Разносторонность ума помогла Якову свести предосудительные знакомства с людьми в чалмах на головах и с людьми с крестами на балахонах, те и другие – непрошенные хозяева Иерусалима. Яков поведал главному раввину Ихиелю, что намерен заняться большой торговлей, разбогатеть, и, обретя силу, золотом рождаемую, вырваться из круга страха и низости еврейской судьбы.
Иерусалимские раввины Ихиель и Элиэзер остерегли любимого ученика, но не отринули от общины. Юный Яков женился на любившей его с детства прелестной бесприданнице Оснат. Он нажил денег, купил свой первый корабль и отбыл из Яффы в погоню за мечтой, оставив Оснат, что была уж на сносях, под присмотром матери ее Ривки.
2
Удел купца-честолюбца – плавать по морям на кораблях, да скитаться по пескам на верблюдах и редко греться у домашнего очага. Яков надолго покидал Иерусалим и ненадолго возвращался. Родился первый сын, прошли годы, родился второй. Яков баловал жену письмами, и Оснат с благодарностью вспоминала раввина Мордехая, выучившего ее грамоте.
Вот, Яков снова в Иерусалиме. Нет в живых Мордехая, и Ривка умерла. С Элиэзером случился удар, и он лежит недвижимый и немой. Раввин Ихиель держится стойко и как во все годы жизни своей ежедневно и неизменно погружается в глубины мудрости старых фолиантов. Сил его пока хватает, чтоб прекословить Якову, хвалить иногда и применять на благо общины щедрые дары земляка.
Несчастен и беден Иерусалим. Яков благоразумно не выставляет на обозрение свое богатство, укрывая его от завидущих глаз христиан и мусульман, да и своих единоверцев тоже. Нехорошие слухи доходят из-за моря, будто крестоносцы готовят новый поход. Франки опять ожесточились к иудейству, и мусульмане в волнении, и знают многоопытные евреи злой смысл знамений этих.
Воистину благоденствовал Яков. Изрядно разбогател. Узнал и Восток и Запад. Вознесся на высоту, о которой мечтал. То были мечты младых лет его, когда мальчишкой еще сиживал на морском берегу в Яффе и говорил обо всем на свете со своей подружкой девочкой Оснат. Обрел ли силу, изгнал ли страх из сердца, стряхнул ли цепи веры отцов? Об этом вечный спор его с раби Ихиелем.
3
– Мир тебе, раби! – сказал Яков, входя в синагогу и приветствуя старика.
– Мир и тебе, Яков! Возмужал ты, – ответил раввин Ихиель.
– Здоров ли?
– Слава богу!
– Прими этот дар, раби.
– Спасибо. Мы беднеем, но в руки тебе я не смотрю, милейший, Яков.
– Я от всего сердца даю.
– Знаю. Ты по-прежнему наш?
– Я по-прежнему ваш. Ах, прости, раби. Я наш!
– Наш? Признайся, веришь ли в Творца? В приход Спасителя веришь?
– Не признаюсь! Однако, знаком с разумными людьми, что верят напоказ.
– Боюсь, они разумны напоказ. Чтоб верить нужен ум, а глупость неверие питает.
– Мы не во всем согласны, раби.
– Хвалю, Яков. Ты в споре не горяч. Торговцы – переговорщики искусные.
– Без скромности напрасной – я преуспел во всем, за что ни брался.
– Подолгу не видали тебя в Иерусалиме. Где жил?
– Я больше странствовал, чем жил. Но в странствиях есть прелесть жизни.
– Вот я и вопрошаю, где эти прелести вкушал?
– Долго обретался в Лондоне. Знаешь, раби, где этот город?
– У франков?
– На Западе. И на Востоке много пребывал. В Халебе.
– Сей город мне известен. Как звался ты?
– Джеймс в Лондоне, Якуб в Халебе.
– Застревают в горле чужие имена.
– Пустил корни там и там. Дела ради.
– Пустил корни или бросил семя?
– Раби, зеленеет жизни древо…
– Не спрашиваю более об этом. Бедняжка Оснат!
– Супругу чту высоко, и для сыновей есть место в отцовском сердце.
Собеседники смолкли. Оба смущены. Наконец, Ихиель вновь заговорил.
– Оставим, Яков, сей для тебя невыгодный предмет. О выгодных предметах расскажи.
– Поверишь ли, раби, у купцов-евреев есть перевес в торговле!
– Неужто?
– Враждуя, мусульмане и христиане закрывают порты и принимают лишь нашего брата!
– Торговец изворотлив. По суше повезет товар.
– Море предпочтительнее суши. Разбойники опаснее пиратов.
– Вот диво! В изгнании еврею предпочтенье!
– Еврей вперед других купцов узнаёт о ценах, спросе, всяких переменах – евреи есть везде!
– Тебе-то прок какой? Ты сам признал, что на чужбине ты не иудей!
– Ты сам признал, что торговец изворотлив! Связи, помощники, глаза и уши всюду!
Яков с торжеством посмотрел на раввина. Тот был не расположен продолжать разговор о мирском и преходящем, и Яков смолк. Раввин первым нарушил молчание.
– Яков, ты видел мир. Скажи, чем чужбина манит иудея?
– Запад суров, но честь и честность там в чести. Восток лукав, но знает в наслажденьях толк.
– А наш Сион?
– Суров по-западному, по-восточному лукав!
– Ты ранишь сердце мне, купец!
– Я пошутить хотел. Для красного словца.
– Молви всерьез для красного словца!
– Успех на чужбине придет к иудею, коль усвоит веру и норов большого народа.
– Успех! Не успех, а спасение надобно. И не иудею, а народу иудейскому!
– Слишком долго мешкает Спаситель, раби!
