Некоторые из них, впрочем, были неплохими военными, и почти все — хорошими демагогами.
Кроме испанской части населения были негры, повсеместно получившие свободу уже к концу второго десятилетия, индейцы, любившие переходить с одной стороны на другую, за деньги и по какому-то своему, непонятному остальным, разумению, и разные смеси их с неграми — самбо — и белых с ними: соответственно, мулаты и метисы. Вся это публика добрым нравом не отличалась, и войны носили характер взаимных массовых истреблений. Изнасилование женщины считалось удачным исходом, если она при этом не умирала или ее не убивали. Масштабный характер всё это приобрело с конца двадцатых годов и закончилось, более-менее, в начале сороковых. Экономический упадок, конечно; местами — голод. Так что к дядиному приезду благородный сей континент едва очухался. Мнения хорошего о людской составляющей у дяди там не сложилось, и он «сильно б задумался, что выбрать — жить среди них или на охотничьей территории леопарда».
Много было интересного о природе, и сестрица моя порою забывала закрывать рот; так, индейцы показывали дяде особо крупную анаконду футов чуть ли не сорока: «мысль даже выстрелить в этакую тварь казалась просто смешной». Индейцы регулярно скармливали ей диких свинок, чтоб не захотела чего другого.
Две недели прошли очень быстро, и маменька взяла с нас слово быть опять не позднее начала августа.
Москва.
Жаркая уже.
И такая любимая.
Она всегда любимая для каждого москвича, но особенно в летнее время года.
Радует легкость одежды, способность передвигаться без устали по чистым сухим тротуарам, радуют длинные дни, светлые совсем даже в вечернее время, зелень Бульварного кольца, упирающегося одним концом в блестящую от солнца Москву-реку у Храма Христа Спасителя и другим в нее же перед Замоскворечьем.
А еще, как Чацкий «с корабля на бал», мы попали на следующий день к Казанцеву на банкет.
Орден Белого Орла.
Не вручили еще, но уже утвердили приказом.
За последние дела, да и во многих предыдущих он был успешен.
Орден Анны I-ой степени у него уже был, ждали — по очередности — Владимира II-ой степени, но довольное начальство дало на ступеньку выше — Орден Белого Орла.
Это уже совсем высокая награда, и о наградах надо специально сказать, потому что кроме чиновного люда, прочие все, а особенно молодежь, путаются в этом вопросе.
Вряд ли стоит отвлекаться на последовательность и конкретный год появления каждого ордена, однако о том, как они по достоинству окончательно выстроились к тридцатым годам столетия непременно надо сказать.
Андрея Первозванного — Екатерины (только женский) — Владимира I-ой степени — Александра Невского — Белого Орла — Владимира II-ой степени — Анны I-ой — Станислава I-ой — Владимира III-ей степени — Анны II-ой степени — Станислава II-ой степени — Владимира IV-ой степени — Анны III-ей степени — Станислава III-ей степени.
Отдельно стоял Георгиевский крест 4-х степеней. Это боевой орден. Дядя и Казанцев имели Георгия IV-ой степени за Кавказ и очень им гордились. Причем Казанцев обязан был надевать этот орден при мундире. А батюшка мой навоевал даже на три Георгия: II-ой, III-ей и IV-ой степени. Разумеется, тайным его желанием было обрести и Георгия I-ой степени, но давался он от чина генерал-лейтенанта и то очень редко.
Особое место занимал и Орден Анны IV-ой степени «За храбрость». Он носился на эфесе холодного оружия и имел статут никогда не снимаемого.
Трагикомичный казус произошел с Орденом Андрея Первозванного, утвержденным Петром I. Под первым номером его получил близкий к Петру граф Федор Головин. А под вторым номером — Мазепа. Сам Петр имел только третий номер. После измены Мазепы у Петра случился в полном смысле сумасшедший припадок, он изыскивал казнь, которой предаст Мазепу, а до казни хотел надеть на Мазепу Орден Иуды, художественно разработанный им самим и весивший с полпуда. Всё это осталось в мечтах, так как Мазепа благоразумно сбежал вместе со шведским Карлом XII. Эта история очень характеризует характер Петра, который ранее предал мучительной смерти атаманов Искру и Кочубея за их честный доклад о намерении Мазепы переметнуться на сторону Карла, потом Петр озлился отнюдь не на себя, и в исторических хрониках нет сведений об угрызениях совести его за убитых им честных людей — Петр целиком окунулся в планы изощренной мести Мазепе.
Принято считать, что приступы ярости и жестокости Петра связаны с его детским испугом, когда государственный переворот, замысленный Софьей, грозил ему гибелью. Некоторые студенты-историки, впрочем, говорили мне, что жестокие склонности Петра — наследственные: отец его — Алексей Михайлович, прозванный отчего-то «Тишайший» — был тихим... садистом, и по действиям, на сём поприще, намного превзошел буйного сына.
Впрямь — безобразия церковного раскола, когда иконы старого русского письма, несоответственные византийским канонам, выбрасывались из церквей и им протыкали глаза, когда смеющих возражать священников подвергали смертям и пыткам, не патриарх Никон — «враг рода человеческого», как называл его протопоп Аввакум — именно царь Алексей стоял у руля этих «преобразований». Цель — сделать Россию центром восточной христианской веры после завоевания Византии турками; средства для этой цели — да какие угодно.
