Здесь меньше людей на пути... и впереди высаживаются с извозчика девушка и маленькая девочка.
Девушка берет с сиденья горшок с цветком.
Они направляются в проулок между домами.
Пристав хлещет лошадь.
Девочка присядает на мостовой, что-то привлекло ее любопытство.
— Фу, попались, — облегченно вздыхает дядя.
Старшая торопит ее, они начинают двигаться вглубь, но мы уже выскакиваем на тротуар.
— Сударыня, сударыня! Да, я вам.
Девушка остановилась к нам в пол оборота, ее взгляд перешел на пристава, в глазах мелькнуло беспокойство.
Теперь мы рядом.
Ребенок смотрит с любопытством, приоткрыв рот, на вид девочке лет шесть.
Горшок с гортензией в руках у девушки, она перекладывает его в дальнюю от нас руку.
Лицо у нее южное, смуглое, глубоко посаженные темные глаза и удлиненный носик.
Дядя обращается не к ней, а к ребенку:
— Ты любишь цветы, да?
— Да-а.
— А знаешь, что сделаем, — дядя достает три рубля, — вот на эту денежку ты купишь себе два таких горшочка и очень-очень много конфет.
Он протягивает бумажку и маленькая ручонка неуверенно, но берет.
Ребенок уже немножко понимает про деньги, и что ему, правда, дают немаленькое богатство.
— Поменяемся, да? А я возьму себе горшочек.
Девочка согласно, она уверенно кивает.
Пристав подходит и без всяких церемоний забирает горшок — та не сопротивляется.
— Вы кем приходитесь господину Инеску? — спрашивает ее дядя.
Та молчит, смотрит в сторону... с усилием сглатывает.
— Ладно, передайте ему — пусть готовится к отъезду на родину. Завтра получит предписание.
Мы поворачиваемся и идем к дрожкам, я на ходу обернулся и помахал ребенку рукой, мне радостно ответили тем же.
Дядя почти торжественно вносит горшок в магазин, сзади мы с приставом.
— Вот вам ваш цветочек, господа. А теперь поковыряйте землю вокруг ножичком.
Взяв горшок, приказчик уходит с ним куда-то за занавеску.
Хозяин взглядывает на нас недоверчиво, затем идет к двери и вешает табличку «Закрыто», почти тут же за занавеской слышен возглас, сразу появляется и приказчик с поднятой рукой — между большим и указательным пальцами перстень.
Хозяин, охая, берется за сердце.
Пристав спешно сажает его на стул.
— Не оригинальный прием, — начинает дядя, — в Чикаго как-то заходит барышня с горшочком цветов, смотрит серебряные недорогие браслеты, один ей ужасно нравится, но денег нет с собой. Просит отложить для нее браслет, через час она будет с деньгами. И выпархивает. Горшок с цветочком забыла. Дальше всё развивается в точности как у вас с дорогим перстнем, а скоро является барышня с деньгами за браслет и, ох, горшочек она забыла. На нее почти не обращают внимания. Вам лучше, полегче дышится?
Хозяину, действительно, лучше; спрашивает — чем может отблагодарить.
— Напишите на генерал-губернатора благодарственное письмо за раскрытие преступления сотрудниками генерала Казанцева. А мы не гордые, неправда ли, Серж?
Только ступили за порог магазина, дядя озабоченно произнес:
— Что-то ужас как пельменей хочется. Моя нянька говорила не ужас, а «ужасть» — по-моему, это выразительнее. Так вот, ужасть как пельменей хочется. Где у нас трактир сибирского наклонения?
— Кажется, на Пречистенке, или где-то неподалеку.
— Едем без промедления!
Вскоре я узнал от Казанцева, каким образом высылают людей, не уличенных в совершении преступления.
«Вот, о конституции поговаривают, дескать, неограниченная монархия нехороша. Оно, возможно, и так, только монархия у нас сверху донизу. И молдаванина этого я выслал по месту жительства собственным распоряжением — на два года безвыездно под наблюденье полиции. А при конституции какая б была канитель».
Там на банкете узнал я очень интересные сведения по первому в России уголовному убийству на заказ. Именно уголовному по своему характеру, так как до этого всякую знать убивали «высшим» приказом официально вполне, иногда тайно, как Петр своего сына, объявленного потом просто умершим; травили в средневековье, подобно и всей Европе, но это было, что называют, «в традициях». Здесь же случай совсем особенный.
В 1806 г. при выходе из театра получил удар вбок кинжалом кавалергард Алексей Охотников. Били на поражение, но смерть наступила не сразу, а позже от заражения. На похороны приехала, не стесняясь, Императрица Елизавета Алексеевна — беременная от своего бывшего любовника Охотникова. Все всё знали, и Император Александр I, в том числе.
Елизавета, которая в 14 лет вышла за 16-летнего Александра, уже скоро обнаружила измены мужа, а через три года он стал в открытую жить с Марией Нарышкиной, женой своего друга Дмитрия Нарышкина. Дмитрий относился к этому совершенно флегматично, и как-то на вопрос Александра — «Как жена, как дети» спокойно переспросил: «Мои или ваши дети?» У Марии Нарышкиной от Александра было трое детей. Причем история началась году в 1798-м, когда Александр был еще только Наследником и до гибели Императора Павла оставалось три года.