– Тому виной отчасти твой успех, торговец! Тем временем евреям всюду худо.
– Согласен, всюду худо.
– И всюду страх преследует.
– На чужбине, как и в Земле Завещанной, страх вечный иудеям не одолеть!
– Отчего же, Яков?
– Сие цена гордыни избранничества. Не согнут народы шею пред народом слабым!
– Экий вздор! Шею не согнут? Народ наш слаб? Слаба вера твоя в Спасителя!
– Наверное. Но не простят иудеям мусульмане и христиане отвержение пророков их.
– Слаба вера твоя!
– Наверное. Однако, вечно будут воевать мусульмане с иудейской властью в Сионе.
– Ты глух, Яков! Ты говоришь о суетном, а я толкую о вере, о Слове Божьем!
– Наслышан.
– Наслышан, но не уяснил. Не ты, не я – Спаситель мир перевернет. С ним Бог.
– Раби, наш спор скользит к тупику неодолимому.
– Ах, Яков! Я знаю наши книги глубоко. Я сердцем понимаю истину.
– Раби, я тоже наши книги изучал. Под твоим началом. Кажется, недурно успевал.
– Ты был лучший ученик мой. Как жаль, что пренебрег мудростью и чистотой!
– Я алкал мудрость из жизни, но книги были в помощь. И не только наши книги…
– О, горе! Тебе и мне! Что слышу я? Ты осквернился ложью пасквилей врагов наших?
Раби Ихиель смолк. Лицо побледнело. Задрожала седая борода. Слезы потекли по щекам. Яков понял, что преступил черту. Он взял старика за руку, погладил узловатую кисть. Раби Ихиель плакал. Тяжело встал. Обнял Якова за плечи, не глядя ему в лицо. Сгорбленный и поникший двинулся к выходу. Обернулся, вымолвил горестно: “Не удержал ты ногу твою от стези их и сердце твое уклонил…” – и вышел из синагоги.
Глава 9 Еще этот говорит, как приходит другой
1
Яков – иудей и богатый купец. Корабли у него и верблюды. Торгует на Западе и на Востоке. Благодарными трудами жизнь его полна. Много радостей познал, не счесть число прожитых в счастье дней и ночей, а сколько еще впереди! Дорога, пробитая собственной головой, широка и верна. Он прошел путь к вершине, а у подножья оставил иудейство свое, хоть и не отрекся в сердце.
В Иерусалиме живет и лелеет мужа верная Оснат. С нею двое сыновей их. В Лондоне, где Яков зовется Джеймсом, купец женился на полюбившей его англичанке Анне. Сын Эдмунд – надежда нежного отца. Два роскошных дома выстроил Яков, то бишь, Якуб, в Халебе. Один из них Якуб делит с Марджаной, старшей женой. Тут же и две юных дочки. Во втором доме обитает младшая и любимая жена, красавица Аниса.
Вот, сидит Яков в порту Яффы. Окончены утренние купеческие труды. Образцово разложены в складах мешки и тюки. Отпущены рабочие. Яков пьет прохладный сок апельсинов, вспоминает недавний спор с иерусалимским раввином Ихиелем. “Огорчил я старика, жаль мне его. А ведь талмудист этот не знает жизни, начетчик он…” – думает Яков.
2
Корабль пришвартовался. Люди сходят на берег. Один из них крикнул: “Нет ли здесь Джеймса, купца английского? Письмо у меня к нему. Из дома, должно быть!” Яков поспешил к человеку. “Я Джеймс!” – ответил, ликуя.
Яков рад письмам от Анны. Умиляют душу ласковые слова, и новости об Эдмунде жадно ловит любящее отцовское сердце. Ну, а когда дела торговые заставляют Якова покидать Сион, то утешают купца письма от Оснат. “Как славно, что жены мои в Лондоне и Иерусалиме грамоте выучены!” – думает Яков, ломая печать и открывая пакет.
Стоя, с нетерпением, проглатывает Яков первые строки. Но вот брови его ползут вверх, лицо бледнеет, рука ищет опору, он тяжело садится на скамью. Анна пишет, что на дивном острове взволновалась чернь, и попы кажут пальцем на виновников всех бед – евреев, и заодно подстрекают народ к походу на Святую Христову Землю, и многие ушли, и вновь рыцари станут разорять Иерусалим.
Что хуже этого, сообщает Анна, тайна наша с тобой – уж не тайна. Пресвитер уведомил ее, что Генри, пока жив был, донес ему о иудействе хозяина своего Якова, и добавил поп, что в смутное это время не станет покрывать еретика. И есть у него сомнение, не Яков ли убил Генри, и нужен пересуд. Церковник присовокупил злорадно, мол, ты, Анна, в подозрении на связь с дьяволом, и грозит тебе процесс Святой Церкви, а имущество же ваше с мужем отойдет духовенству по праву.
Скверные новости от Эдмунда, пишет Анна. Кабы ты, Яков, бывал дома чаще, не оставался бы Эдмунд под призором попов, и чучела в рясах не отняли бы у нас сына. Ушел Эдмунд в крестовый поход, и с полдороги направил мне гордое послание, мол, доблестное воинство грабит еврейские общины в Германии. Многих единоплеменников твоих жизни лишают. Чем тяжелей кошелек беззащитного, тем легче добыча, а что добудут разбойники веры – то трофей их законный.
3
Потрясенный Яков сидит в оцепенении, сгорбился, придавлен горем. “Эдмунд, мой Эдмунд…” – повторяет про себя. Время перевалило за полдень. Влажная яффская жара. Капли пота текут по лицу, падают на листы, и расплываются круглые аккуратные буквы, женской рукой писаные. Пустыми глазами глядит Яков в сторону причала.