Никон «переборщил», пожелав стать восточным Римским папою и подчинить себе светскую власть, за что был быстренько уничтожен «Тишайшим»; впрочем, не очень быстренько: «Тишайший» любил казнить мучительно, а для этого спешка вредна.
Странная психология нашего народа, может быть, не нашего только, но нашего — точно: переносить ответственность с авторов на исполнителей. Никон, де, виноват в расколе. А при ком он состоял? А кто его раздавил, как клопа, когда дело пошло в ненужную сторону. Также было потом и с отдельными вредными фаворитами, так было и с Аракчеевым. Собака грызет палку, которой в нее тычет человек, однако же понимает, что причина тут в человеке. У нас, сильно увы, с таким пониманием хуже.
Следующее наше дело прошло как одно мгновение, но удачное очень мгновение по стечению обстоятельств. А повернись они иначе несколько, и не вышло бы ничего
Время, время — оно всё решило!
Мы с дядей идем по Кузнецкому мосту, шагах в тридцати впереди замечаем пристава и двух гражданских, взволнованных, судя по жестикуляции, чем-то весьма.
Еще ближе... гражданские эти в черных блестящих жилетках на белых рубашках, и брюки черные строгих линий, а магазин — ювелирный. Я лично в него ранее не захаживал, но попадался он мне на глаза, а магазины здесь все на Кузнецком — не из дешевых.
Который постарше всплескивает руками, и слышно:
— Да как же не он, не в воздухе же перстень испарился.
— До нитки проверили-с, — отвечает пристав.
У дяди, боковым зрением замечаю, беспокойство охотничьей собаки, которая видит, что хозяин достал из шкапа ружье и охотничью амуницию.
Он ускоряет шаг.
— Позвольте представиться — он называет фамилию и княжеский титул. Являюсь хорошим приятелем генерала Казанцева.
Достает визитную карточку генерала и показывает ее приставу.
— Я об вас, ваше сиятельство, слышал.
— А что здесь случилось? И не пройти ли нам внутрь, а то зеваки уже собираются.
Как оказалось, один из двух — хозяин ювелирного магазина, другой — его приказчик.
Оба здорово волновались, и передавать впрямую их речь было бы трудной задачей.
А в несбивчивой форме дело выглядит так.
Некий господин Инеску, коммивояжер, посредничающий по поставкам из Молдавии фруктов, зашел в магазин, заинтересовался мужским перстнем с бриллиантом в четыре карата, сидел напротив стойки, за которой стояли хозяин с приказчиком. Перстень был в его руках, и он то ли протянул руку, чтобы положить перстень на стойку, то ли уже положил, да почти вбежал в магазин какой-то невнятного вида средних лет господин, суетливый весь, громкий, и дескать, ему срочно нужно отремонтировать сломавшийся браслет, ну прямо незамедлительно. Ему объясняют — здесь ремонтом не занимаются и адрес дают мастера по таким работам, он понял не сразу как-то, потом извинился и вышел.
Дядя вдруг хмыкнул:
— Ха, а перстень исчез? Знакомо, знакомо.
Хозяин не нашел здесь смешного.
И выяснилось окончательно: господин Инеску возмутился очень — он перстень вот только положил на стойку — и сам, сам потребовал вызвать полицию, чтоб обыскала его и этим сняла подозрения.
А далее пристав уже сообщил, что в участке его обыскали до нитки, господин этот помогал всячески и без принуждения догола разделся.
— Так, теперь не будем время терять, — сказал дядя, вид он приобрел сосредоточенный. — Когда Инеску ушел из участка?
— Да минут пятнадцать назад отпустили.
— Адрес проживания у вас имеется?
— Имеется. И проверили — помощник мой на коляске его домой отвез, у дворника удостоверился.
— А когда, — дядя обратился к хозяину, — исчез перстень?
Тот и приказчик вынули часы и оба подтвердили — около часа назад.
— Вот теперь вспоминайте, что происходило в течение этого часа — кто заходил, что делал?
Оба, взглянув друг на друга, замотали головами:
— Никого просто и не было, — сказал хозяин.
Однако приказчик, похоже, о чем-то вспомнил.
— Девочка, как раз перед приходом господина пристава.
Хозяин досадливо махнул рукой, но дядя очень заинтересовался:
— Какая-какая девочка?
— А маленькая, с гувернанткой. Расплакалась — горшочек с гортензией ей, вишь, понравился на нашем подоконнике. «Купи-купи», — требует у гувернантки.
— Мы так отдали, — морщится хозяин, желая отделаться от пустяка.
— Дрожки ваши здесь, господин пристав?
— Тут рядом.
— Где живет Инеску?
— А в Колокольном.
— Срочно туда, Срочно!
Пристав сам управляет, гонит лошадь и загодя кричит вперед, чтобы освобождали дорогу.
Вот уж миновали Цветной бульвар, въехали в широкий переулок, дорога пошла на подъем, но сильная лошадь почти не убавила хода.