С момента влюбленности в Марию, отношения его с Елизаветой совсем охладели.
Что-то вроде «Ах, так!» сказала себе семнадцатилетняя женщина, и первый ее выбор пал на Адама Чарторыйского — тоже друга Александра. Александр даже обрадовался, что ему есть замена, но не обрадовался Павел, особенно после рождения Елизаветой ребенка, которого он посчитал дочерью Чарторыйского. И Александру стоило большого труда уговорить отца не ссылать Адама в Сибирь, а отправить послом в Сардинское королевство. Судя по отзывам очень близкой к Елизавете графини Головиной, увлечение ее Чарторыйским было скорее попыткой найти любовь, а не самой любовью. Однако саму любовь, любовь глубокую, настоящую, она нашла в 1803 году. Столь же глубокую страстью пылал к ней и Алексей Охотников, понимавший, конечно, сколь это для него небезопасно.
Оно и случилось.
Но кто был заказчиком?
Большая часть высшего общества полагала — брат Александра Константин и их мать вдовствующая Императрица Мария Федоровна. В догадках шли дальше, предполагая, что время убийства было специально отнесено на последний месяц беременности Елизаветы, чтобы «чужой ребенок не получился». По характеру оба «заказчика» вполне подходили. Константин был полным наследником полубезумных черт Павла. Мария Федоровна же отличалась бойким нравом, любила где можно себя проявлять и выступала такой охранительницей аристократизма, что даже пыталась запретить поступление в Смольный институт девочкам не дворянского рода. Тут даже потребовалось вмешательство Павла, дабы дать супружнице укорот. Охотников был ненавистен обоим, а рождение мальчика означало рожденье Наследника престола «со стороны».
Родилась девочка, умершая, как и первая, во младенчестве.
А около года назад был арестован карточный шулер, которого они отпустили за отсутствием серьезных доказательств. И «в награду» тот рассказал, что убийцей тем, был его дед, отставной унтер-офицер, служивший одним из швейцаров у Константина, и заданье ему давал сам Константин, подаривший затем тысячу рублей и коня.
Дядя, слушавший в пол уха рассказ с другой стороны стола, тоже знал историю в таком именно виде, но по поводу шулера резонно заметил: «А может быть, и наврал, подлец».
Москва приступила к летнему отдыху — в разгаре дачный сезон, однако ж преступность не брала отпусков. Жалобы на мелкие кражи рассматривали в местных участках, однако сотрудников не хватало, и Казанцев огорченно нам жаловался, получив очередное «нет» на увеличение штата.
Дядина пассия Катерина уехала в Петербург с визитом к «семье» в Царское село, а затем надлежало ей к датско-германской тетке, герцогине, замок которой, кажется, находился в Дании где-то.
Дядя направился с визитом в рязанское свое имение, «для порядку» — там управляющий немец и так со всем благополучно справлялся, затем хотел наведать имение под Владимиром, однако когда мы через неделю встретились — я провел ее у друзей на даче — сразу оказались в лапах Казанцева.
— Привык я к вам, братцы, давайте еще одним любопытным дельцем займемся, на мелочи я ведь вас не зову.
— Ну-ну! — ожил дядя, прибывший сонным почти из Рязани.
— Странная смерть — пока могу назвать только так. Старший партнер коммерческого банка и финансист. Сорока пяти лет от роду скончался от паралича дыхательных путей, сильные предсмертные судороги. Но всё это произошло ночью — свидетелей смерти не было. Женат. Однако спальни у них в последнее время были отдельные, и нечто вроде супружеского разлада случилось месяца два-три назад. Смерть произошла вчера, вернее — той ночью, а утром сегодня объявилась его сестра с прошением о расследовании — за несколько дней до смерти брат заявил ей: «Возможно, она хочет меня отравить». И до этого два раза говорил про супругу: ему кажется, она что-то злоумышляет.
— Банкир оставил завещание? — спросил дядя.
— Не оставил, детей нет, жена — единственная прямая наследница.
— Еще вопрос, Митя. Мышечная контрактура и паралич дыхательных путей врач определил. Только это не причина, а результат. Вскрытие делалось?
— Оснований для вскрытия только по заявлению сестры у меня нет. А супруга во вскрытии отказала. Она не простая штучка, у нее дядя действительный тайный советник — крупный в Петербурге чиновник.
Опа! Вспомнились сразу слова Казанцева про монархию, и как удобна ему его собственная «маленькая монархия», а забывают люди, что у медали есть обратная сторона.
— Но я, — продолжил тот, — дал порученье агентам взять, так сказать негласно, в морге кровь у покойного. Вчера доставили. А сегодня с утра я уже передал кровь на экспертизу на химический факультет Университета и еще одному аптекарю гомеопату.
— Две независимые экспертизы — дельно! — похвалил дядя. — А теперь скажи, пожалуйста, что предшествовало смерти? — он пояснил: — Днем предыдущим, вечером.
— Как раз и собирался об этом. Днем предыдущим был поздний обед, а можно назвать — ранний ужин. Муж приехал на него прямо из банка, уже кроме жены были двое гостей — их адвокат и некий господин Богданов — помещик лет тридцати, живущий в соседнем особняке. Жена сообщила, что гости ушли в десятом часу, муж скоро пожаловался на усталость и отправился спать. Вот, собственно, и все скудные сведения.